– Я не понимаю, – сообщила я. – Можете повторить?
И он повторил очень медленно:
– Для белой девушки – бесплатно. Чего желаешь?
– Спасибо, но мне ничего не нужно. Может, в следующий раз, – сказала я, надеясь, что мне никогда не придется воспользоваться его предложением.
За соседним прилавком стояла команда полных женщин средних лет в гофрированных фартуках на обильных грудях. Они что-то помешивали в промышленных размеров котлах, издававших пряные ароматы. Это был comida corrida – своеобразный мексиканский фастфуд, когда вам подают одно заранее приготовленное блюдо с супом, хлебом, салатом или рисом, а потом еще десерт, и все это примерно за три бакса. Это был более разумный выбор, нежели такосы. Однако в прошлый раз, когда я пыталась съесть comida corrida, я не смогла осилить даже основное блюдо, и стряпуха расстроилась:
– Что не так? Вам не понравилось?
– Понравилось, но для меня это просто слишком много… – попыталась объяснить я, пока она сердито убирала мою тарелку. Мне не хотелось снова повторять подобный опыт.
Дальше был ларек с тортасами. В отличие от испанских тортасов, это не омлет, а сэндвич. Это поджаренная на решетке и завернутая в рулет лепешка с мясом, чили, обжаренными в масле бобами, сыром и авокадо.
Я села к стойке и попросила молодого человека в белом остроконечном поварском колпаке сделать мне тортас с куриной грудкой.
– Так тебе нравятся мексиканские тортас, güera? – Он улыбнулся мне, а потом отвернулся и подмигнул своему коллеге с большими зубами, который уже бросал курицу на решетку.
– Да, я их очень люблю, – ответила я.
Они переглянулись между собой и ухмыльнулись. Похоже, у меня всегда проблемы с тем, чтобы купить тортас. В прошлый раз, когда я пыталась это сделать, я перепутала слова abogado и aguacate и попросила продавца положить в мой сэндвич побольше адвокатов. Тот странно смотрел на меня, пока я не показала на авокадо. Он взглянул на авокадо, потом на меня и забился в конвульсиях от хохота. Что же я могла ляпнуть на этот раз?
– Ты пробовала тортас с сосиской и яйцами? – спросил большезубый парень, все еще улыбаясь.
– Нет, я не люблю сосиски и яйца, – сказала я ему.
– О, ну ты хоть пробовала их? – не унимался он.
– Ну… нет.
Его лицо начало наливаться розовым.
– Дело в том, güera, – доверительно сообщил он, протягивая мне тортас, – что тут у нас есть очень хорошие сосиски!
– Ладно, может быть, завтра я попробую с сосиской, – ответила я.
– Хорошо, – сказал он, – завтра я буду тебя ждать.
Толком я этого уже не расслышала, потому что схватила тортас и устремилась в сторону парка. Похоже, что цель всей моей жизни здесь – служить посмешищем для местных жителей.
Подумать только, я потратила столько лет в университете, заучивая таблицы неправильных глаголов, постигая разницу между изъявительным и сослагательным наклонением, и до сих пор испытывала серьезные затруднения, когда дело касалось покупки сэндвича.
Испанский никогда не был моим любимым предметом. По сути, я бросила им заниматься еще на втором курсе, когда поняла, что из-за него снижается мой средний балл и, сколько бы часов я на него ни потратила, со сколькими испаноязычными парнями ни пыталась подружиться, у меня никогда не получается блеснуть. Я была знакома с колумбийцем, торговавшим орехами в «Глиб маркетс», и с целой командой эквадорских уборщиков в торговом центре «Бродвей». Я даже встречалась как-то с великолепным, но до опасного темпераментным студентом-чилийцем, но в итоге я всегда слишком робела, чтобы разговаривать с ними по-испански.
В тот же вечер, пока я искала костюм, достаточно чистый для того, чтобы надеть его в первый день на новой работе, в гостиной хлопнула дверь: вернулся Октавио. Я осталась в комнате, чтобы дать ему возможность спокойно насладиться «возвращением домой». Но он сразу заглянул ко мне.
– Привет, мне не помешало бы выпить, – сказал он с усталым видом. – Хочешь, пойдем вместе?
Я хотела. Но сначала мне нужно было решить срочную проблему.
– Октавио, у тебя есть утюг?
Он озадаченно посмотрел на меня:
– Мне гладят одежду в доме у моей матери.
