Он исподтишка взглянул на нее. Два года назад у нее были длинные волосы, и она заплетала их в блестящие косы. Теперь от всего этого великолепия остались короткие обрезки, никак не желавшие мирно лежать за ушами хозяйки и без конца спадавшие ей на лицо. Одним словом, Антигона никогда не искала легких путей. Зато это предпочитал делать Сайрус.

Он зевнул во весь рот.

— Я умираю с голода.

— А того куска жареного сыра было недостаточно?

Антигона тем временем притащила голубой складной треножник и экран для кинопроектора.

— Дэн обещал сделать тебе вафли. Можешь есть их сколько хочешь.

Сайрус застонал.

— Кажется, я уже скоро целиком буду состоять из одних вафель!

Комната 110 была воплощением Антигоны. Как и Сайрус, она завесила все свободное пространство полками, но, в отличие от него, перекрасила стены в бледно-голубой цвет, а кроме того, регулярно протирала полки и пылесосила золотисто-коричневый ковер. Тараканы, муравьи и пауки гибли в 110-м, но 111-й был для них чем-то вроде природного заповедника. А еще Антигона умудрилась раздобыть для себя более мягкие простыни, чем те, что водились в «Лучнице».

Все ее полки содержались в строгом порядке.

Большинство из них были заняты книгами, раньше принадлежавшими маме, папе, бабушке с дедушкой и еще каким-то людям, про которых обычно говорили «пра-пра» или «двоюродный». Три полки буквально прогибались под тяжестью фотоальбомов, заполненных полароидными снимками. На одной были отдельно собраны старые семейные фотоальбомы, на двух — жестянки с кинопленкой и еще на одной — кинокамеры. У Антигоны их было всего две — восьмимиллиметровая, для немого кино, некогда принадлежавшая их деду, и старенькая камера «Полароид» с гофрированными мехами, на которую снимала мама.

Единственный участок стены, не занятый полками, располагался у Антигоны в изголовье. Там в три ряда висели девять фотографий в рамках. Верхние шесть менялись каждую неделю, но три нижние — никогда. На крайней левой молодой парень с волосами еще светлее, чем у Дэна, свисал с дерева вниз головой. На крайней правой смеющаяся девушка с вьющимися иссиня-черными волосами тянулась к камере, пытаясь ладонью закрыть объектив. По центру серьезный светленький мальчик держал за руку маленькую темноволосую девочку, а между ними сидел толстенький полуголый малыш и поедал грязь с ладошек.

Пока Антигона разбиралась с подставкой для экрана, Сайрус перевернулся на кровати и стал разглядывать фотографии.

— На моем месте ты бы убила Дэна, подсели он кого-нибудь сюда, в эту комнату. Ты сама это прекрасно знаешь.

— Да, — сказала она. — Убила бы. Но я бы не стала воровать ничьи ключи. И ты не можешь винить Дэна. Я уверена, что ему хорошо заплатили, а деньги нам сейчас очень нужны. Ты же знаешь, что ему гораздо тяжелее, чем нам.

Сайрус сел в постели.

— Минутку. Ты бы его убила, но не стала бы ни в чем винить?

— Вот именно. — Антигона отошла назад к проектору и включила его. Бобины закружились, и на экране показался неровный светлый прямоугольник.

— И ему приходится тяжелее, чем нам?

— И снова соглашусь, — сказала она. — Сайрус, да я просто горжусь тобой. Ты наконец-то научился слушать. — Она уставилась куда-то вверх. — И тебе, и мне не приходится иметь дела с нами. Потому что ты и я и есть эти мы. А ему приходится возиться с нами, в частности с тобой. А теперь настало время для сделки, Сай. Ты идешь и возвращаешь старику ключи, или сегодняшней пленки ты не увидишь. — Она с напускным равнодушием пожала плечами. — В этот раз я снимала маму, и я не буду против оставить все только для себя.

— Это дешевый ход! Ты не должна была бросать меня здесь. — Сайрус вскочил с места. — Понимаешь, я даже не ощущаю, что на самом деле прожил сегодняшний день.

