— О, я в самом деле хотел бы быть там! — воскликнул Роберт.

— И ты, мой мальчик, испытал бы ни с чем не сравнимое счастье! — с воодушевлением сказал Паганель. — В самом деле, есть ли большее удовлетворение, большая радость, чем те, которые испытывает мореплаватель, нанося на судовую карту свои открытия! Его взору медленно открываются новые земли, они как бы всплывают из морских волн, остров за островом, мыс за мысом. Сначала контуры этих земель на карте прерывисты: тут — отдельный мыс, там — одинокая бухта, дальше — затерянный в пространстве пролив. Но со временем открытия дополняют друг друга, отрезки соединяются, точки сливаются, и вот наконец новый материк с его озерами, реками, речками, горами, долинами, равнинами, деревнями, городами, столицами появляется на глобусе во всем своем великолепии. Ах, друзья мои, человек, открывающий новые земли, — тот же изобретатель! Он переживает те же волнения, те же неожиданности. Но теперь эта золотая жила оскудела: всё видели, всё обследовали, всё, что можно было открыть, открыли, и нам, современным географам, больше нечего делать.

— Нет, дорогой Паганель, еще есть что делать, — возразил Гленарван.

— А что же?

— Да то, что мы делаем.

Между тем «Дункан» с изумительной быстротой несся по пути Веспуччи и Магеллана. 15 сентября он пересек тропик Козерога и взял курс к знаменитому проливу. Несколько раз едва заметной полоской на горизонте показывались низкие берега Патагонии. До них было больше десяти миль, и Паганель, даже смотря в свою знаменитую подзорную трубу, мог получить об американском побережье лишь весьма неясное представление.

25 сентября «Дункан» был уже у Магелланова пролива и уверенно вошел в него. Пароходы, направляющиеся в Тихий океан, обычно предпочитают этот путь. Точная длина Магелланова пролива составляет всего триста семьдесят шесть миль. Он настолько глубок, что по нему даже у самых берегов могут проходить суда большого водоизмещения. По берегам много источников пресной воды, рек, изобилующих рыбой, лесов, богатых дичью, сколько угодно легкодоступных мест для стоянок. Словом, здесь множество преимуществ, которых нет ни в проливе Ле Мера, ни у мыса Горн с его грозными скалами, где непрестанно свирепствуют ураганы и штормы.

В первые часы, то есть на протяжении шестидесяти — восьмидесяти миль, до самого мыса Грегори, «Дункан» плыл вдоль низких песчаных берегов. Жак Паганель старался не упустить ни одного уголка берега, ни одной детали пролива. Яхта должна была пройти пролив меньше чем за двое суток, и подвижная панорама берегов, залитая сверкающим южным солнцем, конечно, заслуживала такого неотступного наблюдения. На север ном берегу не видно было жителей, только по обнаженным скалам Огненной Земли бродили несколько туземцев.

Паганелю оставалось лишь сожалеть о том, что он не видит ни одного патагонца; это вызывало в нем сильнейшую досаду, что очень забавляло его спутников.

— Что за Патагония без патагонцев! — с раздражением повторял он.

— Потерпите, почтенный географ, мы еще увидим патагонцев, — утешал его Гленарван.

— Далеко не уверен в этом.

— Но ведь они существуют, — заметила леди Элен.

— Сомневаюсь в этом, сударыня, раз я не вижу ни одного.

— Но ведь кого-то же назвали «патагонцами», что по-испански значит «большие ноги».

— Э, название ничего не значит! — воскликнул Паганель, упрямо стоявший на своем, чтобы разжечь спор. — А к тому же, сказать по правде, неизвестно еще, как они называются.

— Не может быть! — удивился Гленарван. — Вы знали это, майор?

— Нет, — ответил Мак-Наббс, — и не дал бы и одного шотландского фунта за то, чтобы узнать.

— И все-таки вы сейчас услышите кое-что об этом, равно душный человек! — заявил Паганель. — Правда, Магеллан наз вал здешних туземцев патагонцами, но арауканы зовут их техуэльче, у Бугенвиля они известны под именем чайхи. Сами же они себя зовут общим именем инакен [41]. Вот и скажите теперь, как тут разобраться и вообще может ли существовать народ, у которого столько названий.

