В приказе по поводу учреждения НСФОФ Гитлер писал: «В пятый год войны мы вступаем в расцвете производства нашего оружия. Но, несмотря на большое значение современных вооружений, самым главным фактором войны, тем не менее, остается солдат и его боевой дух. Победит тот, чьи солдаты будут иметь несгибаемую волю, святую веру в победу и фанатическое упорство. Только такие солдаты достойны победы»{633}. Именно на поддержку в войсках высокого боевого духа и было нацелено создание института НСФОФ. Рейнеке, разрабатывая учебную программу для призывников школ НСФОФ, настоял, чтобы регулярные политзанятия включались в распорядок дня в войсках — в армии над этим смеялись, а офицеров НСФОФ называли не иначе как «дармоедами». Интересно, что такое же отношение к политработникам отмечалось порой и в РККА. Даже Геринг протестовал против введения в Люфтваффе НСФОФ, но в ответ ему было сказано: «Фюрер не желает никаких дебатов по этому вопросу»{634}, и рейхсмаршал подчинился. Символично, что и «немецкое приветствие» (Deutsche Gruß) поднятием правой руки было введено в армии только 23 июля 1944 г. (после покушения), а до этого оно применялось в вермахте только как офицерское приветствие фюреру. Забегая вперед, следует сказать, что когда 3 мая 1945 г. до командующего 12-й армией Вальтера Венка дошла информация о падении Берлина, он немедленно издал приказ восстановить в войсках отдание чести по армейскому образцу{635}. Это весьма симптоматично для характеристики отношения значительной части вермахта к его нацификации.
Для укрепления боевого духа руководство НСФОФ Люфтваффе требовало смертной казни за следующие прегрешения: высказывание сомнения в фюрере и в конечной победе, высказывания против национал-социалистического мировоззрения, сомнения в справедливом характере войны, которую ведет Германия, распространение панических или упаднических настроений, пораженчество{636}. Подобные же меры принимались и в армии, но они часто были излишними. Так, с 17 июля по 19 августа 1944 г. контрольно-цензорский пункт VII при командовании 6-й армии (после Сталинграда эта армия была восстановлена) проверил 16 946 писем[18]. Число зарегистрированных «злобных нападок» (schweren Verstoße) на режим в августе не только не выросло, но даже уменьшилось. На дальнейшее расследование в соответствующие органы контрольно-цензорский пункт отправил в августе 71 письмо (а в июле — 103){637}. По донесениям этого контрольно-цензорского пункта, те корреспонденты, которые хотели более полно раскрыть родным свое отношение к покушению 20 июля, указывали на неожиданные нюансы. Так, ефрейтор 735-го саперного батальона писал 26 июля 1944 г.: «Генералы, которые организовали покушение на Гитлера, были убеждены в том, что добровольная смена власти в Германии совершенно необходима, поскольку война для нашей страны приобрела бесперспективный характер». «Спасением для всей Европы, — продолжал ефрейтор, — был бы уход Гитлера, Геринга и Геббельса. Драчке, таким образом, был бы положен конец, поскольку людям нужен мир. Все другие подходы являются ложными. Дальнейшее напряжение сил с нашей стороны ни к чему не приведет, мы должны это признать и осознать. Ныне уже отчетливо видно, насколько мало осталось людей, готовых продолжать борьбу и умирать за бесперспективные цели»{638}. Однако для идейных противников Гитлера никаких обнадеживающих признаков нарастающего сопротивления после покушения заметно не было. Один из самых убежденных противников Гитлера Ульрих фон Хассель 26 ноября 1942 г. отмечал в дневнике: «О каком-либо “народном гневе” по отношению к Гитлеру не может быть и речи. Мы, немцы, являемся какой-то очень причудливой смесью героев и рабов. Последних особенно много среди генералов, которые как по мановению волшебной палочки утеряли всякий авторитет по сравнению с беспрепятственным ростом оного у Гитлера»{639}. Слова Хасселя подтверждает и то, что из 17 тысяч солдат, унтер-офицеров и младших офицеров 6-й армии (по данным упомянутого выше контрольно-цензорского пункта VII), которые допустили нежелательные с точки зрения режима высказывания в адрес существовавшего положения вещей, только три человека были против лично Гитлера, то есть 0,017%{640}. Солдаты часто писали о распространяющемся равнодушии, о растущей усталости от войны, о страхе перед неминуемой расплатой, но — удивительное дело — Гитлер как бы постоянно «оставался за скобками»… Более того, большинству солдат он казался единственным гарантом приемлемого окончания войны.
