Он пожал плечами: — Я не подражаю тебе во всем. Думай проще.

— Трясы оказались дома, но одновременно заблудились как никогда раньше. Мать Тьма простила их? Она отдает им город? Благословляет наследием Тисте Анди?

— Тогда… возможно, в твоем пребывании здесь есть смысл, Сенд.

Она искала его взгляд, словно уязвленная сочувствием. — О чем ты?

— Ты должна убедить Мать Тьму сделать всё это. Для трясов.

«Ох, муж. Я была лишь заложницей. А потом… потом… лишилась и этого». — У Матери Тьмы нет времени на таких, как я.

— Скажи, зачем нужны были заложники?

Он перебил ее мысли. Сендалат отвернулась, поглядела в заваленную мусором реку. Темные воды… — Первые Семьи соперничали. Сила вздымалась непредсказуемым потопом. Мы были разменной монетой. Пока нас не тратили, пока мы… «оставались не оскверненными» … оставались собой, в битвах лилось мало крови. Мы стали валютой силы. «Но золото не чувствует. Золото не мечтает. Золото не грезит о мужской руке. Ты можешь нас выиграть, можешь проиграть, но не съесть. Можешь нас спрятать. Можешь отполировать и повесить вместо ожерелья. Можешь закопать, можешь даже лицо себе позолотить… но к следующему сезону огня от тебя не останется и следов.

Ты не можешь нас съесть и трахнуть не можешь. Да, не можешь».

— Сенд?

— Что?

— Заложников когда-либо убивали?

Она потрясла головой: — Нет, до самого конца. Когда всё… развалилось. Всё, что нужно, — проговорила она, и воспоминания затуманили разум, — нарушить один закон, один обычай. Потом никто и не вспомнит. Едва это случается, едва проходит потрясение… как рушатся все законы. Исчезают правила приличия и вежливости. Псы, скрывающиеся внутри каждого из нас, спущены с цепей. И тогда, Вифал… — она смотрела ему в глаза, сражаясь с увиденной тоской, — мы показываем истинную самость. Мы не звери — мы куда хуже. Там, глубоко внутри. Ты видишь пустоту чуждых глаз, видишь, как преступление громоздится на преступление — и ничего не чувствуешь.

Она дрожала, он сжимал ее всё крепче — чтобы не дать упасть на колени. Сендалат прижалась лицом к надежному плечу. Глухо проговорила: — Лучше бы она отворачивалась по-прежнему. Я скажу ей: иди прочь, мы не были достойными тогда и сейчас не достойны… Я скажу тебе… ей…

— Сенд…

— Нет, я стану ее умолять. Отвернись. Прошу, любовь моя, отвернись.

— Сенд. Трясы…

Казалось, мост под ними колышется. Она как можно крепче ухватилась за его руку.

— Трясы, любимая. Они нас нашли.

Она закрыла глаза. «Знаю. Знаю».

— И?

Краткость поправила пояс. — И что?

— Пойти и потолковать с ними, любимая?

— Нет, давай останемся. Может, они уйдут.

Сласть с фырканьем пошла вперед. — Тьма темная, — бормотала она, — и еще темнее. Меня тошнит от тьмы. Пора поджечь лес или пару зданий. Огонь — вот решение. И фонари. Громадные фонари. Факелы. Масляные лампы. Белая краска.

— Ты так всю дорогу и будешь? — спросила Краткость, шагавшая позади.

— Женщина. Похоже, сошла с одной из картин в храме.

— Может, и вправду.

— Тогда что? Заблудилась? Пикет заметил их на дороге. Ха, суть в том, что ее народ построил город. Прав у нее побольше, чем у трясов. Вот проблема.

— Говоришь, новые соседи ей не по нраву придутся? Тем хуже. Она одна, и еще один мужик. И она кажется больной.

Они оборвали разговор, потому что подошли к незнакомцам близко.

Мужчина пристально поглядел на них. Он почти держал женщину на руках.

— Привет.

«Торговое наречие». Сласть кивнула: — И тебе того же. Мекрос?

— Хорошая догадка, — ответил он. — Меня зовут Вифал. А вы летерийки, не из трясов.

— Хорошая догадка. Мы Почетная Гвардия Королевы. Я капитан Сласть, а она капитан Краткость. Твоя подружка больна?

— Она Тисте Анди. Родилась в этом городе.

— Ох, — простонала Сласть и метнула подруге взгляд, словно спрашивая: «И что?»

Краткость прокашлялась. — Что же, скорее вноси ее в дом родной.

Тут женщина, наконец, подняла глаза.

Сласть вздохнула, а Краткость вздрогнула.

— Спасибо, — сказала Тисте Анди. Слезы исчертили ее лицо.

