«Князь-шпион»…
«Переход границы»…
«Пуля, или делай то, что я приказываю».
И вот дальше и дальше, пестрое мелькание жизни, потрясающие трюковые сцены, фунты стерлингов за риск жизнью и за собственное тело, отвращение, грязь, бесцельная храбрость, бессмысленный разврат, и над всем этим холодные глаза и спокойная жестокость хозяина…
Баку-Тифлис… Верно, механик торопится… Но что это! Аппарат испортился. Почему же не дают света?
Лента остановилась, лента замерла неподвижно. На экране застыла картина: вывеска Шах-Назарьянца, автомобиль, выстрел из револьвера, падающий человек с бородкой…
И вдруг, медленным, жутко медленным наплывом это лицо яснеет, выдвигается на первый план, чуть чуть изменяется, теряет бороду, смотрит пристально, пристально… «Да, да, это он»…
В маленькой комнатке неожиданный вскрик… Лента оборвалась. Валентина отчаянным движением вскочила с дивана. Часы бьют 11 ударов.
«Нет, нет… Пойду, сейчас пойду… Конечно, он… Все расскажу, все… Пусть знает, пусть спасет, пусть расстреляет его… Я не могу больше так…»
* * *
Переодеть костюм, вообще, — дело очень несложное для хорошо воспитанного английского джентльмена. Но иногда оно может стать трудным до крайности. Мистер Фаренгайт вне себя от волнения… Переодеваться надо экстренно, но руки дрожат, колени подгибаются, тяжело дышит тучный человек, тщетно стараясь попасть запонкой в прорез воротничка. Лакей, который стоит рядом с фраком наготове, конфузится за своего хозяина: со стороны можно подумать, что он никогда не одевал приличной одежды… Сэр Вальсон нарушил священный воскресный отдых мистера Фаренгайта. Сэр Вальсон на этот раз подействовал на испорченный желудок многострадального директора Уоллс-Воллс-фабрик хуже даже, чем на него действовали острые сои лорда Кеддльтона… О, эти проклятые гурманы… Ему-то что: накормил соями добродушного фабриканта в тот роковой день и горя мало, а тут… Маленькая, незаметная причина и какая грандиозная цепь следствий… Мистер Фаренгайт дрожит, одеваясь, дрожит на автомобиле, дрожит, входя в двери маленького особнячка на Кетлер-Стрит… Но не так страшен черт, как его малюют: видимо, сэр Вальсон не может считать свои действия по ликвидации О’Дэти такими безупречными, какими бы он хотел их видеть.
«Вы видите, мистер Фаренгайт, — я не стараюсь даже обвинить вас, уличить вашу халатность, зафиксировать промахи… Я вполне понимаю, что вы здесь не при чем, но мое понимание ничего, или почти ничего не значит… Весь вопрос в том, как посмотрят они на ваше… на ваше… ваше расстройство пищеварения… Мне совершенно неинтересно портить ваше положение. Я готов сделать для вашего оправдания все, что будет в моих силах… Я хотел бы надеяться, что… в вопросе об этой постыдной неудаче с казнью преступника… вашего авторитетного мнения по поводу случайно слабого результата действия цитрона будет вполне достаточно…» «Так вот в чем дело…» О, теперь мистер директор прекрасно понимает реальные основания речей Вальсона… Старина Вальсон тоже побаивается гнева хозяев. Ну, что ж? Старая, старая пословица: рука руку моет… О, конечно, он вполне согласен, сэр Вальсон может быть совершенно уверен в нем. И честные слуги честных хозяев жмут друг другу руки в знак заключенного союза… Да, да, они вместе поедут сейчас к лорду N, именно к нему, чтобы разъяснить ему подробности происшедшего. Решено. Мистер Фаренгайт почти успокоился; приятнее иметь сэра Вальсона союзником, нежели врагом.
