Скоро я очутился в узком проходе, по которому шумным водопадом несся с гор ручей. Начался крутой мучительный под'ем. Уходили последние силы, когда выбрался, наконец, на ровное место. И здесь, среди густо разросшихся бобовых растений я снова увидел на песке знакомые следы.

Раскаленные солнцем скалы превратили ущелье в жаркую душную печь. Обливался потом и часто останавливался, чтобы глотнуть воды или намочить себе грудь и голову. Так добрался до истоков ручья, который бурливо вырывался из подошвы скалы. Наполнил свой термос, в чем был выкупался в ручье и, бросив прощальный взгляд на своего шумного проводника, пошел новым ущельем на новые мученья.

Прошел какой-нибудь час, в термосе исчезла последняя капля, а я стоял перед отвесным утесом, который загородил весь проход. Готов был в полном отчаянии повернуть обратно, когда заметил на мягкой почве путеводные следы. Подумал: если возможен был спуск, то почему же невозможен подъем? Четкая линия следов довела меня до места, где преградивший мне дорогу утес сходился под острым углом с одной стороной ущелья. Здесь я и начал карабкаться вверх, пользуясь ямками и выступами на обеих поверхностях, когда же перелез наконец через верхний край утеса, мои силы были окончательно надорваны.

Тяжелая борьба не осталась без щедрой награды. Когда поднялся на ноги и огляделся, едва мог поверить своим глазам. Природа преобразилась словно по мановению волшебной палочки. Вместо голых скал и ущелий передо мной расстилалась гладкая равнина, покрытая яркой богатой растительностью. Красноватая почва была затянута густой травой и кустарником. Всюду — цветы и группы похожего на пальмы папоротника, широко раскинувшего кружевные листья.

Я набрел вскоре на маленькое озеро с необычайно чистой прозрачной водой, Утолил свою жажду и опустил в воду термос, когда на противоположном берегу неожиданно появился кабан. В поисках места для водопоя он сначала меня не заметил, но одно мое случайное движение привлекло его внимание, и он уставился на меня с таким изумлением, на какое только способна была его свиная морда. Маленькие свирепые гляделки расширились доотказа, а щетинистый загривок так вздыбился, что я рад был отделявшему нас друг от друга озеру. Целую минуту он не сводил с меня глаз, но потом очевидно решил, что я не заслуживаю его внимания, и принялся с громким сопеньем наливаться водой. Появление кабана заставило меня присмотреться к следам, оставленным на тенистом берегу озера. Здесь было множество отпечатков козьих копыт, а в одном месте следы принадлежали повидимому большой кошке.

Все время я помнил, однако, о своей прямой цели, а потому не замешкался в этом роскошном саду, который портили вонючие гнезда неуклюжих бакланов и множество высверленных крабами дыр.

Ровным и легким шагом я шел по следам уже около часа, когда отлогая равнина неожиданно уперлась в груду высоких скал. И только в одном месте узкий проход круто спускался гигантской каменной лестницей. Тяжело мне было расставаться с зеленым плоскогорьем и еще раз отдавать себя безжалостному солнцу. Но страхи мои оказались напрасными. Проход становился все шире и шире. Еще один поворот направо, и я увидел синюю гладь океана.

Радостным криком приветствовал я мощные волны прилива, с грохотом налетавшие на каменистый берег и ослепительной пеной окутывавшие подножья скал. Неистовый натиск огромных валов только в одном месте сдерживался диковинным сооружением природы — узким длинным рифом, который вытянулся кривой линией и, подобно крошечному молу, защищал от напиравших волн маленькую гавань. Высоко взлетали брызги над этой преградой, но не они заставили меня замереть на месте с остановившимся от радости дыханием, а вытащенная на берег шлюпка.

Понесся вниз такими огромными прыжками, что едва не поскользнулся и не полетел с крутого откоса. Пришлось взять себя в руки, чтобы не очутиться у желанного места с переломленными ребрами. Бежал и тревожно думал, цела ли шлюпка. Но когда добежал до нее, достаточно было одного беглого взгляда, чтобы убедиться в ее полной сохранности.

Все оказалось в полном порядке, и тогда только, успокоенный, я снова выпрыгнул на берег и закрепил якорь на прежнем месте, в узкой расселине огромного камня.

Наконец удосужился заглянуть и в кормовой ящик, где нашел не только сухари, но еще ветчину и кусок сыра. С остервенением принялся я их уничтожать.

Наевшись, я кулем свалился на дно шлюпки и мигом заснул.

Проснулся уже в сумерках. Серое небо, однообразный шум прибоя. Лениво поднялся, позевывая, и взглянул на море.

Мой зевок внезапно оборвался, и я остался с открытым ртом. На свинцовой пелене моря, прямо против меня стоял «Кронштадт». Я так и замер на месте, а потом принялся кричать и плясать в диком восторге.

Опомнившись, я начал обдумывать план возвращения на судно. Капитан и его прихвостни не должны знать о моем спасении. Мне надо подождать темноты и потихоньку незаметно пробраться на шлюпке к пароходу. На счастье, море несколько успокоилось.

Я втащил в шлюпку несколько увесистых камней, затем проковырял в днище ножом дыру, плотно заткнул ее обернутым в кусок рубахи деревянным клином и радостно оттолкнулся от проклятого острова.

Заработали весла, шлюпка бодро побежала по коротким волнам. В густом мраке подбирался я к пароходу, тихонько обошел его и пристал к нему со стороны моря. Вахтенный не заметил меня. Я нащупал свисавший с борта трос, потом вытащил клин из дыры в днище шлюпки. Теперь, нагруженная камнями, она быстро пойдет ко дну. Бесшумно вскарабкался я по трапу на борт и на цыпочках пробрался в свою каюту. К счастью ни на кого не напоролся. Открыв дверцу, тихонько окликнул мирно спавшего Чурина. Приятель вскочил как ошпаренный и уставился на меня вытаращенными от ужаса глазами.

Я поспешил его успокоить и убедить в своей реальности. Потом запер каюту и рассказал ему обо всех моих испытаниях. Чурин слушал, время от времени прерывая меня негодующими возгласами. Потом и он в свою очередь рассказал мне обо всем, что произошло на «Кронштадте» за мое отсутствие.

Туман, который настиг меня и боцмана в бухте, скоро закутал и пароход. Когда же рассеялся часа через два, то ни в заливе ни на берегу никого не было видно. Дали свисток, другой, третий. Никого. Тогда решили, что в тумане мы прошли мимо парохода и очутились в открытом море. Снялись с якоря и раза два обошли вокруг острова. Шлюпки нигде не заметили. А к вечеру разыгралась такая буря, что о высадке на остров нельзя было и думать. Утром несколько раз подходили к бухте, давали свистки, но отчаянный ветер дул с юга и не позволял бросить якоря. Вечером снова обходили остров и давали свистки. Задерживались в разных местах: то одному, то другому казалось, что он видит дымовой сигнал.

Буря продолжалась и весь следующий день. Начали искать места для высадки на берег с северной, подветренной стороны. Не нашли и принялись осматривать восточный берег. Еще того хуже. Искали всюду хоть обломков шлюпки, но ничего не нашли. (Я сообразил теперь, что увидеть с парохода вытащенную на берег шлюпку не могли из-за тучи брызг, которые поднимал узенький риф, защищавший маленькую гавань.) Наконец, разглядели удобное для высадки место. Но было уже поздно, и шлюпку решили отыскивать завтра утром.

Товарищи крепко обо мне жалели. И меня и Трофимыча не надеялись найти в живых. Капитану основательно досталось. Если комиссар бесновался из-за меня, то и старики окрысились за Трофимыча. Настроение у всех препоганое.

— Пусть оно таким и останется до поры до времени, — сказал я. — Ты сам понимаешь, что меня никто не должен здесь ни видеть ни слышать.

На другой день Чурин сообщил мне, что шлюпку отправляли на остров. Товарищи обшарили его вдоль и поперек, набрели на скелет Трофимыча, узнали его по шапке и бутылке рома, и похоронили. Не найдя нигде моих следов, окончательно убедились в моей гибели.