– А какое отношение рассказанная тобой история имеет к тисте эдур? – поинтересовался Рулад.

– Наше вторжение в мир кашанов и толкнуло их на этот ритуал. Отец-Тень приобрел множество врагов – в лице каждого древнего бога, каждого Взошедшего. Все знали, что из-за кашанского ритуала вечная игра между Тьмой, Светом и Тенью однажды прекратится, а с нею закончится и существование всех миров. – Фэр повернулся к братьям. – Я передаю вам сие тайное знание, чтобы вы лучше осознали произошедшее здесь и его последствия. Теперь вам станет ясно, почему Ханнан Мосаг говорит о врагах куда более могущественных, нежели смертные летерийцы.

Первые капли понимания обожгли Трулля, словно раскаленное железо. Его взгляд сосредоточился на дне впадины. На том месте, где лежал череп дракона.

– Они его убили, – прошептал Трулль.

– Да. Они уничтожили его тело и заточили душу.

Рулад мотнул головой, будто не желал верить ни словам Фэра, ни своим собственным глазам.

– Но Скабандарий Кровоглазый не мог погибнуть. Это не его череп!

– Его, – тихо возразил Фэр. – Нашего бога убили.

– Кто? – сердито спросил Рулад.

– Они все: древние боги и элейнты. Древние боги не пожалели для этого собственной крови. А драконы породили настоящего монстра, который и выследил Скабандария Кровоглазого. Отец-Тень был повержен. Древняя богиня по имени Кильмандарос проломила ему череп. Затем они заточили дух Кровоглазого в темницу вечной боли, нестерпимой и неутихающей. И оставаться ему там до тех пор, пока существует Бездна… А теперь Ханнан Мосаг намерен отомстить за нашего бога, – заключил старший брат.

Трулль нахмурился:

– Фэр, древние боги давно покинули наш мир. Равно как и элейнты. А Ханнан Мосаг повелевает лишь шестью племенами тисте эдур и фрагментом магического Пути.

– Тисте эдур всего четыреста двадцать тысяч, – подхватил Рулад. – Сколько мы ни искали в других осколках Куральда Эмурланна, нигде не обнаружили соплеменников. Мысли Ханнана Мосага лишились ясности. Да, он вполне способен противостоять распространению летерийского господства. Призвав на помощь демонов, причем если понадобится, то и силой оружия. Но неужели нам теперь придется воевать со всеми богами этого мира?

Фэр медленно кивнул:

– Вы стоите в Кашанской впадине. Вы слышали все, что известно мне самому. Но я привел вас сюда не затем, чтобы вы становились на одно колено и восхваляли имя короля-колдуна. Братья, Ханнан Мосаг ищет силу, поскольку отчаянно в ней нуждается. Однако ему все равно, каковы будут источники этой силы, он и не слишком тревожится о возможных последствиях.

– Твои слова отдают изменой, – заметил Рулад, и Трулль уловил в голосе младшего брата какое-то странное удовлетворение.

– Да неужели? – спросил Фэр. – По воле Ханнана Мосага мы должны отправиться в опасное путешествие. Нам предстоит доставить и вручить королю дар, который он узрел в своем видении. А вы не задумывались, братья, откуда взялся этот дар? От кого он?

– Мы не вправе отказаться, – сказал Трулль. – Это в любом случае бесполезно. Вместо нас король-колдун пошлет других. А нас подвергнет изгнанию из племени или еще худшему наказанию.

– Разумеется, Трулль, мы не станем отказываться. Но мы и не должны идти исполнять его повеление, как безропотные слепцы.

– А Бинадас? – вдруг вспомнил Рулад. – Что ему известно об этом?

– Всё, – ответил Фэр. – Возможно, даже больше, чем нашей матери.

Трулль снова бросил взгляд туда, где лежал покрытый плесенью череп дракона:

– А почему ты так уверен, что это череп Скабандария Кровоглазого?

– Потому что его принесли сюда вдовы. У наших женщин эти знания передаются из поколения в поколение.

– А Ханнан Мосаг знает?

– Нашей матери известно, что он бывал в здешних местах. Как король докопался до правды – полная загадка. Мама была в отчаянии, потому и рассказала нам с Бинадасом про Каменную чашу. А так бы и она тоже помалкивала.

– С какой стати нашей матери вдруг впадать в отчаяние? – не понял Трулль.

