Он быстро опустил медальон и застегнул на Джеке сорочку. Раненый пошевелился.

— Питер! — позвал он слабым голосом.

«Не иначе как дружка кличет», — подумал Гэбриель; потом сказал громко, успокаивающим тоном, как полагается при беседе с больными:

— Вы Питера зовете? Сейчас пошлю за ним. Минуты не пройдет, и Питер будет здесь.

— Пит, — сказал Джек, повышая голос. — Подними кобылу, не то она мне совсем ногу раздавит! Неужели сам не догадаешься?.. Я загнал ее, Пит… Теперь не поспею… Пока доберусь, они его вздернут…

Сердце замерло в отважной груди Гэбриеля. Если жар у Джека усилится и он будет так громко стонать, их найдут наверняка! По счастью, Джек тут же вышел из забытья и уставился своими карими глазами на Гэбриеля. Гэбриель ласково улыбнулся.

— Не значит ли сие, что я умер и погребен? — серьезнейшим тоном вопросил Джек, озирая земляной свод над головой. — Или я все еще брежу?

— Да нет, вы бредили самую малость, — ответил Гэбриель, испытывая облегчение сам и стараясь успокоить раненого. — Сейчас у вас дела пошли на лад.

Гемлин попробовал приподняться на локтях, но без успеха.

— Это вы, положим, врете, — сказал он добродушно. — Какие наши ближайшие планы?

— Если вы выслушаете меня спокойно и не станете сердиться, — ответил Гэбриель, — я точно скажу, что нам нужно делать. Прежде всего, пока рана у вас не воспалилась, нужно найти врача; а это невозможно, если мы будем держаться друг за дружку. Только что вы обещали зря не сердиться и выслушать меня до конца, — продолжал Гэбриель, стараясь говорить как можно убедительнее. — Вот, предположим, выхожу я к ребятам, к тем, что нас ловят, и говорю им: «Сдаюсь, берите меня голыми руками, но только в штольне у меня остался друг; он тут совсем ни при чем; вы должны срочно доставить его к врачу». Поняли теперь, к чему я клоню? У них ни единой улики нет против вас! — добавил Гэбриель с прехитрым видом. — А я под присягой покажу, что силой заставил вас идти с нами; и Джо Холл подтвердит, что ранил вас из пистолета.

Речь Гэбриеля сильно развеселила Джека Гемлина, несмотря на мучившую его боль в ноге и на общие мрачные перспективы.

— Я вам очень признателен за заботу, — сказал он, усмехаясь. — Беда лишь в том, что на меня уже выдан ордер за конокрадство, и лечиться у этих ребят мне нет никакого расчета. Убийство мексиканца они вам, быть может, еще и простят — мексиканцы нынче сильно упали в цене, — а вот меня за покражу мустанга у их вожака никак не помилуют. Тем более что от мустанга мало что осталось. Я отвергаю ваше предложение, сэр!

Гэбриель глядел на Джека, ничего не понимая.

— Когда я привез Олли в Уингдэм, времени оставалось совсем в обрез; вот я и решил обменять свою кобылу и двуколку на этого коня, а формального согласия владельца получить не успел, — пояснил Джек и тут же самым лукавым образом использовал недоуменное молчание собеседника. — Вы в отчаянии, и я вас понимаю. Вы в скверной компании, Гэбриель! Скажу вам откровенно, что довело меня до конокрадства: лень и нерадивость! В жизни главное быть точным, Гэбриель. Если уж вы решили пойти на урок в воскресную школу — не опаздывайте! В дальнейшем возьмите себе это за правило!

— Плохо без лекарств, — уныло пожаловался Гэбриель. — Сейчас бы вам добрый глоточек виски!

— Не принимаю горячительных напитков без специального предписания врача, — сурово возразил Джек, — они меня слишком волнуют. А всякое волнение мне вредно. Что мне сейчас нужно — это успокаивающее снотворное средство. Вот в таком роде…

Он хлопнул себя по ноге, но сразу побелел, и улыбка сменилась на его лице гримасой боли.

— Только бы дождаться темноты, — сказал Гэбриель, — а там я вас перетащу к холму Конроя, в лес. В лесу вам сразу полегчает, мы проведем там ночь, а утром уйдем в другую штольню. Ничего лучшего пока не придумаешь! — виновато добавил Гэбриель.

Джек угрюмо оглядел штольню. Избалованный повеса тосковал по привычным удобствам жизни.

