– Помоги, – крикнул он мне, упираясь в плиту, покрытую причудливой резьбой.
Я поспешил ему на помощь, и после некоторых усилий нам удалось немного сдвинуть ее с саркофага. Ник перегнулся через его край и осветил лежащий на дне скелет. Среди костей поблескивали разноцветные камешки, а голову усопшего покрывала надтреснувшая в нескольких местах маска из зеленого нефрита с глазами и зубами, инкрустированными перламутром. Мы увидели рядом с останками подвески из раковин с вырезанными на них миниатюрными профилями человеческих голов, рассыпавшиеся бусины и части браслетов. Большой обсидиановый наконечник копья, лежавший справа от скелета, очень напоминал тот, что был изображен на последней настенной фреске. Древко копья, перья и шкура ягуара давно превратились в прах, но уничтожить сам наконечник время оказалось не в силах.
– Это останки человека с фресок, – сказал я, но Ник, казалось, даже не слышал меня.
Он завороженно смотрел куда-то в угол саркофага, скрытый от меня частью закрывавшей его плиты. Я перегнулся, и заглянул туда. В дальнем углу на небольшом каменном помосте лежал человеческий череп. Искусный мастер, украсивший его изысканной резьбой и вставками из жадеита, нефрита и перламутра, потратил много времени на свое творение, чтобы превратить его в предмет необычайной красоты и в то же время заставить людей, смотрящих на него, испытывать благоговейный трепет. В том, что мы нашли череп Каб-Чанте, сомнений не было.
– Это он, – стараясь унять дрожь в голосе, тихо произнес Ник. – Тот череп, который я видел во сне…
Но договорить он не успел. В тоннеле послышались приглушенные голоса. Бандиты наконец отважились проникнуть в подземелье, чтобы выяснить нашу судьбу. Их следовало остановить, потому что, подойди они к входу в усыпальницу, мы бы оказались у них как на ладони. Я схватил в руки два пистолета и поспешил к лазу. Быстро миновав его, я побежал по тоннелю навстречу рыщущим по полу подземелья лучам фонарей. У первого поворота я остановился, припал на колено и осторожно выглянул из-за угла. Три темных силуэта, пригнувшись, медленно двигались мне навстречу. Времени на размышления не было, я стремительно выскочил в проход и несколько раз выстрелил из обоих пистолетов. Яркие вспышки мгновенно осветили тоннель, а грохот стрельбы едва не оглушил меня. Я услышал крики боли и, не дожидаясь ответного огня, метнулся за угол. Краем глаза я успел заметить, как два фонарика упали на каменный пол и погасли. Автоматная очередь ударила мне вслед. Пули, вгрызаясь в каменную кладку, рикошетом пролетали мимо меня. Когда автомат смолк, я, не рискуя выглянуть, высунул руку и несколько раз выстрелил вслепую. Доносившийся до меня шум свидетельствовал о том, что бандиты поспешно удирают прочь. Надо было занять позицию у входа в гробницу, а потому я осторожно последовал за ними.
Глава восемнадцатая
21 января 1904 года
«Вот уже двое суток я не выхожу из этой чертовой пещеры. Хитрая тварь, готовая разорвать меня на части, ждет снаружи своего шанса. Пища и вода закончились еще вчера, и я страшно страдаю от жажды в этой душной пещере. Глаза слипаются, но я не могу позволить себе заснуть. Я ослаб, тело становится непослушным. Хвороста для костра больше нет. Полная луна слабо освещает вход в мое пристанище, и я сижу в нем, сжимая в руках винчестер и всматриваясь во мрак ночи. Мне видны темные пятна колышущихся на ветру деревьев. Словно руки, тянут они ко мне свои корявые сучья. Время от времени в проходе появляется силуэт ягуара. Я вижу, как мерцают в ночи его злые, дьявольские глаза. Он ждет, когда я засну, чтобы покончить со мной. Я стреляю в него, и он исчезает. В запасе у меня осталось всего несколько патронов, и я понимаю, что долго так продолжаться не может. Кто-то из нас должен будет умереть. Завтра утром я выйду наружу и постараюсь убить его, после чего смогу перебраться на остров и начать поиски древнего сокровища».
