А столица, по-военному суровая, трудилась для фронта не жалея никаких сил. На улицах стало побольше людей: многие коллективы возвращались из эвакуации. После долгой разлуки радовались люди родным кварталам, родным улицам… Пусть некоторые дома и пострадали от подлых фашистских бомб! Ничего, снова поднимутся, будут еще краше.

Зато как — буквально в унисон — пели души москвичей, когда передавались по радио победные приказы Верховного Главнокомандующего! Когда гремели в честь побед салюты, когда в газетах появлялись радовавшие всех сводки…

И еще — с радостью и интересом выбирались жители столицы, особенно ребятня, на выставку образцов трофейного вооружения, что на набережной Москвы-реки, в Парке культуры. Там почти все сразу становились важными специалистами — читали объяснения и сопоставляли, подмечали особенности вражеского оружия, переполнялись гордостью оттого, что нашлась у нас своя мощь, сокрушившая такую черную силу.

— Надо же, какая здоровущая, оказывается, самоходка! «Фердинанд» называется… В газетах я читал про нее, а увидел впервые. Но как перепало-то ей, вот это да!.. И борт весь разворочен, и пушка в землю уткнулась…

— А пушчонка-то совсем невеликая… Калибр — всего тридцать семь миллиметров, а туда же, по танкам нашим стреляла! И, глядите-ка, на табличке — целая география… И во Франции она палила, и в Греции, и в Бессарабии, и на Украине, и в Крыму… А под Орлом кончилась вся ее география!

— Если уж об этом говорить, то гораздо интереснее другое: обратите внимание, в какой цвет выкрашены те орудия. Они же явно цвета африканских песков! Вон откуда их перегнали. Вот и в пояснении об этом же есть. И настолько, видно, спешили пополнить техникой свои потрепанные части, что перекрашивать недосуг уже было… Но и они фрицев не выручили!

— Да, точно из Африки… Эта вот — совсем новенькая! Видите написано: противотанковая, образца сорок третьего… Калибр — восемьдесят восемь миллиметров…

Расширяли свою арткомовскую выставку и члены НИГ. И образцы того, что доставил для всевозможных испытаний немецкой восьмидесятивосьмимиллиметровки Борошнев, тоже заняли на ней свое место. А по поводу его многотрудной поездки состоялся у Клюева с генералом Снитко даже особый разговор.

— Прекрасно, просто прекрасно проявил себя капитан Борошнев, не правда ли? — с явным удовлетворением сказал обычно весьма скупой на похвалу Снитко.

— Так точно, товарищ генерал, — охотно согласился Клюев, но не преминул добавить:

— В нашей группе все ведущие специалисты на совесть трудятся.

Снитко пододвинул к себе газетный лист, исчерканный красным карандашом.

— Вы обсуждали у себя перепечатку статьи из американского журнала «Форейн Афферс» о развитии Красной Армии? Там названо несколько причин наших военных успехов. И вот как подана в той статье одна из них: «Мощная, метко стреляющая артиллерия… Разрушительный огонь русской артиллерии играет решающую роль в борьбе против германских механизированных дивизий, как танковых, так и в неменьшей мере пехотных».

Снитко отодвинул газету и не без удовольствия повторил:

— «Играет решающую роль…» И мы с вами в эту «роль» хоть пару-тройку маленьких реплик добавляем… Тем более что начинают выявляться некоторые закономерности! Что вы можете о них сказать, профессор?

Клюев внутренне усмехнулся — «профессором» Снитко стал величать его с недавних пор в знак особого расположения.

— Вы, товарищ генерал, сами прекрасно знаете! Но из всех результатов ваших исследований главный вывод напрашивается один: у немцев все идет по нисходящей, а у нас — по нарастающей. И чем дальше, тем явственнее это ощущается.

