Литмир - Электронная Библиотека

Вид у фермы такой, будто тут негры живут. Изгородь покосилась, колючая проволока обвисла и подвязана к столбам веревками — потому как с одной рукой, понятное дело, не натянешь проволоку и гвоздя не забьешь, — а сорняки, разросшиеся у забора, не скашивались, верно, года три. От того места, где он сидел, вниз по склону, тянулся луг под покос, весь в трещинах и ямах — на тракторе не проедешь. Трава там давно перестояла, побурела, только светлели пятна дикой горчицы. Она не годилась уже и на подножный корм, даже если бы Джорджу удалось обнести ее изгородью. Пасека внизу имела заброшенный вид. И конечно, земля всюду пересохла. Справа от старика Джадкинса весь двор от навеса для трактора до коровника был покрыт густым слоем пыли — не то заброшенный загон для свиней, не то пепелище. Власть в хозяйстве забрали птицы, полезные и вредные, — голуби, воробьи, дятлы, скворцы, ласточки, зяблики, дрозды. Чердак, приспособленный для сушки бобов, должно быть, заляпан пометом, амбар сплошь облеплен птичьими гнездами. В большой железной бочке нет воды, и в водосливном желобе сухо, а это значит, Джордж Лумис в последнее время не очень-то занимается поливкой, возможно, потому, что в его колодце опустился уровень воды, а возможно, он уже и вовсе высох, и Джордж возит воду от соседей в молочных бидонах, расплачиваясь наличными или, если хватает нахальства, сулясь потом отработать.

Фред Джадкинс подождал, пока остынет трубка, потом поднялся, разогнувшись с трудом после долгого сидения на месте, и проковылял к навесу для трактора, у которого разрослись лопухи. Сорвал четыре лопуха, с великим тщанием уложил их внутри шляпы, нахлобучил ее на голову и отбыл домой.

Вечером он вторично наведался на ферму Джорджа Лумиса, но не пешком, а в своем грузовике. На нем был его повседневный костюм: комбинезон, рабочая блуза, жалкие остатки соломенной шляпы, в зубах трубка. В доме, как всегда, было темно, только в высоких сводчатых окнах кухни мерцал свет телевизора. Старик Джадкинс постучал и в ожидании оперся рукой о прохладную кирпичную стену. Было безветренно, душно, и музыка по телевизору звучала неестественно громко, как вода, бегущая по узкому ущелью.

— Я должен вам что-то сказать, только вы сядьте, — произнес мужской голос, ему отозвался женский: — С Уолтером что-то случилось! О, бога ради! Не скрывайте от меня!

Старик Джадкинс снова постучал, и телевизор вдруг замолк, но не погас.

Джордж Лумис крикнул, не подходя к дверям:

— Кто там?

— Фред Джадкинс, — ответил пришедший. Он вынул изо рта трубку на случай, если придется более внятно повторить ответ. Но тут послышался стук железной скобы об пол. Дверь открылась.

— Прошу, — сказал Джордж.

Старик Джадкинс снял шляпу.

Секунд пятнадцать они смотрели друг на друга почти в полной темноте, как будто Джордж давно ждал гостя, потом старик Джадкинс перешагнул порог и пошел к столу. Из всех стульев на кухне один лишь выглядел надежным — скрепленный проволокой стул с прямой спинкой, стоящий перед телевизором, и Джордж принес из гостиной второй, из старого гарнитура, принадлежавшего еще его матери, — длинноногий, черный, разрисованный цветами и птицами. Вернувшись в кухню, он предложил: — Виски? — Его собственный стакан стоял на столе.

— Нет, спасибо, — отказался старик Джадкинс. — Разве что, если найдется, молока.

Джордж подошел к холодильнику, достал оловянный молочник, снял с сушилки банку из-под арахисового масла. Он принес также варенье и прессованный творог, два фарфоровых блюдечка и две тонкие, как бумага, почерневшие ложечки. Потом оба чинно уселись.

— Давно ты сюда не заглядывал, — сказал Джордж.

— Это да.

Оба смотрели в стол. Когда-то они часто помогали друг другу в работе — не Джордж с Фредом Джадкинсом, а Фред Джадкинс и отец Джорджа. Старик Джадкинс еще помнил те времена, когда Джордж был никак не больше, чем сейчас мальчонка Генри — и тоже походил на эльфа, или ангелочка, или еще там что-нибудь эдакое, — он ползал по полу, а его мать, собираясь испечь хлеб, месила вот за этим самым столом тесто. Много времени прошло с тех пор, подумал он и кивнул. С того места, где он сидел, виднелся угол гостиной, и в полумраке можно было различить глянцевитую спинку старомодного, тяжеловесного дивана, стол со стоящей на нем птичьей клеткой и лампу под стеклянным абажуром.