Январь 1530 года. Озеро Мирамар. Государство Лакамтун
По знаку своего предводителя воины схватили обоих пленников и крепко связали им руки за спиной. После этого один из индейцев подошел к Гарсии и, пока двое его соплеменников удерживали того, присел перед ним на корточки. Стрела, пробившая ногу испанца, ушла в мышцы по оперение, а зазубренный наконечник ее торчал с другой стороны. Индеец крепко ухватил древко около наконечника, и резко дернул его, вырвав стрелу из плоти раненого чужеземца. Гарсия взвыл от боли, а краснокожий спокойно обтер со стрелы кровь травой, и положил ее себе в колчан.
Связанных пленников бросили в лодку и перевезли на остров, где сразу же передали в руки людей верховного жреца. Три дня провел Чимай в заключении, сидя в одиночестве в темном, сыром склепе. Он не знал, что происходит и какова будет его судьба. Лишь вечером второго дня старик, приносивший ему еду и питье, остановился на выходе и шепотом, чтобы не слышали стражники, сказал, что верховному жрецу были посланы знаки, истолковав которые, он убедил правителя, Кабналя, в том, что боги требуют крови плененных врагов и Лакамтун сможет самостоятельно победить белокожих чужеземцев без помощи чонталей. Кроме того, уверял жрец, теперь, когда священная реликвия, обладающая великой магической силой, – череп Каб-Чанте – находится в руках лакамтунцев, они легко победят и чонталей.
Старик не солгал. На третий день, в полдень, стражники вывели Чимая наружу и препроводили в помещение, где уже находился Гарсия. Они хмуро взглянули друг на друга и отвернулись. Чимай с радостью убил бы ненавистного чужеземца, но еще большую ненависть у него вызывал теперь глупый правитель Лакамтуна, не пожелавший даже выслушать его. Чимай знал, что самоуверенность Кабналя станет причиной гибели их народов…
Когда в сопровождении помощников верховного жреца – чаков пленники поднялись по высокой лестнице на вершину пирамиды и были брошены на колени перед изображениями богов, Чимай поднял голову, печально глядя на белое облако, лениво плывущее по голубому небу. Он прошел такой опасный путь, чтобы заключить союз Акалана с Лакамтуном перед лицом нового врага, сметающего на своем пути всех майя, столько хороших людей погибло ради этого, и все их усилия и страдания оказались напрасными только потому, что верховный жрец неверно истолковал знаки.
Чимай увидел, как прилетел кецаль и опустился на край крыши храма. Священная птица с любопытством наблюдала сверху за происходящим. Чонталь перевел взгляд на белокожего чужеземца, стоявшего на коленях чуть поодаль под охраной двух чаков. Он был обнажен, как и Чимай, все тело его вымазано голубой жертвенной краской, а грязные, спутанные волосы липли к покрытому капельками пота лбу. Взор чужеземца был затуманен, казалось, он не понимал, что происходит вокруг него. Он уже не сопротивлялся и не кричал, как прежде. Просто стоял на коленях, сгорбившись и склонив голову.
Верховный жрец, заметив сидящего на крыше храма кецаля, вознес руки к небесам и, указывая на птицу, закричал так, чтобы слышали сотни людей, собравшихся внизу у подножия пирамиды:
– Бог Неба Ицамна шлет знак нам, детям его! Птица кецаль, вестник богов, послана к нам, чтобы показать, что Ицамна жаждет жертвенной крови, и готов принять ее!
Толпа восторженно взревела, и чаки, подхватив Гарсию за руки и ноги, быстро перенесли его и положили спиной на холодный жертвенный камень. Пока жрец с длинным обсидиановым ножом в руке шел к нему, испанец лежал, удерживаемый чаками за руки и ноги, не отрывая опустошенного взгляда от маленького облака, одиноко плывущего по небу. Он молился. Яркий свет слепил его глаза, но Гарсия продолжал неотрывно вглядываться ввысь, наблюдая, как облако медленно приблизилось к солнцу и закрыло его. Испанец продолжал шептать молитву, когда облако вдруг сменило очертания, и он увидел силуэт в белых одеяниях, окаймленный пробивающимися лучами солнечного света. Голос донесся до него: