Пинать поверженную тушу ногами Исаев не стал. Не хотел опускаться до уровня своего оппонента. На всякий случай предупредил:

– Будешь возникать, я найду двадцать свидетелей того, как ты на меня нападал, а я защищался. И не наезжай больше на людей.

«Наезжай» имело двойной смысл – прямой и переносный.

Оппонент начал медленно подниматься на ноги. Исаев развернулся и неторопливо (догоняй, если хочешь) пошел в раздевалку. Оглядываться не стал – во-первых, это могло испортить впечатление, а во-вторых, топота за спиной слышно не было.

Гад все-таки «возник». В суд, за отсутствием свидетелей, не подал, а жалобу на имя главного врача написал. Пожаловался на грубость доктора Исаева, умолчав о побоях. Видимо, решил, что побои ущемляют его несуществующее достоинство. Исаев, в свою очередь, написал объяснительную в лучших традициях отечественной «несознанки», отрицая как грубость (это было правдой, ведь он не грубил, а воспитывал), так и сам факт общения с гадом (отрицать – так до конца). Главный врач поручил Инессе Карповне «разобраться и доложить».

Для таких сложных случаев у Инессы Карповны была своя система, заимствованная из детективов. Она пригласила к себе Исаева, имитируя работу с документами, помурыжила его минут пять в своем кабинете, чтобы «выбить из колеи», и в лоб выдала:

– Я все знаю! Есть свидетели того, как вы грубили родственнику, но мне чисто по-человечески хочется услышать всю правду от вас.

Смотрела она при этом в глаза Исаеву – не забегают ли?

– Инесса Карповна, направьте ваших свидетелей к психиатру, – не моргнув глазом, не шевельнув бровью, не краснея, не бледнея и не отводя взора в сторону, посоветовал Исаев. – У них галлюцинации. А я при всем своем желании ничего больше вам сказать не смогу, потому что ничего не было. Жалобщику этому тоже, конечно, неплохо было бы показаться психиатру.

– А если я проведу очную ставку? – тон Инессы Карповны из требовательного стал угрожающим.

– Да хоть десять, – улыбнулся Исаев. – Итог будет тот же самый…

После того как Исаев ушел, Инесса Карповна «вышла к народу», то есть перешла из кабинета в офис, чтобы поделиться с подчиненными опытом.

– Глаза – вот ваш ориентир, – возвестила она, не вдаваясь в прелюдии. – Глаза – зеркало души. Не столько слушайте, что вам говорят, сколько следите за глазами собеседника, и вас невозможно будет обмануть!

Если Инесса Карповна приглашает к себе в кабинет, то не для того, чтобы рассказать анекдот или показать фотографии. Значит, случилось что-то серьезное.

Никакой вины Женя за собой не знала, но все равно немного волновалась. Самую чуточку.

– Евгения Александровна, – Инесса Карповна даже с глазу на глаз не нарушала делового этикета и не обращалась к Жене по имени. – Я хочу дать вам первое самостоятельное поручение…

Ура! Наконец-то! Волнение сменилось радостью, а радость снова волнением. Только другого характера – теперь Женя волновалась, что не справится с поручением.

– В гинекологии…

«Тринадцатый этаж хирургического корпуса, – машинально отметила в уме Женя, еще в первый день своей работы изучившая топографию института. – Заведующая – Колыванова Елена Олеговна, научный руководитель – профессор Горина».

Склиф – это не простая больница, а научно-исследовательский институт. Поэтому в каждом отделении есть не только заведующий, но и научный руководитель. Порой подобное «двоевластие» рождает проблемы. Это случается тогда, когда научный руководитель борется с заведующим за единоличную власть. Но обычно двое руководителей как-то уживаются в одном отделении. Помнят, что худой мир лучше доброй ссоры, и стараются «притереться» друг к другу.

– …проблема с буфетчицей…

«Меня в буфетчицы?» – ужаснулась Женя.

– …одна нормальная, а другая – наглая хамка и алчная воровка!..

«А если бы одна была хамкой, а другая – воровкой, это как? Лучше или хуже?» – подумала Женя.

