Подходим к квартире. Лёня достает из кармана ключи, открывает дверь.

Я прохожу, оборачиваюсь на него:

– Вы идите, Лёня, я сама…

– Хорошо, я в машине жду.

Лёня уходит.

Я оглядываюсь по сторонам.

Огромный коридор, уводящий вглубь квартиры. Гигантский зеркальный шкаф. Я снимаю обувь. Иду босиком по холодной плитке.

Заглядываю в гостиную, которая попадается на пути. Таких больших комнат в жилых квартирах я еще не видела. Метров пятьдесят, не меньше. Камин в стене. Раскинувший ветвями фикус на полу. Два кресла. Стеклянный столик с недопитой бутылкой коньяка. Все остальное пространство в коробках. Больших и маленьких, наставленных, взгромождённых друг на друга.

Холодно. Темно. Почему-то сыро.

Ивана тут нет.

Иду по коридору дальше. Сворачиваю направо.

Спальня.

На большой кровати спит в одежде, спрятав лицо в подушку. Осторожно сажусь рядом, на краешек. Глажу его по спутанным волосам. Поворачивает ко мне лицо, но продолжает спать. Откликается на ласку.

Я – тихо-тихо – целую его в губы.

– Ваня, вставай…

Открывает глаза. Увидев меня, подскакивает от неожиданности.

– Ты! Здесь! Ты как?

Обнимает, утыкается лицом мне в плечо.

Сидим так около минуты. Потом отодвигается, смотрит в глаза:

– Как ты здесь оказалась?

– Я приехала из театра. Меня послали с важным поручением тебя разбудить. Лёня будил-будил, ты не просыпался…

– Прямо из театра приехала?

– Ну да, прямо из театра.

– Бр-р-р-р!

Он пытается прийти в себя.

– Давай, Ванечка, умываться, чистить зубы и поехали.

– Да! – подскакивает с кровати – Поехали!

– А умыться?

– Так я уже умывался! Лёня, когда будил, просто я спать опять завалился…

Выходим с ним в коридор.

– Ты квартиру видела?

– Да я особо не смотрела.

– Ну, ладно, я тебе потом её покажу.

Замечает мои сапоги, стоящие в коридоре.

– Ты снимала обувь? Зачем? Здесь так грязно… так давно никто не убирался… Надо уезжать с этой квартиры. Плохо здесь.

Выходим с ним на лестницу. Заходим в лифт. Целует меня в губы.

У меня заложен нос, я делаю резкий вдох. Он отодвигается:

– Что такое?

– Я простужена. Вдрызг. Не боишься заразиться?

– Не боюсь. Я тоже простужен.

Целует меня. Двери лифта раскрываются. Мы выходим на улицу.

Пока мы едем до театра, Иван спит на заднем сидении.

Приезжаем. Никто ему слова не говорит: одевается, гримируется, выходит на сцену.

Вижу, как ему плохо. Глаза отсутствующие, руки дрожат, озноб перетряхивает плечи. А ведь надо ещё и текст какой-то произносить. И реакции какие-то отыгрывать.

Ловит меня в темноте за сценой, воспользовавшись минутной паузой:

– Катя, мне срочно нужно водки выпить. Мне плохо. Очень.

– Вижу, Ванечка, но где же я водку найду?

– Найди. Мне очень нужно. Буквально сто грамм.

Иду к декораторам:

– Ребята, у вас водки нет? Сто грамм всего нужно…

– Похмелье, Катенька?

– Да ну вас, я серьезно! Очень надо!

– Откуда? Сухие сидим третий день…

– А где достать можно?

– Зайди к монтировщикам.

Иду к монтировщикам.

– Ребята, сто грамм водки нужно позарез! Достаньте, а?

– А в магазинах что, уже не продаётся?

– Да мне из театра не выйти, я всё-таки работаю, как ни странно…

– И что, без сугрева уже не работается?

– Это не мне.

– А, бедолаге синему?

– Он не бедолага. Подумаешь, с кем не бывает.

– С кем не бывает, только не с ним. Каждое утро у него бывает. На, для болящего не жалко.

Протягивают мне бутылку, на донышке плещутся остатки.

