Он высоко задрал ногу в лапке, разворачиваясь на следу. Зацепился пяткой за ледяной край, не удержал равновесия, упал.
Судьбы пишутся на скорбном листе… Светел немного побарахтался, отчётливо понимая: если не встать сразу, желание шевелиться очень скоро совсем оставит его. А потом к нему, замершему, склонится и одарит последним теплом Та, Которую принято было величать Незваною Гостьей.
Светел лежал. Даже мысль об отце, беспомощном и неподвижном на санках, поднять его уже не могла. Всё начало уплывать в печальную белизну.
«Сквара. Я с тобой не простился. Я обидел тебя. Я тебя обязательно разыщу. Может, через много лет. Ты уже старый будешь, седой, но я тебя всяко узнаю. Возьму за руку, домой отведу…»
Жаркая пасть сомкнулась на завернувшемся куколе. Жутко рыча, Зыка тряс его и возил, как нашкодившего щенка. Светел заскулил, попробовал перевернуться. Руки и ноги ещё не успели зайтись. Он уцепился за Зыкин алык, кое-как поднялся на колени.
По снегу волочился перегрызенный потяг. Светел оскалил зубы, посмотрел на север. Туда, где вроде бы уже выступали из мглы далёкие громады утёсов.
Неужто сдаться у порога так долго снившейся земли…
Светел вернулся к саням. Хотел размять Жога, но убоялся, что свалится опять, на сей раз окончательно. Нет уж.
Как бы ещё нагнуться, надвязать потяг, не ткнувшись в снег головой…
– Вперёд, Зыка. Вперёд…
Когда на пределе видимого возникла чёрная точка, Светел решил было, что это опять шутила шутки усталость. Однако точка знай росла, быстро превращаясь в резвые санки.
Светел вскинул руки, размахивая посохом и крича.
Санки приближались на удивление скоро. Трое походников вихрили лыжами снег, саженными шагами дыбая через Светынь. Сзади, вывалив язык, поспевал прилежный кобель. Светел узнал сперва рослого, широкоплечего Жога, потом Сквару, Зыку… последним – себя самого. Походники весело разговаривали и смеялись, только слов разобрать Светел почему-то не мог. И трое встречных тоже его не услышали, сколько он ни кричал.
«Следь моя – смерть моя…»
Увидеть обычно незримого двойника – это предупреждение и предвестье.
«Значит, смерть?.. Всем?..»
Горькая вроде мысль принесла чуть ли не облегчение. Жаль было Сквару, Зыку и отца, да и то… уже как-то не очень. Всё имеет предел, и свой предел Светел, кажется, перешагнул. Санки пронеслись мимо, не потревожив сугробов, так близко, что снежком можно было добросить… Растаяли в морозном тумане левобережья.
Да и нам бы не изгаснуть вконец… Так он дошёл, что ли, дядя Кербога?.. Светел уставился на неясные очертания впереди, заковылял через реку. Снег ласково увивался в ногах, стелился пуховыми перинами, сулил отдых.
Шагов через десять Светел оглянулся. Зыка сидел.
– Вперёд!.. Убью!..
И опять он тропил, возвращался, срывал голос, поднимал недовольного Зыку, толкал санки. Падал… Вставал…
«Аодх, брат, что с тобой? Отзовись!..»
Светел понял, что ему опять чудится. Голос шептал в оба уха сразу, перекатываясь в голове. Светел вскинул глаза. Серое небо было пустынно. Хотя… Погодите…
Крохотная золотая искра над далёкими обрывами Вена…
Она разгоралась…
У неё мало-помалу обозначились крылья…
Зыка вскинулся на дыбы, завыл, дёрнул потяг, сдвинув санки.
Этого не могло быть.
Искра падала из-под облаков прямо на Светела. Могучие крылья подняли такой вихрь, что обессилевший мальчишка не устоял на ногах.
И уж это ему точно не примерещилось.
– Рыжик… – простонал он куда-то в шею припавшему к нему на грудь симурану.
Кое-как поднял руки, запустил пальцы в густой огненный мех. Рыжик царапал передними лапами его кожух, горячий язык вылизывал запавшие щёки.
«Аодх, что случилось? Где Сквара?.. Почему…»
Светел мог только распахнуть перед ним свою память и беспорядочным потоком выплеснуть всё случившееся на левом берегу. Благо в таких потоках симураны умеют разбираться гораздо лучше людей.