— Вот это довод! — воскликнула леди Элен.

— Ну, хорошо, — сказал Гленарван, — но наш друг Паганель, наверное, согласится с тем, что если существуют сомнения относительно названия патагонцев, то, по крайней мере, известно, какого они роста.

— Никогда не соглашусь с таким чудовищным утверждением! — воскликнул Паганель.

— Они высокого роста, — настаивал Гленарван.

— Не знаю.

— Низкого? — спросила леди Элен.

— Никто не может утверждать и этого.

— Так среднего роста? — проговорил Мак-Наббс, желая всех примирить.

— И это мне не известно.

— Ну, это уж слишком! — воскликнул Гленарван. — Путешественники, которые их видели…

— Путешественники, которые их видели, — перебил его Паганель, — противоречат друг другу. Так, Магеллан говорит, что его голова едва доходила им до пояса…

— Ну, вот видите!

— Да, но Дрейк утверждает, что англичане выше ростом самого высокого патагонца.

— Ну, англичане… — презрительно заметил майор. — Вот если бы там были шотландцы…

— Кавендиш уверял, что патагонцы — народ крепкий и рослый, — продолжал Паганель. — По словам Гаукинса, это просто великаны. Ле Мер и Схаутен приписывают им рост в одиннадцать футов…

— Прекрасно! Эти люди заслуживают доверия, — заметил Гленарван.

— Да, но такого же доверия заслуживают и Вуд, и Нарборо, и Фолкнер, а по их мнению — патагонцы среднего роста. Правда, Байрон Ла Жироде, Бугенвиль, Уэлс и Картере утверждают, что средний рост патагонцев — шесть футов шесть дюймов, а господин д'Орбиньи, лучший знаток этих мест, считает, что он равен только пяти футам четырем дюймам.

— Но какое же из этих противоречивых показаний верно? — спросила леди Элен.

— Верно, сударыня, что у патагонцев ноги короткие, а туловище длинное. В шутку можно выразиться так: в них шесть футов, когда они сидят, и только пять, когда стоят.

— Браво, милейший ученый! — воскликнул Гленарван. — Вот это хорошо сказано!

— Ну, а если патагонцев вообще не существует, тогда от падают и все разногласия, — продолжал Паганель. — А теперь, друзья мои, замечу в утешение, что Магелланов пролив великолепен и без патагонцев.

В это время «Дункан», плывя вдоль живописных берегов, огибал полуостров Брансуик. Было пройдено уже семьдесят миль от мыса Грегори, по правому борту осталась исправительная тюрьма в Пунта-Аренас. Среди деревьев промелькнул чилийский флаг и колокольня церкви. Пролив катил свои воды среди величественных гранитных массивов. Подножия гор скрывались в огромных лесах, а вершины их, покрытые вечным снегом, терялись в облаках. На юго-западе поднималась гора Тарн в шесть тысяч пятьсот футов вышиной.

После продолжительных сумерек наступила темнота. Дневной свет постепенно угас, и на землю легли мягкие тени. Небо загорелось яркими звездами. Созвездие Южного Креста указывало мореплавателям путь к Южному полюсу. В этой сияющей ночи, при свете звезд, заменявших в этих краях маяки цивилизованных стран, яхта смело продолжала свой путь, не бросая якоря ни в одной из удобных бухт, которых здесь так много. Часто реи задевали за ветки южных буков, склонявшихся к волнам, часто винт взбивал воды в устьях больших рек, поднимая диких гусей, уток, куликов, чирков и вообще все пернатое царство этих болотистых мест. Вскоре показались какие-то раз валины и оползни. Ночь придавала им величественный вид. Это были печальные остатки покинутой колонии, имя которой — вечное свидетельство того, что местность эта вовсе не так плодородна, а леса не так богаты дичью, как говорят. «Дункан» проходил мимо Голодного Порта.

На этом месте поселился в 1584 году испанец Сармьенто во главе четырехсот эмигрантов. Здесь он основал город Сан — Филипп. Часть поселенцев погибла от свирепых морозов. Голод прикончил тех, кого пощадила зима. И в 1587 году корсар Кавендиш нашел последнего из четырехсот несчастных эмигрантов умирающим от голода на развалинах этого города, просуществовавшего три года, но пережившего, казалось, шесть веков.