Понял, сынок?»

Так точно, сэр. Отличные слова для будущего солдата. Помогают держать мозги… в порядке. Избегать всего, что могло бы помешать вот так крепко держать щит, вот эдак — с размаху — рубить коротким мечом. Это своего рода самодисциплина. Многие назовут ее тупым упрямством, но только потому, что не понимают они жизнь солдата.

Учить людей быть дисциплинированными, как он понял, нелегко. Он прошелся вдоль строя летерийских солдат (да уж, назвать солдатами их можно с большой натяжкой), замерших по стойке смирно (ну, местные смирнее стоять не умеют — пока что). Ряд лиц, красных на палящем солнцепеке, сочащихся потом.

— Бригада Харридикта, — прорычал Тарр. — Что за имечко такое? Кем был этот Харридикт, Худа ради… нет, не отвечать, проклятые дураки! Каким-то бесполезным генералом, воображаю, или еще хуже — каким-то купчишкой, радующимся, что ему позволили разодеть вас в цвета своего Дома. Купцы! Торговле нет места в армии. Мы построили империю на трех континентах только потому, что держали их в стороне! Купцы — стервятники войны, их клювы могут показаться улыбающимися ртами, но уж поверьте мне — это только клювы.

Тут он остановился, истощив словарный запас, и махнул Каракатице. Тот вышел вперед со свирепой ухмылкой — идиот любит роль Бравого, как они сами себя прозвали. У летерийцев есть мастер-сержанты, а у малазан будут теперь Бравые Сержанты, иначе Зубастики — не повторяйте, парни, это шутка для своих. Первым шутку придумал капитан Рутан Гудд, а он, давно понял Тарр, солдат что надо.[2]

Каракатица широк в плечах, грузен — очень подходит для такой роли. Сам Тарр на полголовы ниже, но только чуток уже в плечах — а значит, подходит еще лучше. Ни один из здешних так называемых солдат не простоит в рукопашной с малазанином и дюжины ударов сердца. Ужасная истина. Они слишком мягкие.

— Эта бригада, — громко и презрительно заорал Каракатица, — зря занимает мировое пространство! — Он помолчал, вглядываясь в твердеющие от оскорблений лица.

Как раз пора. Тарр наблюдал, положив руки на пояс.

— Да, — продолжал Каракатица, — я наслушался ваших пьяных россказней… — тон его как будто приглашал всех пойти посидеть в кабачке: понимающий, мудрый и почти — вот черт! — сочувственный. — Да, да, я самолично видел ту уродливую, жалкую свинью, которая у вас сходит за магию. Без дисциплины, никакой тонкости. Грубая сила и полная дурь. Итак, для большинства из вас битва — это копание носом грязи, а поле битвы — место, на котором сотни помирают ни за что. Ваши маги сделали войну жалкой, бессмысленной шуткой… — тут он развернулся и подскочил нос к носу к одному из солдат: — Ты! Сколько раз ваша бригада теряла пятьдесят процентов состава в одном бою?

Солдат (Каракатица умеет выбирать) оскалил зубы. — Семь раз, Бравый Сержант!

— А семьдесят пять?

— Четыре, Бравый Сержант!

— Девяносто процентов?

— Однажды, Бравый Сержант, но не девяносто. Сто процентов, Бравый Сержант.

У Каракатицы отвисла челюсть: — Сто процентов?

— Так точно, Бравый Сержант!

— Вас стерли до последнего солдата?

— Так точно, Бравый Сержант!

Каракатица склонился еще ближе; лицо его стало пунцовым. Он проревел: — А вам не приходило в голову — хотя бы одному — что лучше перебить всех магов еще до начала боя!?

— Тогда другая сторона смогла бы…

— Ну, сначала нужно было переговорить с ними, перебить ублюдков одновременно. — Он откачнулся, взмахнул руками. — Вы не бьетесь! Вы не воюете! Вы просто строитесь, чтобы удобнее было лечь в могилы! — Он провернулся на месте. — Вы что, все идиоты?

На балконе, нависшем над плацем, Брюс Беддикт несколько раз моргнул. Королева Джанат хмыкнула из тенечка, потом сказала: — Знаешь, он в чем-то прав.

— На данный момент, — ответил Брюс, — это не имеет значения. У нас осталось слишком мало магов, и даже эти потеряли почву под ногами. Похоже, происходит молчаливая революция, и, когда пыль осядет, изменится вся наука колдовства. — Он поколебался. — Но не это меня тревожит, когда я слушаю солдат внизу. Что опасно — мысль, будто они должны решать все сами.

