Шторы были одной из тех вещей, которую мама повесила даже до того, как разместила наши школьные фотографии и еелюбимую копию картины Пикассо в гостиной.

      Там был гвоздь, за который заправляли шторы, чтобы они не мешались. Но теперь, когда шторы были задернуты, гвоздь представлял опасность для одежды, но он исправно выполнял свою работу.

      Я наклоняюсь ниже, вглядываюсь в мою мать. Она все еще упорно работает, ее пальцы летают, и я закрываю глаза и прислушиваюсь.

      Это похоже на музыку, которую я слушаю всю жизнь, еще дольше, чем «Колыбельную».

      Все эти нажатия клавиш, все эти буквы, так много слов.

      Я пропускаю бусины сквозь пальцы, и наблюдаю, как ее образ колышется и мерцает, а потом вновь становится цельным.

  Пришло время бросить Джонатана.

       - Скажи мне еще раз, почему ты это делаешь? - спрашивает меня Лисса. Она сидит на моей кровати, просматривает диски и курит. Вся моя комната пропахла сигаретами, хотя Лисса клялась, что такого не произойдет, ведь она будет курить в окно.

      Несмотря на то, что я ненавижу сигаретный дым, я всегда иду на уступки Лиссе.

      Мне кажется, что у каждого есть, по крайней мере, один такой друг.

       - Я к тому, что мне нравится Джонатан.

       - Тебе все нравятся, - я наклоняюсь ближе к зеркалу и проверяю, как подведены мои губы.

       - Это неправда, - она достает один диск, переворачивает его и изучает упаковку.

       - Мне никогда не нравился мистер Митчелл. Он всегда пялился на мою грудь, когда я выходила к доске доказывать теоремы. Да он на любую грудь пялился.

       - Лисса, - говорю я: - со средней школой покончено. Тем более, учителя не в счет.

       - Я так, к слову, - отвечает она.

       - Дело в том, - продолжаю я, медленно подводя губы: - что сейчас лето, а про учебу давай забудем до сентября. А что касается Джонатана... я не знаю. Он того не стоит. Ради него не стоит перестраивать свое расписание, ведь мы в любом случае разбежимся через пару недель.

       - Но, возможно, не разбежитесь.

      Я отклоняюсь назад, восхищаясь своей работой, немного размазываю контур верхней губы, сглаживая его.

       - Мы разойдемся, - уверяю ее я. - Я не поеду в Стэнфорд только в случае форс-мажора.

      Она закусывает губу, убирает непослушный локон за ухо и качает головой с тем самым выражением, которое последнее время появляется у нее на лице, когда мы говорим о конце лета.

      Лисса утешает себя тем, что еще есть восемь недель до того, как мы все разбежимся в разных направлениях. Она ненавидит думать о том, что будет после этого.

      - Ну, конечно, - тихо говорит она: - В плане, с чего бы?

      - Лисса, - вздыхаю я: - Я не имею в виду тебя. И ты это знаешь. Я хочу сказать, - я показываю на дверь спальни, она немного приоткрыта, и за ней все еще раздается стук маминой машинки, а на заднем фоне слышны стоны скрипки: - Ну, ты понимаешь.

      Она кивает. Но, сказать по правде, я знаю, что она не понимает. Лисса - единственная из нас, кто смотрит на окончание средней школы слегка сентиментально.

      Она даже рыдала на выпускном, с громкими всхлипами, что гарантировало ей красные глаза и пятна на каждой фотографии и видео - теперь ей есть о чем жаловаться в следующие двадцать лет.

      Тем временем, я, Джесс и Хлоя ждали момента пройти по сцене и схватить наши дипломы, чтобы стать наконец свободными, наконец свободными.

      Но Лисса всегда очень тонко все чувствовала. Поэтому мы ее так защищали, и поэтому я беспокоюсь, что теперь оставляю ее одну.

      Ее приняли в местный университет, предложили стипендию - было бы глупо упустить такой шанс. К тому же ее парень, Адам, собирался туда же.

      Лисса уже все распланировала, как они вместе пройдут ориентирование для первокурсников, будут жить в общежитиях по соседству, вместе посещать некоторые занятия.

      Похоже на среднюю школу, только побольше.

