— Да, хороший человек. А для вас, Земцов, он просто замечательный человек. Столько лет терпит вас главным технологом. Все надеется, что вы наконец-то начнете работать.

Земцов промолчал. Он и сам не подозревал, что молчанием выигрывает бой, а Лепин проигрывает. Не желая того, принципиальный разговор Лепин сводил к старой неприязни между конструкторами и технологами. Тем более что некоторые из присутствующих вполне могли бы отнести замечание о долготерпении главного инженера на свой счет.

— Вы несколько отвлеклись, — проговорил директор. И всем стало ясно, что он недоволен шумихой, поднятой главным конструктором.

— Так вот, Игнат Куприянович, — сказал Лепин и снял очки. — Вы пришли на прекрасный завод. Просторные, светлые цеха. В коридорах цветы. Промышленная эстетика. Дизайнеры, как говорится, поработали на совесть. Но весь этот блеск — внешний. Молодящаяся старая дама. Ей уже ничто не поможет. Надо заново родиться. Греков — энергичный и опытный инженер. Но, уверяю вас, здесь любой руки опустит. Поэтому я и назвал ваши выводы филькиной грамотой! — Лепин сел на место и потянулся к своему блокноту.

«Не дипломат, — подумал Смердов. — А может, это и есть самый верный ход? Открыто все сказать. Во избежание кривотолков. Нет, просто легкомысленный мальчишка».

— Кто еще хочет выступить? — спросил Старостин. — Торопитесь. Уже поздно.

— Что там говорить? Оказывается, мы полынь сеем, — вполголоса сказал Стародуб.

— Иван Кузьмич, что ли? Так встаньте и скажите, — предложил парторг.

— И могу! — Светлые волосы Стародуба казались рыжими от электрического света. — Мало мы прослушали неприятных сообщений, так нас еще собственный главный конструктор отхлестал. А за что? Сколько новых приборов освоили в этом году? Двадцать три наименования. К тому нее — сплошная электроника. Люди выкладываются из последних сил.

— Так я о том и толкую! — выкрикнул Лепин.

— Помолчите, Семен Александрович, — одернул его. Земцов. — Вы свое уже сказали.

— Он же меня не понял!:— Лепин в гневе обернулся к Стародубу. — Поэтому и выкладываются люди, что начальник цеха слабо разбирается в этой электронике и автоматике!

«Нет, не дипломат, — решил Смердов. — Просто глупец…»

— Может, я и не очень умный. Только держат меня начальником цеха пятнадцать лет. Семерых главных конструкторов пережил. И если я могу разобраться в тех чертежах, которые иной раз подсовывают мне конструкторы, справиться с той технологией, которую разрабатывают земцовские молодцы-разбойники, то я уже академик, скажу вам честно, — Стародуб махнул рукой и сел.

Смердов не стал ждать, пока схлынет возмущенный гул. Лицо его приняло строгое выражение. В кабинете сразу стало тихо.

— Товарищи! Мы услышали много критических замечаний со стороны уважаемой комиссии. Я вас понимаю. Не очень приятно признавать собственные недостатки. Но ведь никто не умаляет достоинств завода. Семен Александрович погорячился. Отсюда некоторые слишком поспешные обобщения. И прав, в общем-то, Иван Кузьмич!.. Нельзя походя перечеркивать все хорошее.

— Вы не то говорите. — Лепин произнес эти слова тихо, но все их услышали.

— То, Семен Александрович, — жестко отрезал Смердов.

— Признаться. Покаяться. И продолжать все по-прежнему? — еще тише пробормотал Лепин. И опять все слышали.

— А какой же выход, чудак? — выкрикнул Сойкин. — Если я еще не получил октябрьский дефицит по сорока позициям. А на дворе конец декабря. Откуда же брать детали для программных приборов?

Земцов почувствовал: еще немного и разговор направится в другое русло. Лепин будет чувствовать себя победителем. И на этот раз — надолго, неспроста он так независимо себя держит.

— Разрешите слово! — Земцов поднял руку.

— Может, достаточно, товарищи? — Старостин посмотрел на директора.

— Почему же? — запротестовал Земцов. — И мне хочется сказать. Тут в адрес моего отдела были нарекания. Но ведь многие из нас, товарищи, знают, как трудно работать, если чувствуешь над головой перекрестный огонь. Я имею в виду стиль работы нашего главного инженера. Он подменяет не только руководителей служб, но и мастеров. Да и рабочие уже привыкли: чуть что — бегут к главному инженеру, не обращая внимания ни на мастеров, ни на начальников… Правда, Иван Кузьмич?