После покушения на Гитлера гауляйтеры открыто сожалели, что Рем проиграл в 1934 г.: они говорили, что он бы создал настоящую армию, которая смогла бы победить в этой войне{641}. Принимая во внимание то обстоятельство, что лучшими солдатами войны зарекомендовали себя Ваффен-СС, то есть, по существу, идеологическое войско Гитлера, а не части вермахта, то мнение партийных бонз не кажется столь уж нелепым и надуманным. Впрочем, после покушения на Гитлера на фронтах последовало некоторое затишье — в немецком тылу даже начали лелеять надежды на былое везение. Но в этих надеждах немцы оказались обманутыми: в начале августа 1944 г. южный фланг группы армий фельдмаршала фон Клюге «повис», возникла угроза американского охвата. По своему обыкновению, Гитлер отверг предложение фон Клюге отвести войска до Сены и приказал держаться до последнего солдата, как на Восточном фронте. 17 августа, после того как Клюге на несколько часов исчез со связи, Гитлер его сместил и назначил на его место Манштейна. 18 августа обнаружилось, что Клюге покончил жизнь самоубийством. Его цитированное выше письмо было исполнено лояльности к фюреру, поэтому Геббельс объявил, что знаменитый фельдмаршал умер от инфаркта. В народе, однако, ходили упорные слухи о причастности Клюге к покушению на Гитлера. 19 августа американцы и канадцы окружили в Нормандии 45 тысяч немецких солдат — остатки пяти дивизий вермахта. 24 августа французские войска во главе с Леклерком вошли в Париж, комендант которого, Дитрих фон Хольтитц, отказался от выполнения приказа Гитлера о разрушении города. В самом Париже боевые части отсутствовали, а были только подразделения безопасности для нужд снабжения и управленческих функций. На западе и на юге за пределами Парижа размещалась наспех собранная бригада, но у нее не было тяжелых вооружений, и она могла осуществлять только разведывательные и охранные функции{642}.
Генерал фон Хольтитц прибыл в Париж 9 августа 1944 г., он заменил генерал-лейтенанта фон Бойнебургк-Ленгсфельда, которого арестовали за участие в заговоре. Перед своим отъездом в Париж фон Хольтитц удостоился личной аудиенции у Гитлера. 15 августа он получил приказ фюрера в случае необходимости взорвать в Париже все мосты, а бои в городе вести, не обращая внимания на возможные разрушения.
Поскольку население Парижа испытывало перебои со снабжением, фон Хольтитц приказал выделить продукты (2 тысячи тонн мороженого мяса, тысячу тонн муки и пр.) из запасов вермахта. Чтобы городские власти приняли продовольствие, шведский дипломат Рауль Нордлинг предложил фон Хольтитцу сделать вид, что продовольствие передано французам от имени нейтральной Швеции — так и было сделано.
Эсэсовцы в такой спешке эвакуировались из Парижа, что забыли о политзаключенных: при посредничестве того же Нордлинга Хольтитц их освободил и передал Красному Кресту{643}. После сдачи Парижа Гитлер отдал приказ об уничтожении французской столицы при помощи ракет и тяжелой артиллерии. Генерал-лейтенант Шпайдель смог предотвратить передачу и исполнение этого приказа. В последнюю минуту Париж был спасен от уничтожения{644}. Через несколько дней после взятия Парижа (25 августа) вся Нормандия была очищена от немцев, которые за три месяца боев потеряли там вдвое больше солдат, чем под Сталинградом.