Рыжик зашипел от горя и бешенства. Отпрянул от Светела. Ударил крыльями. Отлогий летящий прыжок сразу перенёс его к санкам. Зыка смиренно опрокинулся перед ним на спину, ведь против симурана самый грозный матёрый пёс беспомощен, как котёнок. Рыжик навис над ним, вновь жутко зашипел. В его шипении звучали слова, но это были пёсьи слова, Светел не понимал их. А вот Зыка понял, и очень хорошо. Вскочив, упёрся лапами в снег, натужно сгорбился – поволок санки.
Симуран, испускавший, казалось, собственное золотое сияние, легко перебежал назад к Светелу.
«Садись. Я тебя домой отнесу».
– Ты меня не поднимешь…
«Подниму».
Голова закружилась. Светел оглянулся на Зыку. На недвижного Жога. Когда он ему руки последний раз оттирал?..
– Нет. Лети, брат. Скажешь, отцу плохо совсем…
Рыжик снова прильнул к нему, развернул широкие крылья. Светел провалился в его золотой огонь и некоторое время знал только родной спасительный жар. Потом симуран взял короткий разбег, ушёл в небо.
Что стремительному летуну расстояние, которое бодрые походники одолели за две седмицы, а Светел никак не надеялся проползти в одиночку!..
Светел провожал его глазами и не мог поверить, что помощь придёт, что будет всё хорошо.
Верёвка
Чем дальше на юг, тем чаще попадались населённые зеленцы. Мальчишек туда не отпускали, но днёвки, когда котляры пополняли съестные припасы и обменивались с жителями новостями, им выдавались.
– Говорят, там, впереди, есть места, где совсем снег не лежит, – сказал Ознобиша. – Там пупыши круглый год растут. И текуны, и папоротник… Мама как-то на торгу солёного папоротника купила. Сколько пряжи отдала… Мы его по ниточке разделяли, чтобы не кончался подольше…
Пока до благодатных мест было, похоже, ещё далеко, хотя поход продолжался никак не менее месяца. Долго ли оставалось шагать, котляры не говорили, а спрашивать как-то не хотелось.
На руках у Ознобиши красовались светло-серые варежки. Оботуров щиплют ранней весной, а теперь стояла середина лета, но много ли пуха на одни варежки нужно! Всего горстку длиннющих, волнистых, неощутимых ладонями паутинок. Сквара всё-таки ненадолго выпросил у Ветра свой нож: вырезать веретёна да вязальные иглы. Варежки получились красивые и тёплые невероятно. Ознобиша их очень берёг.
После стоянки на оттепельной поляне Сквара повадился наблюдать за потешными боями Ветра и Лихаря. Близко, конечно, не подходил, но полюбоваться случая не упускал. Однажды он снова увидел, как, подавая учителю деревянный меч, Лихарь о чём-то спросил его. Ветер нахмурился, он не хотел отвечать, но стень пристал вдругорядь. Тогда Ветер ответил. Да не словом – клинком. Погнал Лихаря так, что тот не знал уже, куда деться. Учитель достал его в бедро и по рёбрам, сшиб с ног, замахнулся так люто, словно убить возжелал… Всё-таки удержал руку. Коротко кивнул, давая на что-то согласие… бросил меч Лихарю под ноги, чего прежде не делал… ушёл.
Сквара остался думать о том, будет ли он сам когда-нибудь хоть вполовину так же хорош. Даже попробовал повторить некоторые движения Ветра. Собственное тело казалось тяжёлым и неуклюжим.
На другой день Лихаря нигде не было видно.
Хотён было предположил, что стень ещё не натешился в последнем зеленце с красивой девчонкой, – догонит небось. Они уже двигались пределами Андархайны, дороги были довольно наезженные, не то что в левобережной глуши. Однако Сквара всё же рассмотрел и узнал следы беговых лыж.
– Ветер его вперёд выслал, – сказал он Ознобише. И усмехнулся: – Чтобы там горницы светлили, пироги ставили…
Так они догадались, что поход приблизился к концу.
– Пироги?.. – переспросил Ознобиша и вновь испугался. – Что с нами теперь будет?
– Поглядим, – сказал Сквара. – Может, что занятное.
Ознобиша обречённо поднял глаза:
– Ты, наверно, в воинскую учельню пойдёшь, ты вона какой. А я куда?
– А ты меня от ран лечить станешь. Или андархской грамоте подучишься, у богатого купца товары возьмёшься считать. Помнишь, сам хвалился, как матери нитки для браного узора на умах держал и не глядя подсказывал?