— Бывает, конечно. — Стародуб растерялся. Ему не очень-то хотелось быть втянутым в сомнительные разговоры. — Не слишком ли вы резко, Тихон Алексеевич?

— А я и хочу сказать резко. Чтобы всем стало ясно. — Земцов не повышал тона. И произносимые им слова казались осязаемыми, тяжелыми. — Лепин сетовал, что директор не то говорит. А что бы вы, Лепин, хотели услышать? Что ваш патрон хороший человек, а мы все тут собравшиеся — бяки?

— Он такой же мой патрон, как и ваш, — буркнул Лепин.

— А вот и неправда. Нехорошо, Лепин. Вы шушукаетесь с ним, строите прожекты. Думаете, люди этого не замечают? Приятно вам будет, если за спиной у вас шушукаются? И наш уважаемый директор, Рафаэль Поликарпович, тоже попался на удочку Грекова. Почему, спрашивается, нам не объединиться с заводом бытовых машин? Штаты увеличат. Категорию заводу повысят. Люди будут-больше получать. И с планом будет полегче, все же продукция у них проще. Почему же не объединиться? Да потому, что это не нравится Грекову. Не хочется ему брать на себя лишние хлопоты. Ему плевать на государственные интересы!

Старостин стукнул кулаком по столу и вскочил. Никогда еще не видели парторга таким.

— Вы на меня, Георгий Леонидович, не стучите, — сказал Земцов. — Беспартийный я.

— Греков не имеет никакого отношения к этому вопросу, — заговорил Старостин, не обращая внимания на реплику Земцова. — А объединяться пока не следует, это верно. Рановато. Завод надо сделать первоклассным. Ясно? Чтобы не ночевать с двадцатого числа каждого месяца в цехе. Тогда можно будет выпускать и первоклассную бытовую технику. Это и есть государственный подход. Вы бы извинились перед директором, Земцов.

— За что? — оскалился Земцов. — За то, что посчитал Рафаэля Поликарповича приверженцем Грекова?

Смердов чуть ссутулился, незаметно нащупал пальцем левое подреберье и сильно нажал. Он давно подметил, что иногда так можно унять боль в боку.

— Всем роздал, Земцов, — Борискин, как обычно, говорил громко. — Борец за правду!

— Шкуру спасает! — сказал Алехин и прикрыл глаза.

Земцов медленно повернул голову и тут увидел за Алехиным, но дальше, у самой двери, напряженную фигуру Сопреева.

— Чем же я спасаю шкуру, Павел Егорович? Правдой? — произнес Земцов тише обычного.

— Бывает и так, Тихон Алексеевич. Правдой шкуру спасают. — Алехин не открывал глаз.

— Тебя, Тихон Алексеевич, голыми руками не сковырнешь, — будто невзначай заметил Борискин.

— Да уж, не сковырнешь, — хмуро согласился Земцов. — Я не Гмыря.

Порывом ветра раскачало форточку. Лишь сейчас все услышали ее слабое скрипение. После кончины начальника сбыта прошло не так много времени. И все помнили Гмырю. Досужие разговоры, накрученные вокруг этой истории, не затихали.

Лепин полуобернулся, обхватив руками спинку стула.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что сказал. Именно после спора с вами и слег старик. Да и до этого его не оставляли в покое ни вы, ни ваш патрон. Никто вам этого не простит.

С коленей Ани Глизаровой сползла книга и с резким стуком упала. Аня вскочила.

— Неужели никого нет в этой комнате, кто бы прекратил это? — прошептала она. — Вы., вы плохой специалист. Теперь вы спекулируете на сострадании. Вы ведете себя подло, потому что вам нечего терять! Я… я ненавижу вас!

— Переживу. — Земцов растерялся. Он не ожидал этого.

Задевая стулья, спотыкаясь о чьи-то ноги, Глизарова торопливо выбежала из кабинета.

Земцов сел.

— Жарко у вас тут… — Председатель группы народного контроля принялся собирать бумаги. — Всего доброго, товарищи.

Люди расходились молча, избегая смотреть друг на друга. Неловко. Стыдно. Глупо…