Между их шатрами валялся мусор. Стада стали малыми, скот плохо ухоженным. Всех обуяли тоска и бедность. Юные воины каждую ночь накачивались драсским пивом и поутру горбились у потухших очагов, дрожа от помелья и поглощая горький корень, к которому тоже успели привязаться. Даже сейчас, когда разошелся слух, что Гадра готовятся излить гнев на местных изменников и лжецов, настроение Змееловов оставалось нездоровым и мрачным.

Великое странствие через океан, через мерзкие садки, в которых перемешался даже ход времени, оказалось ошибкой. Большой, ужасной ошибкой.

Зарвоу знал: Вождь Тоол был прежде союзником малазан. Обладай он большим влиянием в совете, настоял бы на изгнании Тоола. Нет, его освежевали бы заживо. Детям перерезали горло. Жену изнасиловали и отрубили пальцы на ногах, чтобы стала калекой, презреннее последней собаки, чтобы принуждена была подставлять зад каждому мужчине, где и когда тот пожелает. Но и этого было бы недостаточно…

Ему пришлось сегодня самому накладывать маску смерти — чертова жена затерялась где-то среди пятисот юрт становища Змееловов. Он присел над костром, подставляя лицо восходящему теплу, чтобы краска высохла — и увидел ее на козьей тропке к северу от лагеря. Идет не спеша, может, напилась — но нет, походка напоминает кое о чем другом — о ночах, полных секса, и утренних пробуждениях. Она расставляет ноги, как будто тем самым может развязать то, что завязалось в утробе…

Еще миг, и он увидел на той тропе Бендена Ледага, тощего юного воина с вечной улыбочкой, от которой Зарвоу всегда хочется вбить ему зубы в глотку. Высокий, тонкий, неловкий, руки как лопаты, которыми веют зерно.

Зарвоу словно озарило: он понял, чем именно эти руки были недавно заняты. Понял смысл насмешливой улыбки, которой юнец одарял Зарвоу при каждой встрече.

Значит, вдовы его женушку уже не интересуют. Она зашла дальше жалоб на мужа. Решила его опозорить.

Ну нет, это он ее опозорит.

Да, сегодня он бросит вызов Бендену. Порубит ублюдка на куски, а жена будет наблюдать из толпы и знать — как и все вокруг — что ее наказание еще впереди. Он отрубит ей плюсны — два милосердно быстрых удара тесаком. Потом изнасилует. Потом швырнет друзьям, и те займут очередь. Наполнят ее всю. И рот, и место за щеками. Возьмут по трое за раз…

Дыхание со свистом вырвалось из ноздрей. Член начал твердеть.

Нет, время еще будет. Зарвоу вытащил тесак, провел пальцем по острию, туда и сюда. Железо живет ради крови и скоро ее напьется. Никогда ему Бенден не нравился…

Он встал, поправил залатанный короткий плащ, пошевелил круглыми плечами. Прислонил тесак к ноге, одевая кольчужные перчатки.

Жена, видел он краем глаза, его заметила и замерла на тропе. Наблюдает с ледяным, ошеломленным пониманием.

Она что-то крикнула с холма. Он схватил клинок и, чернея душой от ярости, оглянулся — но нет, поганый недоносок не сбежал… Жена кричала не Бендену. Она все еще смотрит в сторону лагеря, и даже издалека Зарвоу видит на ее лице ужас.

Сзади раздались новые голоса.

Зарвоу поспешно повернулся.

Полоса штормовых облаков заволокла полнеба — он даже не заметил — нет, он поклясться готов, что…

Пыль стояла огромными столбами перед каждой из дюжины грозовых туч; непроницаемые для взора колонны двигались прямиком на стоянку.

Зарвоу смотрел, и во рту его было сухо.

А основания колонн таяли, обнажая…

Некоторыми титулами стоит гордиться. Секара, жена Боевого Вождя Столмена, известная как Секара Злодейка, гордилась своими. Она может испепелить любого, все это знают. Знают, какой жгучий у нее пот, какое обжигающее дыхание. Куда бы ни шла она, путь свободен; когда солнце всходит высоко, кто-нибудь всегда встает так, чтобы она оказалась в сладостной тени. Твердые хрящики, о которые можно ободрать десны, для нее уже пережеваны. Краска, которой она поновляет Белой Лик Смерти мужа, сделана из лучших красителей — чужими руками, разумеется. Все это достигнуто благодаря ее злобности.

