— Даже если ваш отец и был гангстером — а я повторю, что мы никогда не имели этого в виду, — так вот, даже тогда наши намерения найти убийц останутся столь же твердыми, — заявил Торберн.

Фраза прозвучала довольно напыщенно.

— И все же не такими твердыми, как мои.

Детектив кивнул — не соглашаясь, а как бы давая понять, что пора заканчивать.

— Сочувствуем вашей потере, — сказал он, вставая. — У вашего дяди есть мой номер. Если что-нибудь вспомните, позвоните.

После того как полицейские ушли, Элла села на диван и попыталась дать оценку тому, что произошло. Получалось так, что в какой-то неуловимый момент полиция из союзника превратилась в противника. А она, защищая репутацию семьи, чувствовала себя преступницей с врожденным чувством недоверия к представителям власти.

Раздался стук в дверь, и вернулась улыбающаяся Вики Уэлч.

— Еще раз привет. Извините за Грэма. Честно говоря, скорее всего именно кто-то из полиции подкинул прессе пару намеков. Так иногда делают, чтобы успокоить публику, но это несправедливо по отношению к вам.

Уэлч подала Элле листок бумаги:

— Вот мои телефоны. Если захотите поговорить со мной или узнать, как идут дела, просто позвоните.

— Спасибо.

— Не стоит. Держитесь.

Женщина-детектив направилась к выходу, но остановилась, не дойдя до двери.

— Элла… — Она заколебалась, как будто не могла правильно подобрать слова. Потом просто сказала: — Будьте осторожны.

— Постараюсь.

Полицейские явно не знали, что делать дальше. Они толкли воду в ступе, к Саймону относились как к подозреваемому, копались в семейном бизнесе Хатто. Через несколько недель стражи порядка наверняка решат, что за убийствами стояла сама Элла.

Возможно, для полиции такой ход событий кажется естественным, но Элла не может допустить мысли, что никто так и не будет пойман. Киллер, который сейчас находится где-то рядом, вошел в дом и убил ее близких, какие-то другие люди преследовали ее в Италии, и кто-то должен был заказать эти смерти и заплатить убийце.

Мысль о том, что люди, сделавшие все это, гуляют на свободе, отравляла душу. На днях Элле придется присутствовать на похоронах того мира, в котором она провела всю жизнь… но глубоко внутри, под переплетением горестей и страданий, она не забудет об этих страшных, неизвестных ей людях, о том, что они продолжают смеяться, есть, пить и дышать.

Отец Эллы не был гангстером, однако сейчас она простила бы ему даже это. В ее собственном сердце оказалось больше жестокости, чем могла представить. И если полиции не удастся добиться правосудия, жестокость потребует выхода.

Книга лежала рядом, готовая обмануть каждого, кто войдет. Элла понимала, что подумают люди, если увидят, как она просто сидит и смотрит на дождь.

Она не знала, чем себя занять; главное, не замыкаться в тяжелых мыслях. Ее семья уже покоится в земле, а ей самой пора двигаться дальше, оставив кошмары позади. Все просто.

Так просто…

Несмотря ни на что, Элла чувствовала себя хуже, чем во время похорон. По крайней мере тогда нужно было что-то устраивать, принимать решения, и это помогало забыть ужас случившегося. А сейчас отвлечь девушку не могли даже мальчишки — их на неделю забрали родители Люси.

Вот Элла и сидит в тишине, глядя на дождь, который льет уже добрых два дня. В лучшие моменты она вспоминала, как они втроем в такую же точно погоду ехали в гостеприимное убежище — дом Лукаса. Хотя большую часть времени ее мысли терялись в невразумительной чепухе, скакали от темы к теме: всплески жалости к себе, ностальгические воспоминания и — все сильнее и сильнее — сверлящее желание уничтожить виновных. Но это желание казалось безнадежно бесплодным: ведь никто не знает, что это за люди.

Элла начинала тихо ненавидеть полицию за то, что следствие совсем не продвигается. Вскоре она начнет ненавидеть себя — потому что все еще жива, все еще в состоянии увидеть свершение правосудия, но при этом ничего не предпринимает. Свою бездеятельность она воспринимала как предательство.

Внизу хлопнула дверь, донеслись тихие голоса. Элла не узнала их, но догадалась, что обсуждают именно ее. О ней часто говорят тихо, приглушенно, как будто она больна или находится под наблюдением — как потенциальный самоубийца.

Голоса смолкли, и некоторое время Элла напрягала слух, стараясь хоть что-то уловить. Ничего. И вдруг — стук в дверь, от которого она вздрогнула.

Она подняла книгу и безразличным голосом спросила, кто пришел. Когда дверь открылась, она посмотрела в сторону темного от дождя окна, чтобы увидеть отражение вошедшего.

От вида знакомой фигуры Элла снова вздрогнула, потом вскочила на ноги. Она почувствовала себя так, будто страдала амнезией. Понимая, что именно этого человека она любила, Элла никак не могла вспомнить, где спрятана память о самой любви.

Крис бросился к ней, обнял и крепко прижал к себе. Она уронила книгу и отстранилась от него — рефлекторная реакция на тепло и прикосновение. Крис зашептал ей на ухо о том, как соскучился по ней, просил прощения за то, что не появился раньше, объяснял причины, почему не смог приехать на похороны.

Элла отстранилась еще больше.

— Все нормально. Я понимаю. — Она даже позволила ему поцеловать себя, прежде чем высвободилась окончательно. — Присядем?

Вид у Криса был встревоженный, будто Элла сказала что-то странное или в ее внешности появилось нечто подозрительное. Однако он улыбнулся и ответил:

— Конечно.

Они немного поговорили, как люди из разных эпох: вежливые вопросы — вежливые ответы. Элла заметила, что это дается ему нелегко, но не могла придумать, как перейти к обычной спокойной беседе.

Наконец, будто хватаясь за последнюю соломинку, Крис сказал:

— Я поговорил с твоим дядей и с одним из полицейских… Нам с тобой имеет смысл куда-нибудь съездить на несколько дней.

Элла не успела среагировать, а он, будто спохватившись, добавил:

— Я не имею в виду — прямо сейчас. Ближе к концу лета. Можно отправиться в какое-нибудь спокойное место…

— Вроде Монтекатини?

— Вот! Именно поэтому нам и нужно куда-нибудь съездить: чтобы избавиться от подобных ассоциаций.

Элла перевела взгляд на дождь за окном. Если полицейские выследят убийц, она еще может себе представить, что поедет куда-нибудь с Крисом, но ведь они никого не разыщут. А тогда ей не найти ни безопасности, ни покоя — нигде на белом свете.

— Полицейские не понимают, что делают, — сказала Элла. Эта фраза сбила Криса с толку, поэтому она с улыбкой добавила: — Если полиция найдет их, тогда я поеду. Мне просто не нравится сама идея…

— Понимаю. Но если полиция отыщет убийц, ты подумаешь?

Элла кивнула. Крис поцеловал ее и снова обнял, опять зашептал о том, как скучал, на этот раз несколько в ином смысле. Движениями ладони, как бы поясняя смысл слов, он словно измерял площадь ее тела, пока не остановился на левой груди, массируя сосок.

Он никогда не умел обращаться с ее грудью. Пару раз Элла ненавязчиво намекала, что именно нужно делать, но потом отказалась от подобной идеи, смирившись с отсутствием удовольствия и временным дискомфортом и уговаривая себя, что Крис возместит это чем-то другим.

Неожиданно он отпустил ее и отстранился:

— Что стряслось?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты какая-то напряженная.

— Извини.

— Да не нужны мне твои извинения. Я просто хочу знать, в чем дело. Ты злишься на меня?

Элла посмотрела в глаза Крису, пытаясь напомнить себе, кто перед ней. Она все еще любила его, однако сейчас все выглядело так, будто он пришел к ней на свидание в тюрьму строгого режима, будто их разделяет непреодолимый барьер из бронированного стекла, и нет ни одного шанса растолковать ему, каково это — находиться по другую сторону.

— Не знаю, как объяснить. Словно ты дотрагиваешься до меня, а я ничего не чувствую… ничего, кроме… Мне, наверное, нужно время.