* * *
Двенадцатый час. Она все не идет. Петров большими шагами нервно ходит по самому краю обрыва в условленном месте… Какая темнота, — непроглядная, южная летняя ночь… После разговора с Никольским особенно тяжела каждая минута тщетного ожидания… И эта погода, низкие тучи, душный воздух, тяжелое приближение надвигающейся медленно грозы, удесятеряют его волнение…
Чутко прислушивается Петров ко всем шорохам… Не прав ли Никольский, не сам ли себе подстроил он ловушку?… Хотя, кажется, он не допустил никакой ошибки…. Если ему не удалось узнать через нее ничего существенного, она-то, во всяком случае, не узнала от него решительно ничего… Тсс… Что это? Шаги… Да, да, — она… Несколько шагов навстречу… Облегченный, хотя и измученный женский полувскрик, полувздох…
Она бросается к нему на грудь (этого он даже не ожидал), прижимается всем маленьким, легким телом (держись, тов. Петров); обеими руками берет его голову, наклоняет к себе лицо, неожиданно пристально, упорно, точно желая разгадать заключенную в нем тайну, всматривается в него расширившимися, блестящими во мраке глазами…
Петров недоумевает. От ее близости у него как-то странно, совершенно непривычно закружилась голова. Руки сами потянулись обнять, но не успели… Что такое? Она плачет. Игра?
«Я должна, я должна сказать… Вы должны знать все… Кто они, зачем здесь. Его надо расстрелять. Нет, нет, я… не могу… Я боюсь… Он, наверно, подслушивает. Завтра, завтра… завтра… Я все скажу, тут же, в это же время… Сегодня нельзя, — завтра… И ты спасешь меня?… Прости меня… милый…»
* * *
Необычайно приветлив сегодня лорд N. Неожиданно приветлив… На такой прием никак не имели право рассчитывать провинившиеся слуги…
«А-а-а. Очень приятно. Чем порадуете старика? хе-хе. У меня со вчерашнего утра счастливейшие часы моей жизни… Ну, ну, сначала ваши новости, потом наши… Хотя, впрочем, — бутылочка доброго вина не помешает, — хе, хе, — перед деловым разговором…»
Крайне смущены сэр Вальсон и мистер Фаренгайт… Втуне пропали все планы оправдательных речей… Как теперь приступить к делу, как начать разговор о проклятом ирландце, как огорчить доброго старика?…
Но что это? С минуты на минуту удивленнее становятся лица достойной пары.
«Ах, вы о лимонном газе… Оставьте… это такие пустяки… Стоит говорить о каких-нибудь газах теперь, когда у нас в руках… Сэр Смоллуэйс сообщил мне еще вчера, что Н.Т.У. обнаружено… Поздравляю вас, сэр Вальсон… Я еще вчера собирался это сделать. Что же до лимонного газа, то, раз вы говорите, что ирландская шельма Дэти изобрел там противогаз для него, — тогда он нас тем более не может интересовать… Газы… Немецкая выдумка… Я вообще не любитель этих газов. На всякий случай, Фаренгайт, вы, конечно, озаботитесь изготовлением противоядия…»
Чрезвычайно благодушно настроен хозяин… Доброе ли бургонское действует на него так, или планы относительно Н.Т.У., но он даже шутит и упорно рекомендует вниманию мистера Фаренгайта какие-то новые пилюли против несварения желудка.
* * *
Техник Максимов с усмешкой относится к любовным похождениям техника Кириллова. Никольский иронизирует над рассказом Петрова. «Эх, ты, шляпа. Просто бабенка с жиру бесится, а ты тут шерлокхолмствуешь зря… Смотри, накладет вам по шее англичанин за ночные свидания».
Но Петров уверен, в нем возникло какое-то внутреннее убеждение, что за слезами Валентины и русским языком инженера Пальмерстона кроется большая и необходимая ему тайна… И, он почти не смеет надеяться; — но может быть, та тайна, которую он здесь розыскивает. Конечно, он пойдет туда сегодня, в назначенный час.
На всякий случай только, он передает Никольскому какой-то пакет… «…Если я не вернусь сегодня ночью… Ну тогда немедленно свезешь его в Баку… Там уже будут знать, что надо делать…»
На том же месте и в то же время, снова, как и вчера, дожидается Петров. Но сегодня его настроение гораздо более уверенное. Сам почти не зная, почему именно, он почти убежден в правдивости Валентины… Нет, нет, без сомнения, она вчера была искренна с ним.
Да и погода нынче не располагает к дурным предчувствиям. Ручей, глухо бурливший вчера в обрыве, добродушно бормочет сейчас, на ясном небе мерцают крупные звезды, даже тявканье шакалов в горах звучит не так зловеще, как вчера.
Но все-таки его сердце замирает. Не от темных опасений, не от боязни попасться в ловушку, — нет, от сознания того, что вот-вот, может быть, перед ним встанет давно жданная, давно мучащая его разгадка…