— Призыв к мятежу, — закивала Джанат. — Но можешь поглядеть с другой точки зрения. Их образ мыслей заставляет командиров держаться в рамках. Следовать приказам — одно дело, но когда приказы самоубийственны или просто глупы…

— Как представишь, что солдаты станут обдумывать твои приказы… тревожно становится. Я уже сожалею, что нанял малазан для перестройки армии Летера. Может, их способы хороши для них, но не факт, что они будут столь же хороши для нас.

— Ты можешь быть прав, Брюс. В малазанах есть что-то необычное. Я нахожу их восхитительными. Вообрази: целая цивилизация, не терпящая дураков.

— Насколько я слышал, — возразил Брюс, — это не уберегло их от предательства. Сама императрица готова была принести их в жертву.

— Но они же не склонились под топор?

— Понимаю…

— Между правителем и подданными есть взаимное доверие. Злоупотребите им — с любой стороны — и согласие станет невозможным.

— Гражданская война.

— Это если одна из сторон не решит попросту уйти. Если она не заинтересована в мести или восстановлении прежнего порядка.

Брюс обдумал ее слова, следя за муштровкой, которую устроили внизу солдатам — летерийцам двое Охотников за Костями. — Может, вы все же можете кое-что нам преподать, — пробормотал он.

Каракатица подошел к Тарру и прошипел: — Боги подлые, капрал, они хуже овец!

— Слишком много раз их били, вот и всё.

— И что же делать?

Тарр дернул плечом: — Все, что могу придумать: вздуть их еще раз.

Крошечные глазки Каракатицы прищурились. — Как-то плохо звучит.

Тарр скорчил рожу и отвернулся. — Знаю. Но больше ничего нет. Если есть идея получше, не стесняйся, сапер.

— Прикажу им ходить по кругу. Будет время подумать.

— В их обучении прослеживается четкая и умная система, — заключил вскоре Брюс и повернулся к королеве. — Похоже, нам пора к Теолу — он говорил что-то насчет встречи перед встречей с Адъюнктом.

— На самом деле это был Багг. Теол предложил встретиться, чтобы обсудить идею Багга о встрече до встречи… ох, послушай меня! Этот человек хуже чумы! Да, давай торжественно прошествуем к моему супругу — твоему брату — и хотя бы узнаем, что они хотели. Пока малазане не напали на нас. Что они должны думать? Король в одеяле!

Рука Лостары Ииль прокралась к кинжалу у бедра и тут же отдернулась. Смутный шепот в голове твердил ей, что клинок нужно почистить, хотя она звон назад почистила и наточила его, и даже заменила ножны. Все нелогично. Все бессмысленно. Да, она понимает причины навязчивого желания. Жалкие, извращенные причины… но вонзить кинжал в сердце мужчины, которого ты любила — все равно что залить душу несчищаемой грязью. Нож стал символом. Она не так глупа, чтобы не понимать.

А рука все чешется, желая схватить клинок.

Она попыталась отвлечься, наблюдая, как кулак Блистиг меряет шагами стену, словно попал в невидимую клетку. Да, она уже знает ее размеры. Шесть шагов в длину, около двух в ширину, а потолок такой низкий, что мужчина горбится. Пол гладкий, почти отполированный. Она понимает его намерение: он хочет убедиться, что решетки прочные, замок надежный, а ключ выброшен в море.

Кулак Кенеб тоже наблюдает за Блистигом, совершая восхитительно тяжелую работу — пытаясь удержать мысли в себе. Он единственный уселся за стол, кажется спокойным, хотя Лостаре отлично известно, что он так же покрыт ссадинами и синяками — проклятое гадание Скрипача оставило всех в плохой форме. Не очень приятный опыт — оказаться забитым до бесчувствия.

Все трое повернули головы: в комнату вошел Быстрый Бен. Верховный Маг принес с собой атмосферу виновности. Ничего удивительного. При всей внешней браваде угрызения совести терзают его словно туча гнуса. Понятное дело, он таит секреты. Погружен в незримые игры. Он Быстрый Бен, последний выживший колдун Сжигателей Мостов. Думал, что перехитрить богов — это забава. Но даже его побили на чтении Скрипача. Наверное, он ощутил смирение.