— Еще одно плечо, чтобы опереться? — предложила Сласть.

— Нет. — Она вырвалась из рук Вифала. Выпрямила спину, взглянула на ворота. — Я готова.

Краткость и Сласть позволили ей с Вифалом идти впереди, приладились к их шагу. Едва сделав полдюжины шагов, Краткость потянула Сласть за рукав. — Видела лицо?

Сласть кивнула.

— Она не как те на картинах. Она одна из них, клянусь!

— Боковая комната, первая слева от алтарного зала — там, где нет каменных кроватей. Она там. И еще десятеро. На руках кандалы.

— Точно! Она и они!

«Неудивительно, что она не рада видеть дом». Сласть сказала: — Когда придем, скорее веди ведьм. А если вернулись Яни Товис и Дозорный, то их.

— Было бы лучше. Ведьмы все еще пьяные…

— Не по-настоящему.

— Ты знаешь, о чем я. Глаза пучком. В отключке. От такого пьянства женщина себя стыдится.

— Они не пьют, говорю тебе. Так вести?

— Давай. Но все же лучше их закопать, если случай выпадет.

Глубокая темнота ворот окутала голову словно шалью. Сендалат осторожно вздохнула. Присутствие Матери пронизало город, она ощутила, как исчезает усталость — но благословение богини казалось каким-то… равнодушным. Горе еще здесь, ужасающе свежее. Что это, новая рана? Она не была уверена, но… горестям нет конца. «Если ты не можешь найти избавления, Мать, на что надеяться мне?»

Нечто коснулось разума. Знакомство, мгновенное узнавание. Сочувствие? Она вздохнула. — Вифал, ты идешь со мной?

— Разумеется. Я как раз иду с тобой, Сендалат.

— Нет. В храм, в Терондай. — Она встретила его взгляд. — Куральд Галайн. У самых стоп Матери Тьмы.

— Ты сама хочешь? — спросил он, всматриваясь в ее лицо.

Сендалат отвернулась к двум молодым летерийкам: — Вы говорили о королеве.

— Полутьма, — ответила Сласть. — Яни Товис.

— И ее брат, — добавила Краткость. — Йедан Дериг, Дозорный.

— Я должна пойти в храм.

— Мы слышали.

— Но должна и поговорить с королевой.

— Они оторвались от нас. Уехали в лес. Ведьмы нам сказали, что Товис и ее брат, похоже, скачут к Первому Берегу. Это было после храма — Королева и Принц там побывали. А ведьмы даже близко не были. То есть в храме.

Сендалат склонила голову набок: — Почему вы так нервничаете, капитан?

— Вы мало изменились, — брякнула Краткость.

— Я — что? Ох. Скерал, палата Заложников.

Сласть кивнула: — Но ведьмы сказали, город уже долгое, долгое время мертв.

— Нет, — возразила Краткость, — долгое время.

— Я так и сказала.

— Неправильно ты сказала. Дооооооолгое время.

Сендалат снова глядела на мужа: — Этот мир рождается заново. Мать Тьма вернулась и предстала перед нами. Трясы тоже вернулись. Кого же не хватает? Тисте Анди, моего народа. Хочу знать, почему.

— Думаешь, она ответит? — спросил Вифал, но так неуверенно, что Сендалат заинтересовалась. — Муж. Она говорила с тобой?

Он поморщился. И неохотно кивнул.

«Но не со мной. Мать Тьма, я столь порочна в твоих глазах?»

Молчаливого ответа не последовало. Присутствие осталось невозмутимым, как бы глухим к Сендалат, глухим и намеренно слепым. «Нечестно. Нечестно!»

— Сенд?

Она прошипела: — В Терондай. Немедля.

За пределами нескольких десятков домов, занятых трясами и беженцами с Острова, Харкенас оставался обиталищем призраков. Ведьмы решили: им это нравится. Нашли себе имение, расположенное на уступе и глядящее в заросший парк. Главные ворота стены сгорели, оставив после себя древние пятна сажи и паутину трещин на мраморе опор, на известняковых плитах. Сад по сторонам аллеи превратился в путаницу уродливых деревьев, корни приподняли камни мостовой.

За четырьмя широкими ступенями двойные двери формировали главный вход в особняк. Их выбили изнутри. По бокам на резных мраморных пьедесталах стояли бронзовые статуи. Если они изображают настоящих существ, решила Стяжка, то этот мир был страннее любого воображения. Нависающие статуи изображали воинов, у которых были собачьи головы и шеи. У обоих стражей имелось оружие. У левого — двулезвийная секира, у правого — двуручный меч. Медянка запятнала лица зверей, но все же заметно было: они не одинаковы. Мечник ужасно изранен, рубец прошел поперек лица и затронул глаз.