— Как дела? — спросил Джордж.

— Скриплю пока, — ответил Фред Джадкинс.

В темной кухне, освещенной только мерцанием телевизора, их лица выглядели совершенно белыми. Казалось, это мертвецы вернулись в давно уже пустующий дом, обсудить какой-то пустячок, о котором они по забывчивости не поговорили вовремя. Впрочем, они не говорили о нем и сейчас. Старик Джадкинс снова зажег трубку, а Джордж спросил:

— Ты все еще живешь у дочки, Джад?

— Нет, не ужился. Я перебрался к Биллу Луэллину. Удобней во всех отношениях.

— Небось, скучаешь по своей старушке ферме, а? — Джордж поднял стакан и почтительно ждал ответа.

Старик Джадкинс кивнул:

— Это есть.

Джордж усмехнулся.

— Заплати мне три доллара и бери мою. — Он отпил виски.

— Не стоит она того, Джордж.

— Твоя правда.

Трубка опять погасла, и старик Джадкинс снова чиркнул спичкой, но так и не закурил: засмотрелся на безмолвный телевизор — там мужчина в кавалерийском мундире разглядывал гору в полевой бинокль. Джордж тоже посмотрел на экран.

Эта тишина что-то напомнила старику Джадкинсу, но он долго не мог сообразить, что именно. Наконец припомнил: пар. Старый черный локомобиль работал совершенно бесшумно рядом с подключенной к нему молотилкой. Когда поворачивали рычаг, молотилка приходила в действие, сначала медленно, словно какое-то пробуждающееся животное, приемные решетки поочередно поднимались и опускались, будто пилили что-то, не издавая ни звука, и тогда подвозили телегу, тоже почти беззвучно — только скрипнет колесо или брякнет сбруя, — а решетки уже ходят вовсю с легким гудением, наподобие того как гудит шарик на веревочке, и работники приступают к делу — один подвешивает мешки, один — на платформе, еще двое — с вилами на телеге, и двое парнишек оттаскивают полные мешки и подносят порожние, и все это без звука, только работники негромко перекликаются, шутят, да ровно гудит локомобиль, и решетки захватывают необмолоченное зерно: чух-чух.

— Мне давно бы уж надо к тебе зайти, — сказал старик Джадкинс. — Совсем люди перестали видеться.

— Это и моя вина, — сказал Джордж.

Из принципа не раздумывая, не задавая вопросов, не предлагая советов, старик Джадкинс смотрел на экран телевизора, смутно любопытствуя, что там происходит, и понемногу допивал молоко. Из чистого прохладного водопада вывалилась пачка сигарет. Наконец он встал.

— Редко видимся, Джордж, — сказал он.

— Очень редко, — ответил Джордж. Он протянул старику руку. Тот пожал ее.

Потом Фред Джадкинс ушел домой.

У себя в комнате, где на подоконнике рокотал, мелькая лопастями, вентилятор, старик Джадкинс сел перед выключенным бензиновым калорифером, достал трубку, выколотил и набил табаком. Он знал: иногда его все-таки будет донимать вопрос, как попала к Джорджу таратайка Козьей Леди. Знал: вопреки всем его принципам по временам его будут посещать сомнения. И может быть, разгадка выплывет в каком-то разговоре, или кто-либо другой наткнется на нее — шумливый сплетник или тупоумный правдолюбец горожанин, и тогда и он узнает. А может быть, нет. Не все ли равно.

Немного погодя он произнес, тыча трубкой в свое отражение, нерешительно заглядывающее в комнату из окна:

— Может, есть такая штука, как рай и ад. Если есть, то человек имеет право отправиться туда, куда подрядился. Если я заслуживаю ада, я не против. Это лучше, чем в последнюю минуту получить пощаду, словно все, что делал в жизни, просто шутка и не имеет никакого значения.

Он обернулся, как бы опасаясь, не подслушивают ли его. В комнате никого не было.

— Нет ни рая, ни ада, — сказал он. — Доказано наукой, и дело с концом.

49
{"b":"262054","o":1}