Мать Секары отлично выучила дочку. Самое ценное в жизни — ценное в смысле личной выгоды, в единственно значимом смысле — достигается безжалостным манипулированием окружающими. Все, что нужно — отточенный ум, глаз, замечающий чужие промахи и слабости. Она понимает, как это использовать. Рука ее не знает слабости, неся боль, карая прегрешения реальные и выдуманные.

Насколько она знает, ей удалось проникнуть в разум каждого гадри, угнездиться там подобно хитрой змее, подобно безжалостной овчарке, обходящей границы стойбища. В этом сила.

Сила ее мужа не столь тонка, и поэтому не столь эффективна. Он не может объясняться языком молчаливых угроз и страшных намеков. Он как дитя в ее руках; так было в начале, так будет всегда.

Она походила на королеву — в ярких одеждах, увешанная массой даров, принесенных самыми талантливыми ткачами и вязальщицами, резчиками по кости и рогу, златокузнецами и красильщиками. Эти дары приносят не из уважения, а чтобы выслужиться или не вызвать зависти. Когда у вас есть власть, зависть становится не пороком, а оружием, угрозой; Секара умело ей пользовалась и ныне могла считать себя одной из богатейших женщин Белолицых Баргастов.

Она шла выпрямив спину, высоко поднимая голову, напоминая всем, что она и есть Королева Баргастов, пусть сука Хетан думает иначе. Она отвергла титул, глупая баба. Ну, Секара знает, кто достоин носить титул королевы. По праву рождения, по совершенству жестокости. Не будь муж таким тупым олухом, они давно вырвали бы власть у звероподобного Тоола и его ненасытной стервы — жены.

Мантия из мехов волочилась в пыли, когда она пересекала каменистую тропу, ныряя в тени установленных на гребне Х-образных распятий и снова выходя на солнце. Она даже не глядела вверх, на свисавшие с крестов лишенные кожи тела мертвых акрюнаев, торговцев из Д’раса и Сафинанда, купцов и барышников, их глупых бесполезных охранников, жирных подруг и мягких детишек. Прогуливаясь здесь, Секара просто напоминала всем об очередном проявлении власти. Идти вперед, не поднимая глаз — вот вам доказательство силы. Да, замученные даже в смерти принадлежат ей.

Ей, Секаре Злодейке.

Скоро она сделает то же с Тоолом, Хетан и мерзким их отродьем. Всё уже обговорено, союзники готовы и ждут приказов.

Она подумала о муже; тупая боль между ног пульсировала в такт воспоминаниям о языке, губах, делом выражающих рабскую его покорность. Да, она заставляет его стоять на саднящих коленях, ничего не давая взамен. Внутренние части бедер покрылись белой краской — она стыдливо поведала эту подробность одевавшим ее служанкам. Вести быстро разошлись по лагерю.

Смех и хихиканье, презрительное фырканье. Муж принялся торопливо докрашивать лицо.

Секара заметила тучи на западе, но они висели слишком далеко, чтобы представлять опасность, и не приближались. Толстые подошвы из кожи бхедрина не дали ощутить содрогания почвы. Когда псы перебежали дорогу, она не усмотрела в трусливо поджатых хвостах ничего кроме природного страха перед собой. Она была довольна всем.

Хетан нежилась в юрте, следя, как толстый чертенок — сынишка ползает вокруг огромного боевого пса. Когда стало очевидным, что мальчик и пес породнились крепче некуда, им купили потрепанный акрюнский ковер. Она всегда удивлялась терпению зверя, которого непрерывно трепали, тянули, дергали и колотили маленькие ручонки — он ведь был громадиной даже по меркам Баргастов. Бока семи или восьмилетнего зверя покрывают старые рубцы, полученные в схватках за власть. Сейчас ни одна собака не дерзает испытать на себе его гнев. Но пускать вонючую тварь в пределы юрты — дело неслыханное, еще одно из нелепых послаблений ее мужа. Что же, если он изгадит уродливые иноземные ковры, тем лучше; к тому же пес, кажется, понимает всю безмерность оказанной ему милости и не переходит границ.

— Да, — пробурчала она псу, увидев, как он шевельнул ушами, — получишь кулаком по поганой башке, если попробуешь залезть в постель.