– Только не наводи на меня.

– Это для Лео.

Будильник прозвонил ровно в семь часов утра. Ян протянул руку и нажал кнопку на крышке. Он любил старомодные вещи и купил эти часы в комиссионном магазине. Собеседование позади, и сегодня у него первый день в новой школе – лучшей на Манхэттене. Ян нисколько не сомневался (и даже убедил в этом администрацию школы), что сумеет пройти ускоренный курс. Ему не терпелось скорее начать учиться – он жаждал перемен.

Ян придумал историю о том, что его семья переехала на Манхэттен из-за того, что отец сменил работу. Мама великолепно подыграла ему, она оказалась таким умелым лжецом! Вот что значит работать в ЦРУ. Однако отец совсем не умеет врать. Когда он начинает блефовать в покере, все просто давятся от смеха. Надо видеть эти мигающие глаза, скрещивание ног и покашливания.

Зато отец может зайти в комнату и заметить в ней малейшее изменение. У него это получается автоматически. Как-то друзья в очередном электронном послании пожаловались Яну, что античная поэзия, которую они изучали, смертельно скучна... Но что это такое? Он взял толстый том со второй сверху полки в отцовском кабинете. Ян листал его в своей комнате, когда услышал снизу голос отца: «Малым я полем владею, доходом и скромным и честным...»[6] Он заметил отсутствие книги и читал одно из стихотворений по памяти.

Теперь Ян пойдет в школу, где есть такой курс, как античная литература, поэтому сможет выяснить, что же в ней такого нудного. С одной стороны, ему хотелось разделять вкусы друзей, с другой – у него не было ненависти к этим вещам. Ему нравились и литература, и поэзия, и искусство, и музыка, особенно музыка. Он получал наслаждение от всего, начиная от Палестрины[7] и кончая Паттен, особенно от нее.

Когда он готовил омлет в своей крошечной кухне, то заметил, что у него началась эрекция, и громко рассмеялся. Мать говорила ему, что это нормально. Ты смотришь на яичный белок, и это каким-то запутанным, непонятным образом напоминает тебе о женщине, по которой ты сходишь с ума. Или яблоко, или проходящая мимо монашка... Просто это семнадцать лет. А вот отец никогда не говорил о сексе. Время от времени он задавал вопросы типа: «Как с личной жизнью, все в порядке?» Яна при этом так и подмывало ответить: «Нет, папа, не совсем, что-то мне наскучила моя техника мастурбации. Не подскажешь что-нибудь новенькое?» Такой разговор наверняка закончился бы сердечным приступом.

Было слишком тоскливо сидеть в своей собственной квартире, за собственноручно приготовленным завтраком, и... ну разумеется, все закончилось слезами. Неужели он плакал из-за отца? Почему ситуация сложилась именно так? Словно его влекло океанское течение, от которого невозможно было уклониться.

Яну не хотелось сидеть здесь в одиночестве, надеясь, что его навестит мать, или просто пялиться вечерами в телевизор, или отправиться в кино – опять-таки одному, потому что он никого здесь не знает.

Но и возвращаться в Ист-Милл он не собирался; в эту ужасную провинциальную школу, которая поставляет работников автозаправок и продавцов гамбургеров. А девчонки... они засовывают сигареты за ухо и считают тебя неотразимым, если ты дашь им таблетку дурмана.

В ванне он посмотрел на свое покрытое светлым пушком лицо. Господи, дай мне бороду, Господи, убери ты эти проклятые прыщи! А, вот один на ноздре. Ну спасибо! Бо-о-ольшое спасибо!

Когда он его выдавил, появилась кровь и попала ему на губу. Он ее немедленно вытер. Вкус крови был сравним с запахом клея – ужасный и одновременно восхитительный. Когда он был еще мальчишкой, он в тайне от всех пробовал свою кровь, а однажды с Кевом Муром они проделали обряд обращения в кровных братьев: надрезали себе пальцы и держали их, прижав раны друг к другу. Настоящей причиной этой процедуры было то, что он просто хотел попробовать кровь Кевина, слизав ее со своего пальца.