– А… тогда не беспокойся.
Мы пошли в mezcalaria, которая находилась через дорогу, и нашли места на улице.
– Что же это за семейный обед, после которого требуется крепкая выпивка, чтобы прийти в себя?
– Да знаешь ли, все как обычно. Волосы у меня слишком длинные, мне уже под тридцать, к этому времени мне уже следовало бы быть женатым, что я делаю в музыкальной индустрии?.. Иногда я не понимаю, зачем я вообще вернулся в Мехико.
Мне и в голову не приходило, что у такого необычного человека, музыканта, может быть такая консервативная семья. А он продолжал говорить о своих проблемах с отцом, для которого стало ударом то, что сын отказался от дипломатической карьеры. Я заподозрила, что сексуальная ориентация Октавио тоже вызывала у родственников вопросы.
– Ладно, расскажи о своей семье. Какие они?
Я рассказала, что у меня совершенно не консервативная семья: мои родители работали в СМИ, и отец получил некоторое признание как редактор лондонского скандально известного альтернативного журнала. Он до сих пор время от времени с удовольствием принимал участие в полемических передачах, где клеймил консьюмеризм и внешнюю политику Америки. Мы с моей младшей сестрой Анжеликой выросли в Голубых горах под Сиднеем, в доме на холме, где по саду прыгали кенгуру.
Разговор плавно перешел от семейных дел к теме еды. Я рассказала ему о своем опыте питания в уличном ларьке.
– Что? Ты хочешь сказать, что ела что-то, купленное в уличном ларьке? – Он был искренне потрясен. – Ты хоть знаешь, как это опасно? Мясо целый день лежит на солнце… Там сплошная сальмонелла и нечистоты. В самом деле, на улице никто никогда не ест…
– А все эти люди, которых я видела сегодня в очередях в уличные ларьки?
– Да нет, эээ… как тебе сказать?.. Образованные люди на улице не едят.
– Ну, а ты сам где ешь?
И снова озадаченный взгляд.
– Я? Ну, в доме у моей матери. Кухарка у нее просто замечательная.
У него был несколько смущенный вид, повисло неловкое молчание.
Я вспомнила, о чем хотела его спросить.
– Слушай, парни из ларька с тортасами сегодня посмеялись надо мной, а я не поняла почему.
– А что ты такое сказала?
– Ничего. Только то, что люблю мексиканские тортасы…
Не успела я закончить фразу, как он поперхнулся мескалем и с трудом сдержал смех.
– В чем дело? – вопросила я.
И тут Октавио открыл мне жизненно важный аспект мексиканского чувства юмора, что безмерно помогло мне в моем стремлении научиться понимать мексиканцев и общаться с ними. Имя ему – albur, или «двойной смысл». Вся соль состоит в том, чтобы лингвистически запутать ничего не подозревающую жертву так, чтобы она дала согласие на секс. Оказалось, что многие повседневные предметы имеют двойное значение: например, сосиски, яйца и куриные грудки… У этих подтекст более или менее очевиден, но у других он не так легко угадывается. Например, torta – это эвфемизм, используемый вместо слова «задница».
Теперь давнишний разговор обрел для меня смысл. Я сообщила торговцам тортасами, что люблю мексиканские задницы и что я лесбиянка (ибо мне не нравятся «сосиски и яйца»). Но пообещала вернуться завтра и попробовать гетеросексуальные сношения.
3
Утренний клуб первых жен
Июль в Мексике – летний месяц. Но в 5.30 утра, когда я вышла из дома, трех тонких джемперов, которые я носила вместо куртки, оказалось недостаточно. На улице тьма кромешная. Можно было бы подумать, что сейчас середина ночи, если бы не все эти машины на дороге и темные фигуры, снующие по тротуарам. Это уборщики улиц и торговцы, ставящие свои палатки. Шагая в одиночестве в темноте, я немного нервничала. Только кому же будет не лень совершать похищение в такую рань? Меня больше беспокоил день, который мне предстоял. Я никогда раньше не работала преподавателем, а потому не знала, чего мне ожидать. В последние недели я посещала дневные обучающие занятия в главном офисе компании, расположенном в Сона-Роса – районе, откуда до моей квартиры можно было дойти пешком. Хотя я обрела там глубокие знания о ключах к всемирному успеху этой франшизы, представления мои о работе, к которой я приступала, все еще были смутными.