– Ты несправедлив. У Клер нет ничего общего с твоей Шейлой. Я провел с ней чуть ли не полдня, и это не стоило мне ни одного шиллинга. А тебе когда-нибудь доводилось сидеть с Шейлой столько времени и не тратить при этом денег?

– Нет, – грустно признался Рон. – Может, ты и прав. И тем не менее будь начеку.

– Твоя подозрительность убивает. Ты во всем готов выискивать одни недостатки – и только потому, что как-то раз тебе попалась Шейла.

– Не мешало бы поинтересоваться у твоей красавицы, как она относится к женитьбе. Лучше сразу выяснить, что у женщины в голове. Иначе будет, как у меня. Мне с самого начала пришлось учиться чистить ботинки, готовить пищу, убирать в квартире, тогда как Шейла преспокойненько сидела в кресле и наблюдала за мной. Попытайся узнать, как эта девушка относится к детям, любит ли заниматься домашним хозяйством.

– Прости, но я вовсе не говорил, что собираюсь на ней жениться. Она зарабатывает в десять раз больше, чем я.

Рон притих.

– Возможно, я слишком настойчиво пытаюсь найти в ней недостатки, – продолжил он в темноте, – но вся эта ее работа кажется мне очень подозрительной. Чего стоит сказка о подаренном автомобиле, который тянет на сотни фунтов!

Гарри тоже это казалось странным, но ничто в мире сейчас не заставило бы его в этом признаться.

– Тогда откуда же она могла его взять? – удивился он.

– Знаешь, всегда находятся люди, у которых достаточно средств, чтобы содержать хорошенькую девушку. А девушка позволяет себя содержать. Так тоже случается…

– Я давно ждал этих слов. Но здесь ты совершенно не прав.

– Ладно, – вздохнул Рон. – Пускай я не прав. И все же не попади в грязную историю. А если тебя и угораздит влипнуть, не скрывай от меня. Уж как-нибудь я помогу.

– Ты невыносим сегодня, – пробурчал Гарри, взбивая рукой подушку. – Твои опасения необоснованны. Я сплю. Спокойной ночи!

Но он еще долго лежал с открытыми глазами. Не нужно было рассказывать о Клер. Рон после своей Шейлы совсем возненавидел женщин. Клер уникальна. Конечно, денег у нее – куры не клюют, но должно же наступить время, когда и он, Гарри, будет зарабатывать прилично. Для начала он завтра же потребует прибавки к зарплате. Это, впрочем, мало что изменит… Но, в конце концов, пока он может брать фунт-другой из своих сбережений. И с этой мыслью он уснул.

Одна женщина сказала Альфу Муни, что он похож на Адольфа Минту. И это глубоко запало ему в память. Возможно, какое-то сходство и вправду было – из-за вечно грустного выражения лица, мешков под глазами, вислых усов, формы носа и подбородка. Во всяком случае, помня о сказанном, Муни обычно носил черную фетровую шляпу, сдвинутую на затылок, и американский галстук с крупным рисунком, небрежно повязанный вокруг незастегнутого ворота рубашки. Муни редко надевал пиджак и ходил в рубахе с засученными рукавами и расстегнутом жилете. Потухшая сигара всегда торчала в уголке его рта и довершала «американский» вид. Но все это никого не обманывало, за исключением самого Муни. В течение сорока лет он тщетно пытался сколотить состояние. Он перепробовал кучу профессий: был букмекером, моряком, дирижером, шофером такси, бродячим торговцем, управляющим. Он зарабатывал деньги, терял их, снова зарабатывал и снова терял. Ему никогда не удавалось вовремя остановиться.

Сейчас был нисходящий период. Три года назад Муни заработал пятьсот фунтов на футбольном тотализаторе и вложил эти деньги в фотостудию, надеясь, что, заставив работать кого-то другого, он таким образом обманет собственную судьбу. Он нанял трех молодых людей, и Гарри в их числе, чтобы те фотографировали прохожих, а также девушку Дорис Роджерс, которая проявляла пленки, печатала фотокарточки и вела все дела с клиентами. Муни же целыми днями стоял перед входом в студию, убежденный, что тем самым придает своему заведению особо завлекательный вид. Удивительно, но дело существовало уже три года, а для Муни такой срок был рекордным. Настало время подумать о перемене деятельности, однако на этот счет он не строил никаких иллюзий.