      Подобные мысли вызывали у меня зуд. Но с другой стороны, я - не Лисса.

      За два последних года я приложила все усилия, чтобы осуществить одну вещь. Сделать ее реальной. Пройти все необходимые этапы, чтобы наконец вести самостоятельную жизнь.

      Никакой свадьбы. Никакой романтической ерунды.

      Никаких сменяющих друг друга отчимов.

      Только я и мое будущее, в конце концов, вместе. Сейчас наконец-таки забрезжил хэппи энд, и я в него верю.

      Лисса дотягивается до радио и включает его. Комнату наполняет детская песенка с припевом «ля-ля-ля».

      Я направляюсь к шкафу, открываю дверь и начинаю изучать варианты.

       - Что ты надеваешь, чтобы кого-нибудь бросить? - спрашивает она, накручивая локон на палец.

       - Траурное черное? Или что-то ободряющее и цветное, чтобы отвлечь от боли? Или ты надеваешь камуфляж, который позволит тебе быстро скрыться, если они слишком плохо это воспримут.

       - Как по мне, - я достаю пару черных брюк и верчу их в руках: - так это облегающее черное, обтягивающее зад. И чистое белье.

       - Ты это каждый вечер надеваешь.

       - Сегодня как раз такой вечер, - отвечаю я. Я знаю, что где-то в шкафу у меня была красная рубашка, но я не могу найти ее в секции для рубашек. Это значит, что кто-то был здесь и стащил ее.

      Я слежу за своим шкафом так же, как и за всем остальным: в нем все чистое и аккуратно разложено. Дом моей матери обычно напоминает хаос, поэтому только свою комнату я могу содержать, как хочу. А это значит, в полном порядке, все вещи на своих местах - так, чтобы я могла легко их найти.

      Ну, возможно я немного одержима. Ну и что с того?

      По крайней мере, я не неряха.

       - Не для Джонатана, - произносит она, когда я смотрю на нее: - Я хочу сказать, что для него это особый вечер. Ты собираешься его бросить. А он даже не подозревает об этом. Возможно, он сейчас ест чизбургер или чистит нитью зубы, или забирает вещи из химчистки - и он и понятия не имеет. Даже не догадывается.

      Я бросаю поиски красной рубашки, вместо нее достаю майку.

      Да, это отвратительно, когда тебя бросают. Но не лучше ли говорить горькую правду? Признать, что твои чувства к другому человеку недостаточно сильны, чтобы оправдать потраченное на него время? Я оказываю ему услугу, на самом деле.

      Освобождаю его для лучшей возможности. В действительности, я почти святая, если правда задуматься над этим.

      Точно.

      Полчаса спустя мы останавливаемся у Квик Зип, Джесс уже ждет нас. Хлоя, как обычно, опаздывает.

       - Эй, - я направляюсь к ней. Она прислонилась к своей гигантской машине - старой Шевроле с погнутым бампером, и попивает очень большую колу Зип - мы всегда ее заказываем.

      Это лучшее предложение в городе, за 1 доллар 59, и можно много раз просить добавку.

       - Я куплю Скитлс, - Лисса хлопает дверью: - Кто-нибудь что-нибудь хочет?

       - Диетическую колу Зип, - я лезу за деньгами, но она отмахивается от меня и уже заходит внутрь. - Очень большую!

      Она кивает, и дверь захлопывается за ней. Она самоуверенно направляется к отделу сладостей, беспечно засунув руки в карманы. То, что Лисса - сладкоежка, печально известно: она единственная, кого я знаю, кто может отличить Рэйзинетс[5] от изюма, покрытого шоколадом. Оказывается, существует разница.

       - Где Хлоя? - спрашиваю у Джесс, но она лишь пожимает плечами, не отрываясь от своей колы Зип.

       - Разве мы не договаривались в семь тридцать ровно?

      Она вздергивает брови.

       - Расслабься, шило в заднице, - отвечает она, потряхивая свой напиток. Лед гремит в оставшейся жидкости.

       - Сейчас только шесть.

      Я вздыхаю, облокачиваюсь об ее машину. Я ненавижу, когда люди опаздывают. Но Хлоя всегда опаздывает на пять минут, в лучшие дни.