– Ты читала Платона?! – спросил ее часом позже Эскин.

Она лежала уставшая и беззащитная. Ее тело как изваяние из нежного розового мрамора застыло в его крепких объятиях. Он тихо сжал ее, и она едва шевельнулась.

– Ты о чем-то меня спросил?! – прошептала она.

– Нет, – соврал Эскин. Теперь он не стыдился своей лжи.

Она была вся в воспоминаниях своих недавних ощущений.

Она лизала его, как собака своего щенка, вылизывая каждый сантиметр его шеи, щеки, живота, она как будто в наркотическом бреду глотала его уд, но он продолжал оставаться маленьким и сморщенным созданием.

В какое-то мгновение ему даже показалось, что земля уплывает у него из-под ног.

– Ты сошла с ума, – прошептал Эскин.

– Ты сам виноват, – прошептала в ответ Соня.

– Значит, мы оба сошли с ума, – уже обрадовался Эскин, – наверное, это от счастья?!

– Не знаю, – вздохнула Соня и мечтательно поглядела в окно. За окном накрапывал дождь, и его слезы медленно сползали по стеклу.

– Если хочешь, можешь ко мне не приходить, – грустно вздохнул Эскин.

– Я не знаю, я совсем ничего не знаю, – она глядела в окно и как будто ничего там не видела. Дождь шел, а они молчали, едва обнимая друг друга.

Эскин тоже глядел в окно, ему хотелось даже вылететь из него, навсегда, запомнив это обнаженное нежное тело, эти ярко-красные волосы на лобке и ее то ли синие, то ли зеленые от плача глаза.

Он глядел в ее глаза и видел небо, небо отражалось в них как в зеркале, это было так очевидно, что он расплакался.

Теперь они плакали вместе, с безумной жалостью обнимая друг друга, еще совсем не подозревая, что у железной двери стоит, хищно поблескивая злыми глазами, Глеб Собакин и держит у себя под пальто уже совершенно бесполезный топор.

– Надо бы болгарку, – тяжело вздохнул Собакин и медленно, с тихим плачем начал спускаться вниз, по лестнице.

Звук болгарки, похожий больше всего на ужасный визг поросенка, которого режут, почти сразу же парализовал Соню.

Она уже не плакала и не кричала, а просто как сомнамбула глядела на Эскина остекленевшими глазами.

– Ты, что, испугалась?! – добродушно улыбнулся Эскин. – Ну, пусть разрезает дверь болгаркой, а мне все равно!

– Как все равно?! – прошептала с глубоким придыханием Соня. – Он же нас сейчас убьет!

– Пусть только попробует, – усмехнулся Эскин и, подойдя к письменному столу, достал пистолет «ТТ».

– Да, вы же убьете, друг друга?! – перепугалась Соня, уже одеваясь.

– Не думаю, – хмыкнул Эскин, тоже набрасывая на себя рубаху. Они уже почти оделись, когда Глеб Собакин со своим новым топором с цветной резиновой ручкой, вбежал в комнату.

– Ну, что, сволочи, попались! – со злорадной усмешкой заорал он, ног тут же замолчал, увидев в правой руке Эскина черный пистолет, чье дуло было направлено в него.

– Да, это, небось, игрушка, – усмехнулся Собакин, и тут же прогремел выстрел. Пуля выбила из его рук топор, а сам Глеб Собакин поморщился, дуя на свои ноющие от боли пальцы.

– Пожалуйста, не стреляй в него, – взмолилась Соня.

– А я не в него стрелял, я только в топор, – начал оправдываться перед ней Эскин.

– Ты, что, бандита, что ли себе нашла?! – с перепугу заорал Глеб Собакин.

Тут же в стену послушались глухие удары и истошные вопли соседей.

– Пожалуйста, тише, – взмолился Эскин.

– Вот, Хуэм-Моэм, тише, сам чуть яйца мне не отстрелил, – возмущенно зашептал Собакин.

– Ну, вы же сами обещали изрубить нас топором! – заспорил Эскин.

– Ни х*е-себе, да ничего я не обещал! – прошептал еще тише Собакин.

– Глеб, ну, почему ты материшься? Это же нехорошо, – огорченно вздохнула Соня.

– А изменять мужу хорошо? – Собакин неожиданно залился слезами и присел на пол, рядом с топором.

Эскин опять приподнял дуло пистолета, ожидая от Собакина очередного сюрприза.

– Слушай, опусти, пожалуйста, пистолет! Не видишь, ему плохо! – рассердилась Соня.

