Так добрались до села Алтатского на границе Ачинского уезда. Здесь, когда проходили полем мимо большой пасеки, встретили двух мужиков. Попросили хлеба. Те зашли на заимку и вынесли полкаравая. Присели закусить, разговорились.

— Да, белые — строгий народ. Вот недавно деревню под Ачинском выжгли, — сказал мужик с черной бородой. — А вы-то, как, не боитесь? Патрончиков запасли?..

— На четверых два патрона, — сказал Туманов.

— Слушай, отец, у тебя, может быть, патроны водятся, а? — спросил Черных.

— Был где-то один, завалялся, — сказал чернобородый. И, недолго поискав, вынес из заимки патрон. Товарищи поблагодарили и продолжали путь.

Через час услышали хруст валежника. Какие-то смутные звуки, похожие на разговор. Хруст и звуки с перерывами повторялись несколько раз. Ускорили шаг и скоро вышли на опушку леса, за которой потянулись поля зеленого хлеба, Когда вышли на середину поля, за ними раздался залп. Схватили винтовки, обернулись. Из леса бежали за ними пять мужиков с винтовками. Впереди их был чернобородый пасечник.

— Будемте стрелять двое. Один патрон про запас, — предложил Звонарев. — Дали залп. Один из нападавших отстал и, сделав несколько шагов, сел на дорогу.

Товарищи бросились в перебежку через поле, временами припадая на землю, в низкий зеленый хлеб.

Чернобородый был совсем близко. Тогда Черных выхватил винтовку Ельцова с последним патроном — подарком чернобородого. Нажал курок. Патрон не стрелял.

Чернобородый подбежал и выстрелил почти в упор, но пуля перелетела. Тогда Звонарев бросился навстречу и ударом приклада сшиб его с ног. Схватил винтовку чернобородого и, отстреливаясь, продолжал бегство. В догонку летели пули.

Но вот уже лес. Вбежав в хрустящую валежником тайгу, товарищи облегченно вздохнули. Там впереди, в просветах сосен, виднелись огни костров. Навстречу выбежало несколько людей, вооруженных винтовками и пиками.

— Кто вы? Откуда стрельба?

— Мы — красногвардейцы. На нас охотится кулачье, — сказал Звонарев переводя дыхание. — А вы?

— Здесь отряд красных партизан товарища Щетинкина.

С этого дня началась новая полоса в жизни беглецов, полоса упорной борьбы в рядах партизан за освобождение Сибири.

Насколько скромен и незначителен по размерам наш речной рак, настолько грозен и массивен сине-стальной океанский омар, которого мы видим на помещенном здесь снимке, сделанном под водой. Особенно велики и могучи его клешни, несоразмерно большие даже для громадного тела этого океанского рака. Но, как и нашему раку, так и его знатному сородичу частенько приходится краснеть в кипящем котле, превращаясь в лакомое блюдо.

Новый английский военный дирижабль «К.101» представляет собой любопытную воздушную пристань или, вернее, дом для аэропланов. Он несет на себе шесть маленьких быстрых военных самолетов. В воздухе аэропланы могут по желанию отделяться от огромного воздушного ковчега и, выполнив свою задачу атаки или охраны, возвращаться назад и вновь подвешиваться к своему пристанищу.

Когда один из аэропланов должен лететь, с дирижабля спускают систему стальных канатов, к крючку которой он прикреплен. Как только летчик подаст сигнал о готовности аэроплана к самостоятельному полету, команда дирижабля открывает крючок, и освобожденный аэроплан улетает, а система канатов с крючком снова вбирается на дирижабль.

При возвращении аэроплана с дирижабля спускают систему скрепленных частей, предназначенных для того, чтобы подхватить аэроплан и удержать его на ветру. Летчик подлетает и старается поставить свой аппарат так, чтобы спущенный крючок находился над пропеллером аэроплана. Специальное зеркало помогает ему совершить этот трудный маневр. Далее, крюк дирижабля проходит в открытое кольцо аэроплана, который продолжает поддерживать равновесие при помощи крыльев. Когда прикрепление закончено, аэроплан притягивается к дну дирижабля и остается там.