— А я даже не ощущаю, что на самом деле прожила последние пару лет. — Антигона тяжело вздохнула и снова посмотрела куда-то вверх, слегка улыбаясь. — Вдруг завтра утром мы проснемся и обнаружим, что тебе снова четыре, мне — пять, я все еще выше тебя ростом, и вся эта муть вокруг была просто ночным кошмаром. С мамой все в порядке, папа жив, мы никуда не переехали, и Дэн еще не разучился улыбаться…

Сайрус задышал медленнее. Даже здесь, в центре континента, он иногда будто слышал мерный шепот океана.

— Больше никаких вафель. Никакого мотеля. — Он ухмыльнулся. — И все-таки, в четыре года я уже был выше тебя.

Антигона взяла его за плечи, с силой развернула к двери и подтолкнула вперед.

— Иди. Увидишь фильм, только когда приведешь себя в порядок.

Дверь захлопнулась, и она осталась наедине с жужжащим кинопроектором.

Оказавшись на улице, Сайрус посмотрел в ночное небо. Ветер унес облака, и ранние летние звезды робко толпились в вышине прямо над сияющей лучницей.

Желтый грузовик мирно стоял там, где он его припарковал, — напротив дверей 111-го и 110-го номеров. В обеих комнатах горел свет, и на окнах были спущены шторы. Комната Дэна находилась в отдалении, ближе к стойке портье, и выходила на внутренний дворик. В комнате миссис Элдридж через дорогу теперь было тихо и темно. Она выехала пару часов назад, осыпав Дэна шквалом зловещих предупреждений перед тем, как утянуть свой единственный чемодан в сторону дороги.

Сайрус поглубже вдохнул прохладный ночной воздух и шагнул к своей комнате. На секунду он замешкался, послушал неоновое гудение лучницы и затем постучал.

Сам не зная почему, он прикрыл пальцем глазок в двери. Мимо его уха прожужжал комар и пристроился прямо на его голую вытянутую руку. Сайрус прихлопнул его и стал ждать. Секунды тянулись необычно медленно, и он постучал снова.

Наконец раздались приглушенные шаги. Отодвинулся засов, загромыхала дверная цепочка, и дверь открылась.

Уильям Скелтон собственной персоной стоял и курил, небрежно опершись на дверной косяк.

Сайрус ошарашенно отступил назад. На госте были джинсы и обтягивающая заляпанная майка. Его лицо казалось бледным и болезненным, но крепкие руки скорее подошли бы тридцатилетнему лесорубу из глубинки. Лесорубу, помешанному на жутких татуировках. Все тело гостя, каждый квадратный сантиметр от самой шеи, было безжалостно забито темными чернилами. Испещренные закорючками ключицы торчали над синими линиями ребер, по плечам и рукам спускались до ужаса реалистичные изображения костей, и даже на тыльных сторонах ладоней и подъемах стоп были подробно прорисованы каждый изгиб, сустав и каждая черточка. Извилистые каллиграфические надписи заполняли все оставшееся свободное пространство на коже.

Сайрус не мог поднять взгляд на старика, пока не разглядел каждую чернильную черточку. Еще никогда ему не приходилось видеть ничего подобного. По его спине пробежал жутковатый холодок, и он собрался было испугаться, но взял себя в руки. В конце концов, это всего лишь чернила, и ничего больше. Посмотрев на покрытое испариной лицо Скелтона, Сайрус порылся в кармане и вынул ключи.

— Я принес вам ключи. Вы же знаете, в комнатах нельзя курить.

Скелтон развернулся к нему спиной и пошел к постели.

— Эй!

Позвякивая ключами, Сайрус встал на пороге. По его комнате словно Мамай прошел. Все было перевернуто с ног на голову. Сорванные со стен полки вместе со всем содержимым унылой кучей были свалены прямо на голом полу. Обои ободрали начисто, и голые бетонные стены зияли рядами вмятин и просверленных отверстий. Около постели, аккуратно подобрав коротенькие ножки, сидел пузатый человечек, одетый в стального цвета костюм. На кончике его птичьего носа красовались старомодные очки-половинки, а вокруг были рассыпаны какие-то уже пожелтевшие от времени бумаги.

— Что происходит?

Сайрус огляделся вокруг, разглядывая то, что еще вчера было его домом. Всей его жизнью.

— Во что вы превратили мою комнату?

Страх пропал. Сайрус почувствовал пульсацию в кончиках пальцев и стоял, лихорадочно силясь выдумать хоть какое-то рациональное объяснение тому, что видел.