– Как же вы все мне надоели! – закричал Эскин. В стену опять прозвучали глухие удары.

– Они, что, ненормальные что ли?! – усмехнулся сквозь слезы Собакин.

– Что-то вроде этого, – засмеялся Эскин.

– Слушай, давай мириться, – Собакин вдруг протянул Эскину руку.

Удивленный Эскин быстро спрятал пистолет в карман и пожал Собакину руку.

Через четверть часа они втроем уже сидели за одним столом на кухне и пили водку, закусывая ее солеными огурцами.

– Я тебе, вот, что скажу, – заговорил уже вполне успокоившийся Собакин, – если хотите встречайтесь, когда угодно и где угодно, только вечер, ночь и все выходные – Сонька моя.

– А ты у меня спросил?! – обиделась Соня.

Эскин молчаливо пожал плечами. Он вообще не понимал, как можно втроем и в такой ситуации обсуждать такие интимные вещи.

– А ты чего молчишь, – обратилась к нему обиженная Соня.

– Вы супруги, вы и решайте, – вздохнул Эскин.

– Ни х*э, хэ-хэ, сам кашу заварил, а мы, значит, разбирайся! – обозлился Глеб Собакин.

– Опять ты материшься! – с укором взглянула на него Соня. – Чему тебя только в школе учили?!

– Ничему меня не учили, – Собакин был уже весь на нервах. Казалось, еще немного и он опят побежит хвататься за свой топор.

– Вообще-то я предлагал ей с вами развестись и жениться на мне, – быстро заговорил Эскин.

– Ну, уж, х*юшки! – Глеб Собакин отчаянно завращал глазами, будто ища что-то острое.

Эскин пугливо убрал со стола нож и швырнул его в ящик.

– Думаешь, я убивец, да, – усмехнулся Собакин, – нет, я просто несчастный рогоносец!

– Кстати, вы хотите мне заплатить за испорченную мебель?! – вспомнил вдруг Эскин о мебели. – И за дверь, кстати, тоже?!

– Н-да, – Глеб Собакин мрачно замолчал, и, выпив стакан, захрустел огурцом. Атмосфера за столом накалилась. Казалось, еще немного и двое мужчин сцепятся друг с другом.

– Что вы все молчите-то?! – боязливо поежилась Соня. – Поговорили бы о чем-нибудь!

– Чего ты все издеваешься-то, наставила рога мужу, а теперь издевается, – обиженно вздохнул Глеб Собакин.

– Послушайте, – вмешался Эскин, – надо прийти к какому-то общему знаменателю! Нельзя же все время собачиться!

– Вот и я говорю, – уже заулыбался Собакин, – пусть она к вам днем приходит, а вечером идет домой!

– Послушайте, но так же нельзя, – смущенно заулыбался Эскин, – я понимаю. Если бы никто из нас не знал про это, а так получается как-то странно очень.

– Так надо просто сделать вид, что никто ничего не знает! – засмеялся добродушно Собакин. – Что мы, не сможем этого, что ли?!

– В принципе сможем, – вздохнул Эскин, с жалостью глядя на Соню, – но пусть она сама скажет, выразит свое мнение!

– А зачем?! – сощурился хитро Собакин, – как мы решим, так и будет! Ну, что, по рукам! – он протянул свою руку Эскину.

Эскин с некоторой опаской пожал ее, хотя совсем не хотел этого делать.

– Ну, вы рехнулись что ли, – закричала Соня, – или может, мы в каменном веке живем?!

– Насчет века не знаю, а камней ты за пазухой немало таскаешь, – угрюмо взглянул на нее Собакин.

– Все-таки надо что-то решать?! – вслух задумался Эскин.

– А разве мы не решили, – приблизил к нему свое злое лицо Собакин, – или хересу бутылку, или х*эм по затылку?!

– Успокойся и прекрати ругаться матом! – нахмурилась Соня.

– Извини! Извини! – замахал руками Собакин. – Вообще-то я культурный человек, просто это у меня от волнения, – с виноватой улыбкой обратился он к Эскину.

«Все-таки, кажется, у него не все дома, – подумал Эскин, – и надо же было мне связаться с этой чертовой семейкой!»

– Я вижу, ты уже от нас устал, – засмеялся Собакин и налив всем в стаканы водку, поднял свой стакан, – ну, что, слабо нам всем выпить за всеобщую любовь и спокойствие?!

Эскин с Соней с заметной тенью беспокойства подняли стаканы и чокнулись.

– Пить всем до дна! – заорал Собакин, и Соня с Эскиным от страха выпили всю водку.