А стар стал Шашибушан. Давно бы пора ему бросить опасное и недоходное змеиное ремесло. И губы устают скоро, и кашель мешает играть на дудочке, и не раз уже во время представления на Шашибушана нападал приступ кашля. Натужившись, сдерживаясь громадным напряжением воли, он торопливо складывал змей в корзину, закрывал ее и долго мучительно кашлял. А ведь может случиться так, что Шашибушан и не сдержится. Страшно подумать, что будет тогда.

Шашибушан видел в молодости, как старик укротитель змей выронил изо рта во время представления свою дудку. Змеи замерли. Замер и укротитель. Глаза его были широко раскрыты, и он вытянул вперед руки с растопыренными пальцами. Это продолжалось меньше секунды. Змеи зло зашипели, упали на ковер, свились в тугие кольца и сразу, прямые как стрелы, бросились на старика. Он крикнул и прянул в сторону. Но было уже поздно: его укусили в трех местах. Зрители разбежались, кобры куда-то скрылись, и на пыльной траве остался труп старика.

Шашибушан знал, что его ждет такая же судьба. Нельзя до семидесяти лет безнаказанно заниматься с кобрами. Кобры не любят стариков. Они слушаются только мерной и плавной музыки, и горе тому, кто ошибется хоть в одном звуке…

Когда вновь прибывшему кораблю нужно было итти на выгрузку, он делал это с бесконечными предосторожностями — так тесно было в порту. Черные туши грузовых пароходов, казалось, навсегда вросли в воду. Легкие тонкие шкуны царапали небо остриями мачт, а кругом целое скопище лодок — и большие, и маленькие, и парусные, и весельные. Лодок стояло так много, что можно было, не замочив ноги, уйти по-ним за километр от берега. На берегу высились громадные склады и пакгаузы, в них были грудами навалены различные товары: и белый легкий хлопок — слезы Индии, и рис в плотных серых мешках — пот Индии, и в маленьких ящиках сладкий драгоценный яд опиум — радость Индии. Грузовые пароходы неуклюже боком подходили к пристани, перебрасывали зыбкие сходни, и по ним в этой пестрой, дразнящей сутолоке от зари и до-темна бегал сын Шашибушана Анукуль. Живей! Живей!! Работа не ждет!!! Ныли тупо и привычно ноги и плечи, а бездонные черные трюмы глотали без конца и хлопок, и рис, и опиум…

Анукуль приходил домой поздно, а за последний месяц стал приходить совсем ночью. Шашибушан терялся в догадках. Не похоже на Анукуля, чтобы он пьянствовал. Да и деньги он приносит домой целиком. Пробовал Шашибушан спросить сына, но тот угрюмо отмалчивался. Шашибушан испытывал смутное беспокойство и пробовал даже следить за Анукулем, да разве угоняться старым ногам за молодыми…

Филипс помнил слова губернатора:

«Ваши агенты ничего не делают, да и вы сами тоже. Извольте переловить эту проклятую организацию».

На другой день после разговора с губернатором Филипс жестоко распекал своих помощников. Те передали головомойку ниже, и постепенно она обошла всех служащих, не исключая и швейцара. Агенты-англичане всполошились, засуетились. Но на них мало надеялся Филипс. Агент-европеец хорош для раскрытия уголовного преступления, но в данном случае он бесполезен. У Филипса были два агента-индуса, он отдельно поговорил с ними и пообещал им крупную награду в случае успеха.

Началась упорная слежка.

Шли недели. Ежедневно губернатор нетерпеливо выслушивал доклады и досадливо махал рукой:

— Что вы меня кормите обещаниями! Дайте конкретный результат вашей работы.

Филипс краснел, бледнел, но молчал.

Однажды губернатор после обычного, доклада, в котором Филипс как обычно утешал его «верными следами», сказал с нескрываемой насмешкой:

— Куда девалась ваша энергия? Похоже, что вы сильно устали. Я думаю, вам будет полезен перевод на более легкую работу.

Филипс великолепно понял смысл этих слов. Губернатор предупреждал, что дальнейшее пребывание Филипса на почетном и прибыльном месте начальника полиции всецело зависит от раскрытия этой проклятой организации.