— Что ж, — вздохнул он, — карты сданы, надо играть. Посидим здесь еще часок, как две улитки на камушке. Послушайте, — воззвал он к Гэбриелю, который тем временем устроил его на примитивном ложе из старой еловой хвои, набранной у входа в штольню, после чего и сам примостился рядом. — Вы что, решили уморить меня скукой? Нечего сидеть как сова! Лучше расскажите что-нибудь.

— О чем вам рассказать? — простодушно спросил Гэбриель.

— О чем угодно. Можете врать, только не молчите.

— У меня есть к вам один вопрос, мистер Гемлин, — несмело сказал Гэбриель, — если вам почему-либо не захочется, не отвечайте; я ведь понимаю, что совсем не дело это — лезть в душу к другому человеку; просто так спрашиваю, чтобы время скоротать. Когда вы были в забытьи, я расстегнул на вас сорочку и увидел портрет, который вы носите на шее. Я не спрашиваю, конечно, чей это портрет и откуда он у вас, а только хотел бы знать, верно ли передан на карточке цвет лица этой молодой женщины, так ли она темнолица на самом деле?

К тому моменту, когда Гэбриель кончил вопрос, бледность на лице Джека сменилась ярким румянцем. Ответ не заставил себя ждать:

— Черт подери, да она вдвое темнее! На карточке она белым-бела!

На лице Гэбриеля выразилось разочарование. Но Гемлина уже было не удержать.

— Да! Вдвое темнее! И когда я говорю вам это, я имею в виду, что самая белая женщина на свете не сравнится с ней красотой! Нет ангела в небесах, который был бы краше ее! Вот какая она, черт меня совсем подери! По этой карточке, — продолжал мистер Гемлин, вытаскивая медальон и вытирая его носовым платком, — нельзя, конечно, правильно о ней судить. — Ну а вы, — внезапно обратился он к Гэбриелю, принимая самый угрожающий тон, — вы-то чего молчите?

— Мне показалось, что она походит лицом на мою сестру Грейс, — робко ответил Гэбриель. — Не встречали вы ее, мистер Гемлин? Она пропала без вестей в тысяча восемьсот сорок девятом году.

Гемлин смерил Гэбриеля быстрым взглядом, в который бессознательно вместил всю дерзость, на какую только был способен.

— Походит на вашу сестру?! — промолвил он. — Уж не думаете ли вы, что у вас могла быть такая сестра? Поглядите как следует! — заорал Джек. — Разве вы не видите, что перед вами настоящая леди?!

— Грейси не похожа ни на меня, ни на Олли; она совсем другая, — спокойно возразил Гэбриель, словно не замечая грубости Гемлина.

Но Джека уже трудно было угомонить.

— Скажите, поет ваша сестра, как ангел? Говорит она по-испански, как губернатор Альварадо? Происходит ли она из старейшей испанской фамилии? Владеет она ранчо и имением в тридцать квадратных лиг? Зовут ее Долорес Сальватьерра? А цвет лица вашей сестры напоминает молодую кору земляничного дерева? А кажутся все женщины перед ней мертвенно-белыми как мел?

— Конечно, нет, — со вздохом ответил Гэбриель. — Я ведь спросил просто так, по дурости, мистер Гемлин. Поглядел на карточку, мне вдруг и представилось…

— Карточку я украл, — заявил Джек, во внезапном порыве откровенности. — Стащил со стола в гостиной, когда никто не видел. Господи, да она никогда бы мне ее не подарила! А если бы кто из родственников заметил, они бы меня и в живых не оставили. Теперь вам понятно, что к конокрадству я пришел не случайно, — заявил Джек Гемлин, заливаясь самым бесшабашным смехом. Тут он столь же откровенно, и дав волю поэтической фантазии, поведал Гэбриелю о своей первой и единственной беседе с донной Долорес. Должен сказать, что в этой новелле Джек не пощадил себя: почти ничего не сообщил об услуге, которую оказал донне Долорес, скрыл, что она поблагодарила его взглядом, подчеркнул безнадежность своей страсти.

— Теперь, надеюсь, вас больше не удивляет, что мы не стали дружками с Джонни Рамиресом и что я влюбился в вас с первого взгляда, как только узнал, что вы его прикончили. Ну, хватит обо мне, поговорим о вас: я хочу выяснить это дело во всех подробностях. Ребята говорят, будто он приволокнулся за вашей женой и вы свели с ним счеты. Так оно было или нет? Рассказывайте, да поживее! — добавил Джек, вдруг побелев от боли. — Если вы чем-нибудь не развлечете меня, я сейчас заору.