— Метко, Алексей Игнатьевич! — воскликнул Снитко. — Именно: мы крепнем, а они — деградируют. И ваши экспонаты вполне убеждают в правильности такого вывода. Но как же они до сих пор самоуверенны! Все еще кичатся былыми победами в Европе! И от своей авантюрной стратегии, на прусской спеси заквашенной, никак не хотят отказаться… Уж какие поражения потерпели под Москвой и Сталинградом! Казалось, могли бы и образумиться. Нет, куда там… Надеялись под Курском наступление наше сорвать, инициативу у нас перехватить…

Не знали в то время собеседники еще об одном, куда как примечательном факте…

В завершавшемся сорок третьем году фашистская Германия все еще значительно превосходила Советский Союз по производству угля и металла. Но, как ни парадоксально, к концу года уже отставала в выпуске артиллерийских орудий, танков, боевых самолетов. Разгадка этого парадокса заключалась в самой сути частнособственнического немецкого производства.

Монополии Германии, невзирая на катастрофически ухудшавшееся военное положение, наращивали производство всего необходимого для фронта только тогда, когда оно обеспечивало значительный рост прибылей.

К примеру, в авиационной промышленности выпускалось большое количество различных видов самолетов, но крайне недостаточное число запасных частей к ним. И как только многим германским финансово-промышленным тузам стало ясно, что на фронте рекордных дивидендов уже не выкачать, ряд военных предприятий Германии, уменьшая производство боевой техники, вооружения, боеприпасов, потихоньку увеличил выпуск сотен тысяч электрогрелок, пишущих машинок, электрокалькуляторов и прочей дребедени вплоть до неимоверного количества… кавалерийских шпор. Да только шпорить капризную удачу было уже не суждено!

Но тем не менее противник был еще грозен, и недооценивать его потенциальны о боевые возможности отнюдь не приходилось. Мысли об этом никогда не покидали группу. Они владели и Алексеем Игнатьевичем во время беседы со Снитко.

— Но они ведь очень еще сильны, товарищ генерал, — со вздохом сказал Клюев. — А союзники наши так и не собираются помочь нам…

— Да. Тянут… Нам стало известно, что в этом уходящем сорок третьем военное производство только Америки в полтора раза превысило военное производство и Германии, и Италии, и Японии, вместе взятых. Каково? И с такой махиной сидят себе за океаном, ни о чем не беспокоясь!

— Скверно, что и говорить… Но мы ведь, пожалуй, и без них обойдемся, товарищ генерал.

— Уж теперь-то — вполне, — согласился Снитко и, чуть улыбнувшись, добавил — Вот НИГ нам еще поспособствует, глядишь, и наш бог войны снова прибавит в могуществе. Только что под Курском уже вовсю применялись целые артиллерийские корпуса и дивизии прорыва… На важнейших направлениях они в несколько раз увеличили плотность огня… А при окружении Сталинградской группировки? Ведь там было почти равное соотношение сил! И главную роль при разгроме армии Паулюса играла именно артиллерия.

Клюев наблюдал за оживившимся Снитко и думал: «Еще год назад иной, ох, совсем иной был генерал! А нынче вроде бы уже прикидывает, какой курс лекций станет читать новому набору слушателей академии…»

— Что же в моих словах ввергло вас в такое раздумье? — спросил Снитко.

— Да нет, ничего, товарищ генерал, — смущенно ответил Клюев. — Просто я вспомнил об одной сложной разрядке, которая предстоит нам завтра.

— Вы уж, Алексей Игнатьевич, пожалуйста, поаккуратнее, без лишнего риска… Я понимаю: совсем без риска в вашем деле невозможно. Да и организовано у вас все четко, спору нет… Диву даешься, как вы обходитесь без чрезвычайных происшествий! И это свидетельствует, несомненно, о высоком классе. Но все-таки еще и еще раз все перепроверяйте, избегайте риска.

— Мы, товарищ генерал, зря не рискуем.

— А завтра? — быстро спросил Снитко.

— Завтра? Поглядим! Заранее сказать ничего не могу: объект совсем незнакомый…

— Что же нам об этой находке известно? — задумчиво спросил Клюев.

На столе перед ним и другими членами НИГ лежала большая хвостатая мина.

— Ну, надкалиберная, стержневая… — ответил Салазко.

— Думаю, что кумулятивная, — добавил Мещеряков.