– Дело в том, что король-колдун играет с очень опасными силами. Его мысли утратили ясность, а намерения – чистоту. Уж не знаю, каким был Ханнан Мосаг прежде, но сейчас, увы, все обстоит именно так.

Трулль продолжал глядеть на череп. Сколь же зловещей силой нужно обладать, чтобы оставить такую вмятину! И какая ужасная смерть!

– Будем надеяться, что древние боги действительно покинули наш мир, – прошептал он.

Нереки считали тисте эдур потомками демонов. И верили, что их кровь отравлена пеплом, недаром ведь они такие серокожие. Стоит только посмотреть тисте эдур в глаза, как весь мир потемнеет, солнце померкнет и тебя коснется дыхание ночи.

При виде медленно приближавшегося Бинадаса нереки завыли и застонали так, словно бы к ним шла сама смерть. Они попадали на колени, отчаянно молотя себя кулаками по груди и лицу. Взбешенный Бурук Бледный расхаживал между ними, взывая к порядку, однако нереки оставались глухи ко всем его упрекам и увещеваниям. Наконец торговец сдался. Он подошел к стоявшим неподалеку Серене и Халлу и вдруг засмеялся.

– Не волнуйся, Бурук, – сказал ему Халл Беддикт. – Рано или поздно это у них прекратится.

– Когда именно, хотел бы я знать? Может, и мир к тому времени уже прекратит свое существование? И ветер смерти понесет нас, будто прах, неведомо куда? Но нам будет уже все равно. Сколько же можно кривляться! Ну почему я не нанял фарэдов?

Внимание Серены по-прежнему было занято тисте эдур, приближавшимся к каравану. Охотник. Воин, умеющий убивать. Скорее всего, долгие странствия в одиночестве сделали его молчаливым. Такие, как он и Халл, могут весь вечер и ночь просидеть у костра, не сказав и десятка слов. И тем не менее их обоих связывает крепкая дружба. На каком фундаменте она возникла, чем питалась? Здесь Серена, подобно всем женщинам, становилась в тупик перед загадкой мужской натуры. Представители сильного пола умеют молчать и при этом чувствовать общность путей, которыми идут. Иной раз достаточно двух-трех пустячных слов, чтобы между ними родилось глубокое взаимопонимание. Серена ощущала эти связующие силы, а порой и ясно видела их, но была не в силах постичь, что неизменно порождало в ее душе недоумение, подавленность и даже недоверие к мужской части человечества.

Женщин связывали слова, целые клубки слов. Сюда же вплетались жесты, эмоции и многое другое, из чего ткалась шпалера женской дружбы. В отличие от настоящей шпалеры, нити этой всегда рвались только в одном направлении, ибо единственным врагом ее была злоба.

Чем больше слов, тем прочнее ткань.

Но бóльшую часть своей жизни Серена Педак провела среди мужчин. В родном Летерасе она бывала лишь изредка, наездами, и каждый раз знакомые женщины с трудом узнавали ее. Вокруг нее возникал барьер сомнений и подозрительности, словно бы она занималась чем-то недостойным. Да и сама Серена, попадая в общество представительниц слабого пола, ощущала неловкость и скованность. Их жизненные «шпалеры» были вытканы иными нитями и имели совсем другие узоры, значительно отличавшиеся от ее собственных. Серена вдруг становилась неуклюжей, косноязычной и предпочитала отмалчиваться. Долго она так не выдерживала и в буквальном смысле слова сбегала прочь. Из города, из своего прошлого. И от женщин тоже.

Сейчас, когда двое мужчин встретились и обменивались банальными приветствиями, не обращая на аквитора ни малейшего внимания, ей пришлось отойти в сторону и молча наблюдать за происходящим. Вроде бы все как прежде: вокруг были все те же камни и скрюченные деревья, та же стылая земля; и тем не менее что-то неуловимо изменилось.

Легче всего было бы тайком усмехнуться и сказать себе, что мужчины устроены проще, чем женщины. Добавить, что эти двое, окажись они незнакомы, бегали бы кругами, как два пса, а потом стали бы нюхать друг у друга под хвостом. Далее последовали бы приятные для женского самолюбия выводы о незатейливости мужской природы и успокоительные обобщения. Но эта встреча двух друзей буквально разнесла в щепки все обобщения, а заодно и высокомерие, их питавшее, что неизбежно привело бы в ярость любую женщину. Более того, Серена вдруг ощутила неистовое желание встать между Халлом и Бинадасом.