Совершенно неожиданно он понял, что ему надо торопиться. И куда только подевалось время? Без маминого: «Забирай свою жестянку и дуй на всех парах» – время просто течет между пальцами.

Он с грохотом пролетел четыре этажа и узкий центральный коридор старого обшарпанного здания, где ему нашли жилье за тысячу семьсот пять долларов в месяц. Дома такая же квартира стоила бы всего долларов триста. Затем, испытывая восторг и страх одновременно, он оказался лицом к лицу с утренним Нью-Йорком. Девятая авеню была залита солнцем. Он купил «Пост», вскочил в автобус и принялся читать газету, думая о том, как все это здорово. У него все получится, он докажет маме, что она приняла правильное решение, отпустив его. Парень, живущий самостоятельно, не попадающий ни в какие истории, делающий все как положено, – вот его цель. Мать сказала: «Я доверяю тебе, Ян». И он ответил: «Клянусь тебе, все будет хорошо».

Ян глубоко запрятал это внутри себя, но вовсе не для того, чтобы нарушить данное обещание. Просто он теперь уже не смог бы это сделать и, зная свое отношение к таким вещам, клялся очень редко. Но что удерживает его от того, чтобы завести себе в школе друзей или устраивать вечеринки? Мать не сомневалась, что он будет вести именно такой образ жизни. Это отлично, просто замечательно, что у него есть собственная квартира – уйма ребят захотят познакомиться с ним. Он надеется стать популярным в школе.

На шестой странице было напечатано, что Лео через несколько дней дает благотворительный концерт. Господи помилуй, билет, наверное, стоит как золотой слиток! Как было бы здорово отправиться туда и приветствовать ее, когда она выйдет из машины, и войти в зал, где собрались ее поклонники...

В звуке двигателя, который тащил подпрыгивающую грязную лодку, что-то изменилось. Бесконечная качка тоже определенно ослабла. Лилит подняла голову и тоскливо посмотрела в сторону слабой полоски света, обозначавшей прямоугольный люк – единственный выход из переполненного рыбой трюма. Масса холодных гибких тел доходила ей почти до горла. При малейшем подозрении на приближение команды она погружалась в них целиком.

Еще недавно в море Лилит пережила самые тяжелые мгновения своей жизни. Сначала появились морские существа: огромные тени мелькали в воде, проскальзывая в нескольких дюймах от нее. Стараясь не думать о том, что она может утонуть, и подавляя желание отогнать страшных тварей с огромными зубами, Властительница оставалась совершенно неподвижной – пусть ее примут за бревно. И уловка удалась. Постепенно они появлялись рядом с ней все реже и реже, привлеченные отбросами в кильватерном следе корабля. И теперь Лилит, дрожа от страха и холода, могла дать волю слезам, оставшись одна среди пустынных волн. Земля находилась где-то на западе – время от времени с той стороны доносился слабый аромат овощей и дыма, но, возможно, это был просто остров в океане.

Лилит боролась с течением и через четыре дня начала уставать; море уже казалось ей более дружелюбным. Она закрыла глаза и тут же отключилась. К действительности Властительницу вернуло обрушившееся на нее давление воды, оно сжимало ей уши, пыталось загнать глаза глубже в череп.

Вокруг была кромешная темнота, и Лилит сразу поняла, что если попытается вздохнуть, то вместо воздуха наберет полные легкие воды. И тогда начнется погружение – до тех пор пока вес океана не превратит ее в бесформенную массу. Но существование Властительницы на этом не закончится, сознание будет цепляться за каждую клеточку тела, пока Лилит не станет частью глубин. Когда это произойдет? Через год, через десятилетие, через тысячу... через миллион лет?

Надо вырваться наверх, и ее ноги затрепетали, как пальмовые ветви во время ревущего урагана. Лилит чуть было не закричала, но плотно зажала рот и даже закрыла его руками, чтобы сохранить тот воздух, который еще оставался в легких.

Движения не было. Она испытывала отчаянную потребность в воздухе, которая, если ей суждено утонуть, останется навсегда – жуткая всепоглощающая потребность. Эта мысль испугала ее настолько, что мышцы живота сжались, и не переваренная еще кровь Курта брызнула фонтаном.