И вечером Филипс с тоской выпытывал у агента-индуса:

— Значит, никаких следов? Плохо. Может быть ты замечал какие-нибудь собрания? Нет? Плохо…

Однажды агент пришел к Филипсу в неурочное время, прошел прямо в кабинет и сказал коротко:

— Нашел.

Филипс вскочил с кресла и запер двери. С час он беседовал с агентом. Потом индус ушел, и Филипс пробежал пальцами по клавиатуре звонков во все отделения своей канцелярии. Звонки были настойчивы и требовали от помощников немедленной явки. Все собрались тотчас же, и Филипс, стараясь казаться спокойным, сообщил:

— Нити в наших руках, господа!

Приказ: «К девяти всем быть в канцелярии с оружием; экспедицией руководит сам Филипс». Ответ: «Будет сделано, сэр…»

К девяти все были в сборе. В десять выступили. В одиннадцать подошли к загородному саду. Но в самый решительный момент, когда, казалось, все дело было в шляпе, из глубины сада вдруг послышался резкий предупреждающий свист. Филипс вздрогнул, хрипло крикнул:

— Вперед!

Сад наполнился криками и треском револьверных выстрелов. Но ночь выдалась темная, сад был густой, а стрелять наудачу полицейские не решались из опасения перебить своих. Когда все утихло, Филипс мог созерцать свою жалкую добычу: трое были захвачены живьем, один убит и один ранен. Раненый хрипел, изо рта у него текла струйка крови; ясно было, что он не доживет до утра.

Но Филипс сделал вид, что он очень доволен результатами своего похода, и громко сказал, указывая на арестованных:

— Главари ликвидированы.

И хотя все знали, что это не так, что арестованные — мальчики лет по двадцати — не могут быть главарями, но тоже сделали веселые лица и начали поздравлять Филипса. Этот самообман был выгоден всем.

В эту ночь напрасно ждал Шашибушан сына. Думал, что подвернулась спешная работа, что к утру придет Анукуль, но встал мутный, зеленый рассвет, а Анукуля все не было. Шашибушан пошел в порт. И там торопливо (нельзя долго отрываться от работы) высокий худой грузчик сказал ему, что Анукуль больше не будет работать в порту, потому что он вздумал бунтовать и его поймали.

Шашибушан остолбенел. Анукуль? Бунтовать? Не может этого быть!.. Но все торопились, бежали, и никто не хотел рассказать ему подробно о сыне. Тогда Шашибушан решил найти Анукуля, расспросить его и выяснить эту чудовищную ошибку. Шашибушан знал, где надо искать его: низко опустив голову, он шел прямо к тюрьме. Старика прогнали от ворот, он подошел опять, и снова его отогнали. Тогда Шашибушан вернулся в порт и, дождавшись конца работы, повел двух грузчиков в харчевню и там узнал от них, что ошибки здесь не было, что Анукуль действительно бунтовал, что проклятые полицейские поймали его и теперь, наверное, убьют. Шашибушан вздрагивал и в муке кривил сморщенное лицо, но как ни старался разуверить себя, ужасная мысль в его мозгу все росла, крепла и превращалась в уверенность: «Анукуля убьют»…

На другой день Шашибушан опять пошел к тюрьме. И опять его не пустили, сказав, что Анукуля сейчас судят. И еще ему сказали, что он напрасно бьет свои старые ноги, потому что по закону человек, глядящий в лицо смерти, не должен видеться ни с кем. Шашибушан выслушал, кивая головой, и тусклым, безжизненным голосом попросил у привратника разрешения посидеть у ворот тюрьмы до конца суда.

— Хоть до вечера сиди, — ответил привратник.

Шашибушан сел прямо на землю на самом солнцепеке и застыл, уронив на грудь седую голову. Он не умел плакать, но сейчас не мог сдержать слез, и они крупным жемчугом прыгали по его бороде. Ломая пальцы, со смертной тоской глядел он на тюрьму. И такими страдальческими были его глаза, что проходивший мимо незнакомый индус тихо сказал своему спутнику: