Смертный Меч и его слова впечатлили Гу’Ралла, насколько вообще можно впечатляться людьми; но ведь и Геслер и Буян — не совсем люди. Уже нет. Аура их присутствия почти ослепляет глаза Ши’гел. Их закалили древние огни. Тюрллан, Телланн, может, даже дыхание и кровь Элайнтов. К’чайн Че’малле не склоняются в молитвах, но если дело доходит до Элайнтов, их упорство слабеет. «Дети Элайнтов. Но мы не таковы. Мы попросту присвоили себе такую честь. Хотя не так ли поступают все смертные? Хватают богов, создают порочные правила поклонения и повиновения. Дети Элайнтов. Мы называли города в честь перворожденных драконов, тех, что первыми взлетели в небеса этого мира.

Как будто им это нравилось.

Как будто они вообще нас замечали.

Смертный Меч говорил о вызове, об отказе покоряться судьбе. В нем есть смелость и упорство воли. Смехотворные заблуждения. Я ответил на его призыв. Я дам ему свои глаза, пока остаюсь в небе. Но я не предупрежу его, что На’рхук позаботятся обо мне в самом начале битвы.

И даже если так… В память Ацил я покорюсь ему».

Сомнения кружатся вихрем в бородатом Надежном Щите. Его сердце велико, да. Он полон сочувствия и страсти, хотя и выглядит настоящей грубой обезьяной. Но такие существа уязвимы. Их сердца слишком легко кровоточат, а раны никогда полностью не закрываются. Безумие — принимать боль и страдания К’чайн Че’малле. Даже Матрона не смогла бы. Разум взвоет. Разум умрет. Это же всего один человек, смертный. Он возьмет сколько сможет и упадет. Опустятся фальшионы — миг чистейшего милосердия…

— Хватит этого — я птичьего дерьма не дам за твои мыслишки. Ассасин, я Геслер. Твой Смертный Меч. Грядущим утром, на заре битвы, ты станешь моими глазами. Ты не улетишь. Мне плевать, как плохо тебе будет. Если ты не уподобишься голубю, подбирающему последние зернышки, когда всех нас перемелют, ты подведешь меня и весь свой род. Даже не думай…

— Я слышу твои слова, Смертный Меч. Ты получишь мои глаза. Ты взглянешь в ужасе…

— Что же, мы друг друга поняли. Скажи, скоро ли мы увидим На’рхук?

И Гу’Ралл сказал ему. Человек снова и снова перебивал его прямыми, острыми вопросами. Пока шок от его силы — смертный так легко пробил защиту разума Гу’Ралла! — постепенно уступал место негодованию, в ассасине росло и уважение к Смертному Мечу. Ворчливое, смешанное с недоверием и злостью. Ассасин не мог позволить себе и тени надежды. Но этот человек — воин в полном смысле слова. Каком именно? В нем есть безумство веры. «Ты и нас заставляешь верить. В тебя. Своим примером. Своим безумством, которым так охотно делишься.

Вкус твой горек, человек. Ты отдаешь своим горьким миром».

Буян с руганью заставил «скакуна» подойти к Геслеру. — Я чую какую-то вонь. Как бы она таится в задних мыслях, на дне глубокого пруда…

— О чем ты, во имя Худа? Говори скорее, Ассасин уже летит к врагу — они разбили лагерь, я уже вижу. Огни, в середине большой огонь… много дыма… Боги, голова сейчас лопнет…

— Ты не слушаешь, — сказал Буян. — Та вонь — они что-то знают. Ганф Мач… она что-то знает, но скрыла от нас. Я заметил…

Геслер взмахнул рукой — Буян видел на потрепанном жизнью лице друга отсутствующее выражение. А потом глаза мужчины наполнил ужас. — Сбереги Беру… Буян, я вижу обломки — кучи доспехов и оружия… Буян….

— Эти На’рхук — они…

— Охотники за Костями… они нашли их, они… боги, там кучи костей! Поганые твари сожрали их! — Геслер пошатнулся в седле, Буян поддержал его рукой.

— Гес! Просто рассказывай что видишь!

— А я чем занят? Боги подлые!

Но слова унеслись прочь. Геслер мог лишь смотреть через ассасина, кружившего над полем брани, над большим лагерем, над кратером, способным проглотить дворец, над обширным пятном, внутри которого еще тлеют пеньки… нет, не пеньки. Лапы. Сожженные На’рхук все еще горят. Что за магия их накрыла? Геслер не верил глазам. Высвобождение сил садка, испепелившее тысячи? А кратер — может, сотня долбашек… «ну, у нас столько нет».