Весною море у берегов Ньюфаундленда загромождается бесконечными пространствами пловучего льда — ледяными полями, приносящими с южного Лабрадора целые стада молодых тюленей, драгоценных «белых шкурок», еще не умеющих нырять и защищаться от человека.

Каждый год до пяти тысяч сезонных охотников оставляют гавань Бонависта-Бай и направляются к порту св. Джона, где проводят несколько дней, пока море очистится от сплошных ледяных полей. Десятого марта (это число установлено колониальным законом) тюленебойные суда отправляются в плавание.

Опасное и рискованное плавание — охота на тюленей. Только смелые, энергичные и выносливые люди вступают в экипаж тюленебойного судна, и каждый из них должен быть и отличным моряком и опытным охотником. Только надежное судно, с крепкими дубовыми частями, обитыми железом, может выдержать встречу со стремительно несущимися глыбами пловучего льда.

Гонимые ветром и течением, громадные льдины нагоняют друг друга, ударяются со страшной силой и разлетаются на мелкие осколки. Подумать только, сколько смелости, мужества и твердости духа проявляют рыбаки, охотясь за тюленями в небольших парусных лодках, если и крепкие паровые суда, не успевшие во время уйти от льда, разбиваются, как скорлупа.

Мы вошли в Пульс-Айленд и бросили якорь во льду гавани, среди других судов, уже лежавших в дрейфе.

Экипаж был отпущен на берег, и толпы матросов смешались с женщинами и детьми, окружившими наш «Альбатрос».

Я вошел в каюту шкипера, когда он беседовал с несколькими старыми моряками. Морская карта была разложена на столе, и капитан водил толстым пальцем вдоль берегов Лабрадора.

— Отсюда их, вероятно, отнесло ветрами к Функс-Айленд, и, я думаю, мы найдем их в пяти-семи милях к северо-западу от него.

— Да, они где-нибудь там, поблизости, — согласился подшкипер.

— Стада тюленей обычно растягиваются в линию от тридцати до сорока миль, — ответил шкипер на мой вопрос. — Через каждые две-три мили можно неожиданно напасть на новое стадо. Заметив судно, старые тюлени ныряют в воду, оставляя детенышей лежать на льду. Мы охотимся сначала за молодыми, за «белыми шкурками». Они доставляют лучший сорт тюленьего жира и наилучшую кожу. Потом уже мы отправляемся миль за сорок к западу, где настигаем взрослых. Это — большие свирепые животные, ростом с быка; они почти всегда вступают в борьбу. Улов их всегда меньше улова «белых шкурок».

— Помните, капитан Джоб, — заговорил один из старых матросов, — нашу охоту на старой «Фальконии»? У нас было достаточно топлива, — продолжал он, обращаясь ко всей компании, — и мы решили было остаться до конца сезона из-за этих «стариков». Нам попалось прекрасное место, прямо кишевшее ими, оно чуть ниже нашего порта. Ветры нагнали много льда, и стадо тюленей, вышедших наружу, долго не могло попасть в воду: они были ослеплены сверкавшим на солнце льдом. Через три часа мы набили их уже пятнадцать тысяч, а через три дня уже возвращались домой!

Появились бутылки, все уселись в круг, и до позднего часа велись нескончаемые рассказы о прежних ловлях и морских приключениях. Без этого обряда ни один охотник не представлял себе удачи в будущем походе. Поднимались стаканы.

— За счастливый улов! К первому апреля мы вернемся домой с тридцатью тысячами отборных «белых шкурок».

Настало утро, и команда вернулась по льду, в толпе рыбаков, их жен и детей. Все суда снялись с якоря. Одно за другим они уходили в море, а рыбаки на берегу молча провожали их взглядами. Суда были крепкие, люди на них испытанные, но этого было недостаточно, чтобы успокоить сердца береговых жителей.