– Спасибо большое, вы очень выручили!

– Куда ты по театру с бутылкой? На вон, пакет возьми!

– Ой, спасибо большое, честное слово, очень помогли!

Иду по театру с бутылкой, завёрнутой в пакет. Чувствую себя шахидкой, проносящей бомбу в салон самолета. Захожу в его гримёрку, открываю тумбочку, ставлю бутылку на полку. Закрываю. Выхожу.

Иду на сцену, он стоит за кулисой, стаканчик кофе пляшет в руках.

Подхожу, говорю тихо:

– У тебя в гримёрной, в тумбочке.

– Спасибо.

Горячая благодарность в глазах, легкое касание руки, быстро уходит в сторону гримёрной.

Вот такая теперь у меня любовь.

На следующий день – выходной.

Мне нужно успеть переделать тысячу дел, в том числе доехать на велосипеде до подружки Аньки, отдать ей ключи от квартиры, чтобы вечером она пришла ночевать к моему коту: меня ведь не будет.

Кот сходит с ума от моей работы: сидит один дома по четырнадцать часов. Когда я прихожу, он ходит за мной следом и кричит, а у меня разрывается сердце, но нет сил даже погладить его лишний раз. Я не могу оставить его одного больше чем на сутки.

Я прошу Аньку приехать к нему: у меня любовь.

Все последние дни я хожу такая шальная, что в редкие минуты возвращения к реальности удивляюсь, насколько она идет вразрез с моим существованием в ней.

Приезжая к дому Аньки в тридцать второй раз в своей жизни, я вдруг включаюсь, что забыла, где она живет.

Кружу на велике по дворам, не могу найти ее дом.

Понимаю, что голова моя болеет всерьёз, потому что и дворы эти, и Анькин дом, я знаю преотлично.

Наконец, созвонившись с ней и получив конкретные инструкции, выруливаю к нужному месту. Отдаю ключи, объясняю про замки.

Анька смотрит на меня:

– Сама на себя не похожа. Студентка какая-то на велике…

Я даже не улыбаюсь, настолько всё происходящее кажется мне серьёзным.

Почему?

Потому что понимаю: делаю шаг в пропасть. Падать – долго, возможно, с кайфом, с иллюзией полета, но разбиваться о землю – придётся. Будет больно, дышать не смогу. Плевать. Я делаю шаг.

«Только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре. Что мало любили и мало путешествовали».

Марк Твен.

***

Мы созваниваемся, Иван говорит мне:

– Катюша, бери такси. Так будет быстрее. Приезжай в центр, к отелю «Новый Свет», я тебя встречу, мы пообедаем. Здесь прекрасная кухня.

– Хорошо.

– Позвони мне минут за десять как будешь подъезжать, я выйду к тебе.

– Хорошо.

Вызываю по телефону такси. Насыпаю коту в миску двойное количество корма, проверяю воду: вдруг Анька забудет и не придет к нему? Или не сможет открыть дверь? Или случится что-то ещё, и мой котяра, моя барбацуца, останется один. По крайней мере, голодать не будет…

Я еду в такси. Я нервничаю. В очередной раз напоминаю водителю:

– Вы мне только не забудьте за десять минут сказать, что мы подъезжаем…

Украдкой от него смотрюсь в зеркало: хороша ли? Подкрашиваю губы.

– Через десять минут будем.

Я набираю номер:

– Я подъезжаю. Буду через десять минут.

– Понял тебя, Катюша. Жду.

Подъезжаем через три минуты. Иван уже стоит на улице, тревожно высматривает мою машину.

Вот так просто, стоит на дороге кинозвезда, лауреат госпремии, мечта школьниц и студенток, ждёт, когда я приеду.

Замечает. Подбегает. Спешит, чтобы я не успела достать кошелек:

– Сколько?

– Пятьсот рублей.

– Спасибо.

Дает водителю семьсот.

Подает мне руку. Я выхожу из машины, падают все мои сумки, пакет с бумагами, пьесой, документами, завтра же мне на работу, все так нелепо, неловко, я ведь королевой должна к нему приехать, а не менеджером с бумажками.

– Ух ты, сколько у тебя всего…