– Елена Олеговна не в состоянии с ней справиться…

Елену Олеговну Женя видела. Решительная женщина. Взгляд строгий, в голосе и всей манере поведения явственно ощущается властность. У такой не забалуешь, а уж чтобы она не могла с кем-то справиться… Что же это за монстр такой?

– …потому что она очень наглая и вдобавок отлично знает трудовое законодательство. Не так, как я, конечно, но близко к тому…

Людей, отлично знающих трудовое законодательство, не любят ни начальники, ни кадровики. Это закономерно. Как можно любить человека, который в ответ на каждое слово заводит: «это противоречит такой-то статье Трудового кодекса»? Да никак!

– …Елена Олеговна трижды пыталась ее уволить, но каждый раз – неудачно. С такими особами, – Инесса Карповна неодобрительно покачала головой, – нужно держать ухо востро, не давать им ни одного повода для оспаривания увольнения. А то они выиграют суд, восстановятся на работе, да еще и деньги за свой «вынужденный» прогул потребуют! И ведь придется заплатить, если суд присудит! Поэтому завтра собирается целая комиссия – главная сестра, представитель отдела кадров, то есть – вы, заведующая отделением и старшая медсестра. Вчетвером, я надеюсь, вы с ней справитесь!

«Ну а если нет, то придется мне самой…» – прочла Женя на лице начальницы. С поручением все ясно – не подобает Инессе Карповне, руководителю отдела кадров, ходить по отделениям и увольнять буфетчиц, пусть даже и очень продвинутых в плане трудового законодательства. Негоже, образно говоря, палить из пушки по воробьям. Ну а уж если припрет так, что деваться некуда, то тут уж ничего не поделаешь. Ракетой «земля-воздух» по воробью выстрелишь, лишь бы решить проблему раз и навсегда.

– А можно узнать, за что именно увольняют буфетчицу и какие мои полномочия? – воспользовавшись паузой в разговоре, спросила Женя.

– За что увольняют буфетчицу?! – с сарказмом переспросила Инесса Карповна, разводя руками. – За что увольняют буфетчицу?! Пора бы уже знать, что всех буфетчиц увольняют за два греха – воровство и антисанитарию!

Женя смутилась. Сразу же начали гореть, да какое там «гореть» – начали пылать уши. Действительно, что еще может натворить буфетчица?

– Мы все понимаем, и в отношении окладов и в отношении того, что работа каторжная…

Работа у буфетчиц и впрямь не сахар. Женя собственными глазами видела, как возят они на тележках тяжелые фляги с едой. Какой емкости эти фляги? Сорок литров или пятьдесят? И так три раза в день – на завтрак, на обед и на ужин. А еще есть полдник. Привези, раздай, посуду собери и перемой, фляги вымой, в буфете порядок наведи, а тут снова на пищеблок ехать пора.

– …на что-то закрываем глаза, входим в положение, стараемся премию дать побольше…

«На что-то закрываем глаза – это как? – подумала Женя. – Пачку чая и килограмм сливочного масла в день домой унести можно, а вот две пачки чая и полтора килограмма масла уже нельзя? Или к грязи в буфете не придираемся?»

Уточнить не уточнила, потому что Инесса Карповна говорила, не давая вставить слово.

– …но есть же рамки, границы, правила приличия, наконец! Порция гречневой каши не может равняться трем столовым ложкам! Масло нельзя нарезать так же тонко, как салями! Суп можно недолить немного, но разбавлять его водой из-под крана, некипяченой водой, это уже перебор! Это уже за границами добра и зла! Это уже недоступно моему пониманию! Эта мерзавка уносит домой чуть ли не половину еды…

– Зачем? – вырвалось у Жени.

– Семья у нее, видите ли, большая, и все есть хотят! А кто не хочет?! Может, больные в гинекологии не хотят?! Елене Олеговне уже жаловались на недоедание несколько женщин! Одна даже жалобу собиралась писать, еле удалось ее успокоить! Как вам это? В двадцать первом веке, в центре Москвы, да еще где – в институте имени Склифософского…

Жене захотелось встать по стойке «смирно», но она переборола соблазн.

– …голодают люди! Больные люди! Обирать больных, как это мерзко! Что бы сказал граф Шереметев?! Да он бы такую тварь велел бы тащить на конюшню и засечь до смерти…