Вот почему, когда Гарри попросил у него прибавки на десять шиллингов, он лишь откинулся в кресле и горько рассмеялся.

– Ты пойми, малыш, – произнес он, взмахивая сигаретой, – это совершенно невозможно. Дела идут настолько плохо, что мне скоро придется закрыть эту лавочку. Подумай-ка сам, из тех, кого ты фотографировал вчера, самое большое десять процентов явятся за карточками. Это не та работа. Слишком велика конкуренция. И потом, у людей нет денег на фотографии.

Гарри нравился его хозяин. Муни никогда не врал. И если он говорил сейчас, что дела идут плохо и пора закрывать студию, то это была правда, а не просто удачный предлог, чтобы отказать в прибавке.

Это была плохая новость. Если Муни прикроет дело, Гарри окажется без работы. Он пошел обсудить ситуацию с Дорис Роджерс, кругленькой женщиной с черными вьющимися волосами, остреньким носом и улыбкой, за которую все ее любили. О себе она не распространялась, но Гарри тем не менее кое-что знал о ней. Она была очень трудолюбивой, и Муни беззастенчиво этим пользовался. Он платил ей гроши, а работать заставлял действительно много. Она никогда не протестовала, часто оставалась после работы, и создавалось впечатление, что за пределами студии у нее не было никакой личной жизни.

Гарри она нравилась. Как раз с такими женщинами и можно было дружить, не опасаясь никаких осложнений. Она, как всегда, хлопотала в лаборатории. Едва увидев лицо Гарри, Дорис сразу же все поняла.

– Он вам жаловался на судьбу? – спросила она.

– Еще хуже. Он сказал, что прикроет дело, если все будет так продолжаться.

Дорис неприязненно кивнула.

– Сам виноват. Он же ничего не делает и даже не пытается придумать что-нибудь новое. – Она переложила карточки в фиксаж. – Какие ваши планы, Гарри?

– Ничего определенного. Можно, конечно, попроситься в «Квик-фото», но вряд ли они возьмут меня. А что слышно у вас?

Дорис пожала плечами.

– Я наверняка найду что-нибудь. Почему бы вам не подкинуть ему идею ночных фотосъемок? Я уверена, что это пойдет неплохо, и Муни придется увеличить вам зарплату, если вы будете работать ночью.

– Действительно, я об этом как-то не подумал. Спасибо, Дорис. Я ему скажу, что буду претендовать на долю с доходов.

– Так и надо.

Когда Гарри снова появился у Муни, тот все еще качался в кресле.

– Ну что? – бормотал он. – Что там еще? Ни на минуту не оставляют в покое в этой лавочке. Вы решительно хотите меня доконать.

– У меня есть идея, мистер Муни. А почему бы нам не делать ночные съемки на улице? В этом есть новизна, которая может заинтересовать клиентов.

Муни не сразу понял достоинства новой идеи, и, так как она не была его собственной, он принялся ее ругать.

– Разумеется, это не глупее, чем что-то другое, – согласился он. – Но не годится. Нужен качественный материал, а он стоит дорого. Затем необходимы лампы. Их тоже нет, и к тому же у меня денег кот наплакал.

– Вспышка у меня есть, ну а за лампы я заплачу.

– Что? Повторите? – произнес Муни, широко раскрыв глаза.

– У меня есть необходимое оборудование, и, кроме того, я заплачу за лампы.

Муни скривился.

– Ну и что? Это, наверное, ловушка.

Гарри не смог удержаться от усмешки.

– Я хочу одну треть доходов, кроме моей зарплаты. Прежде всего, идея – моя. Я даю материал и работаю ночью.

– Треть? Ты хочешь моей погибели. Послушай, малыш, положим, четвертая часть тебе, и ты, разумеется, платишь за лампы.

– Треть или ничего. Мне нужны деньги.

– А если я тебе скажу, что не согласен?

– Я пойду со своей идеей в «Квик-фото». Они должны ухватиться.

– «Квик-фото»? – проблеял Муни. – Эта банда пиратов? Послушай, Гарри, и ты меня бросишь ради этой банды сволочей?

– Они не пираты и не сволочи, мистер Муни. Они работают очень хорошо, и, если вы мне не дадите одну треть, у них я ее точно получу.