Кафал помедлил, поглядел вниз. Он думал, что древний кудесник Талемендас, вполне возможно, сошел с ума. Сколько раз можно говорить одно и то же? — Союзники против кого? — спросил он, как спрашивал и спрашивал раньше.

— Против того, что грядет!

Снова бесполезный ответ. Его не смогут использовать ни Кафал, ни Тоол. Зашипев себе под нос, Великий Ведун вышел, не обращая внимания на ковыляющего следом Талемендаса.

Боевой отряд покинул лагерь. Воины перешли на бег и уже готовы были скрыться за гребнем. Кафал видел, что волчья дочь Сеток стоит на краю лагеря и следит за воинами. Что-то в ее позе намекало: она мечтает броситься вслед, оскалив зубы и подняв шерсть на затылке, чтобы присоединиться к яростной охоте.

Он пошел к ней.

Нет сомнений, она летерийка, но родовое наследие осталось лишь на поверхности — в коже, чертах лица, внешности, оставленной потерявшими ее родителями. Налет цивилизованности давно выцвел, пропал. Она отдалась на волю дикости, принесла девичью сущность в жертву. Душа ее пожрана. Она принадлежит волкам, возможно, самим богам волков, Господину и Госпоже Звериного Трона.

Баргасты должны были найти Серых Мечей и сражаться на их стороне (предполагалось, что Тук Анастер и его армия знают, что за враг их поджидает). Боги — Баргасты рьяно желали служить Тоггу и Фандерай, бежать с их смелой стаей в поисках крови и славы. Они, вдруг понял Кафал, хуже детей.

Когда первые разведчики нашли Серых Мечей, они были кучками гнилого мяса. Вот вам и слава.

Не унаследовала ли Сеток благословение, данное некогда Серым Мечам? Она дитя Тогга и Фандерай?

Даже Талемендас не ведает.

— Не ее! — зарычал сзади древопойманный. — Изгони ее, Кафал! Обреки блуждать по Пустошам, где ей самое место!

Но он не остановился. Когда до девушки оставалась дюжина шагов, она мельком глянула на него — и снова уставилась в пустоту северных земель. Он подошел вплотную.

— Они идут на смерть, — бросила она.

— Кто? Как?

— Воины, что сейчас ушли. Они умрут, как и разведка. Ты нашел врага, Великий Ведун… но это не тот враг. Снова.

Кафал развернулся, увидел притаившегося в траве Талемендаса. — Выследи их, — приказал он древопойманному кудеснику. — Приведи обратно.

— Ничему не верь!

— Это не просьба, Талемендас.

Насмешливо кудахтнув, древопойманный помчался словно укушенный пчелой заяц, встав на след охотничьего отряда.

— Бесполезно, — сказала Сеток. — Весь клан обречен.

— Твои заявления меня утомляют. Ты подобна ядовитому шипу в сердце клана, ты крадешь его силу, его гордость.

— Ты за этим явился? — спросила она. — Вырвать шип?

— Если придется.

— Чего ждешь?

— Хочу понять источник твоих заявлений, Сеток. Ты осаждена видениями? Духи приходят в твои сны? Что ты видела? Что знаешь?

— Риназана в ухо шепчет.

Она дразнит его? — Крылатые ящерицы шептать не умеют, Сеток.

— Неужели?

— Точно. Все твои речи — сплошная чепуха? Ты просто издеваешься надо мной?

— Воин — овл, тот, кого так подходяще прозвали Ливнем, перехватил боевой отряд. Он охотно поддержал мудрые советы твоей куклы. Но… боевой вождь молод. Бесстрашен. Почему дураки его выбрали?

— Когда старые воины увидели четырех собак, они пошли в лагерь, чтобы всё обсудить. А молодые похватали оружие и вскочили на ноги, сверкая глазами.

— Какое чудо, — заметила она, — что воины успевают стать старыми.

«Да уж».

— Овл убедил их.

— Не Талемендас?

— Нет. Они сказали, что мертвому ведуну вообще лучше молчать. Что древопойманный ползает у ног Жнеца Смерти. Назвали его малазанской марионеткой.

«Клянусь духами, тут мне нечего возразить!» — Ты чуешь все, что творится на равнине, Сеток. Что ты узнала о враге, убившем разведчиков?

— То, что нашептали риназаны, Великий Ведун.

Опять крылатые ящерицы… «Боги подлые!» — На нашей родине, среди пустынных мес, водятся более мелкие ящерицы, их называют ризанами.

— Вот-вот, более мелкие.

Он нахмурился. — В смысле?

Она пожала плечами: — Именно. Более мелкие.

Ему хотелось схватить ее за плечи и вытрясти все секреты. — Кто убил лазутчиков?

Девушка оскалила зубы, отвела глаза. — Я уже сказала, Великий Ведун. Скажи мне, ты видел зеленые копья в ночном небе?

— Конечно.

— Что они такое?

— Не знаю. Известно, что иногда с неба что-то падает, а в иной раз они просто пролетают, словно горящие телеги, или тащатся по ночной тверди неделями и месяцами… а потом пропадают столь же таинственно, как и явились.

— Не обращая внимания на мир внизу.

— Да. Небесная твердь испещрена бесчисленными мирами, подобными нашему. Для звезд и огромных горящих телег мы словно пылинки.

Тут она повернулась и внимательно на него поглядела:- Как… интересно. В это верят Баргасты?

— А во что верят волки, Сеток?

— Скажи… когда охотник бросает дротик в бегущую антилопу, целит ли он в зверя?

— Да и нет. Чтобы бросить верно, охотник должен нацелиться туда, где антилопа окажется через миг. — Он посмотрел на нее. — Ты намекаешь, что копья зеленого огня — дротики, а мы антилопы?

— Что, если антилопа мечется и увертывается?

— Хороший охотник не промахнется.

Боевой отряд снова пересек гребень лощины; с ними были конный овл и пара псов.

Кафал произнес: — Я пойду искать Столмена. Он захочет поговорить с тобой, Сеток. — Он помешкал. — Может быть, боевой вождь Гадра получит более ясные ответы. Лично мне не удалось.

— Волки говорят ясно, — ответила она, — когда заходит речь о войне. Все остальное их смущает.

— Итак, ты действительно служишь Господину и Госпоже Звериного Трона. Как жрица.

Она пожала плечами.

— Кто, — снова спросил Кафал, — враг?

Сеток бросила ему взгляд: — Враг, Великий Ведун, это мир. — И улыбнулась.

Спиногрызы оттащили Висто на десяток шагов от дороги, но что-то подсказало им: сморщенное тощее тело мертвого мальчика лучше не есть. На заре Баделле и еще несколько детей встали около спавшейся штуки с разорванным животом, что некогда звали Висто.

Все ждали, пока Баделле отыщет слова.

Рутт подошел последним, потому что проверял Хельд, перепеленывал ее. Баделле уже была готова. — Слушайте же меня, — начала она, — на умирках Висто. — Она сдула мошек с губ и оглядела россыпь лиц. Есть одно выражение лица, которое она хочет вспомнить, но не может. Даже вспоминать его трудно, почти невозможно. Оно потеряно навсегда, если говорить прямо. Но она жаждет его, она его узнает — если увидит. Выражение… какое это… что это? Помедлив еще немного, она сказала:

Они ждали, как всегда, ведь никто не знал, когда именно закончится стих. Когда стало очевидным, что она больше не будет говорить, все поглядели на Висто. Яйца Наездников Сатра прилипли к его губам, как будто мальчик перед смертью ел кекс. Взрослые черви прогрызли дорогу из желудка и никто не знал, куда они делись, может, в почву — по ночам они так и делают.