Он слышал крики Буяна, но голос приятеля казался невозможно далеким, слишком далеким, чтобы озаботиться ответом. Траншеи на гребне холма, забитые обломками доспехов и оружием. Малые кратеры, полные костей. Неподалеку сотни На’рхук движутся среди скелетов коней и людей. Напирая на постромки, тащат тяжелые телеги, забитые мясом.

Вот место атаки хундрилов. Истребленных. По крайней мере, некоторые союзники подошли вовремя… для чего? Для гибели. Боги, вот самая жестокая шутка Повелителя Удачи. Они даже не искали битвы — с ящерами точно. Не в бесполезных Пустошах.

Прорезался голос Ассасина Ши’гел: — Твой род нанес урон На’рхук. Они заплатили за урожай, Смертный Меч. Уничтожено не меньше трех фурий.

— Это были мои друзья. И это была не их битва.

— Смельчаки. Они не сдавались.

Геслер нахмурился. — А сдача в плен была возможна?

— Не знаю. Вряд ли. И мне все равно. Завтра мы пленных брать не будем.

— Имеете право, — прорычал Геслер.

— Геслер!

Он заморгал, сцена рассыпалась перед взором; он поглядел на Буяна, сказал, утирая глаза: — Плохо. Хуже некуда. На’рхук маршируют навстречу К’чайн Че’малле. Они кулаком ударили Охотников за Костями. Буян, произошла резня, но только одна армия…

Гу’Ралл снова подал мысленный голос: — Я нашел след, Смертный Меч. Признаки отступления. Мы идет туда? На’рхук заметят наше приближение, ведь Солдаты сотрясают землю не хуже грома. Они готовят нам сюрприз — небо лишилось света, дуют нездешние ветра. Не могу…

Молния озарила юг, с треском разорвала ночь. Геслер застонал, когда череп отозвался болью. — Ассасин. Где ты? Отвечай — что стряслось?

Он не дотянулся до крылатого ящера. Не мог найти Гу’Ралла нигде. «Дерьмо».

— Что там за чертов шторм? У тебя на лице кровь? Скажи, во имя Худа, что такое?..

— Тебе так интересно? — оскалился Геслер. И сплюнул. — На’рхук побросали всё и спешат к нам. Помощи не жди.

— А Охотники за Костями?

— Помощи не жди.

Разведчики показались из неумолимой темноты. Этой ночью пропали и свет звезд, и зеленоватое сияние Царапин. Даже вздувшаяся, мутная луна не осмелилась взойти на небо. Дрожа от внезапного озноба, Боевой Вождь Страль ждал докладов разведки.

Оба воина — сенана сгорбились, словно были ранены или чего-то боялись. Оба пали перед ним на колени. Он заметил утомление, тяжелое дыхание. «Поглядите на них. Поглядите на тьму. Неужели миру настал конец?»

Он не торопил их, не пытался вырвать доклады. Страх загустел так, что заткнул им рты.

Сзади были воины клана Сенан. Некоторые уснули, но большинство не смогло сомкнуть глаз. Голод. Жажда. Тоска потерь, заунывная мелодия плача. Он ощущал на себе сотни глаз, видящих — это понятно — лишь смутный, расплывчатый силуэт. Вот истина, и от истины ему не скрыться.

Один из разведчиков отдышался. — Вождь, две армии на равнине.

— Малазане…

— Нет, Вождь — это демоны…

Другой зашипел: — Их тысячи!

— Ты сказал — две армии.

— Идут навстречу друг дружке — всю ночь — мы почти посредине! Вождь, нужно уходить… нужно бежать отсюда!

— Идите оба в лагерь. Отдыхать. Уходите и молчите.

Едва они уковыляли прочь, вождь потуже натянул плащ. На закате он углядел в небе Лунное Отродье, но сделанное грубо, сплошные углы — самые глазастые воины клялись, что оно сделано в виде дракона. Две армии демонов — есть ли лучшее место для их схватки, чем Пустоши? «Поубивайте друг дружку. Не наша война. Мы хотели найти малазан… так ли? Старый враг, достойный враг.

Не они ли предали союз под Кораллом? Не они ли пытались обхитрить Каладана Бруда и украсть город во имя вероломной императрицы? Если бы не Аномандер Рейк, всё удалось бы. Охотники называют себя ренегатами… но разве не так говорил и Даджек Однорукий? Обычное гнездо лжи. Что они ни найдут, что ни завоюют — всё отойдет императрице.

Онос Т’оолан, какого иного врага ты пытался найти? Кто сравнится с малазанами — завоевателями, пожирателями истории? Ты сказал, что некогда им служил. Но потом покинул. Решил повести Белолицых. Ты думал именно об этом враге, ты рассказал все что нужно — а мы, дураки, не поняли.