Содрогаясь под смятыми, пропотевшими простынями, Хари надеялся только, что не обгадился в очередной раз.

Теплая рука коснулась его плеча.

– Хари, все в порядке, – тихонько проговорила Шанна. – Я здесь. Это был всего лишь кошмарный сон.

Он стиснул зубы, призывая на помощь всю свою отвагу, потом открыл глаза. Шанна стояла рядом с кроватью на коленях. Спутанные волосы – как темный нимб в сумраке спальни, глаза раскрыты так широко, что будто бы светятся из глубины, между бровями – едва заметная тревожная морщинка.

– Я… – прохрипел он, потом закашлялся и начал снова: – Я громко кричал?

Она грустно кивнула:

– Опять Берн?

– Ага.

– Эти из самых худших.

– Ты это мне рассказываешь? – Он склонил голову к плечу, глядя на смятые покрывала поверх ее кровати; смотреть на свои у него не было сил. – Я… убирать надо?

– Кажется, нет, – серьезно ответила Шанна. – Запаха нет. Мне глянуть?

В голосе ее снова звучал отстраненный медицинский профессионализм. Хари ненавидел эти интонации; от них в животе сплетался напитанный желчью узел. Под уверенным, спокойным «я справлюсь» пряталось тошнотное омерзение.

– Пожалуй, – выдавил он. Сказать это было тяжелей, чем перетерпеть саму рану, будь она неладна. – Шунт снова вырубился.

Нейрошунт, проводивший импульсы в обход частично регенерировавшего участка спинного мозга, работал в лучшем случае спазматически. За последние три дня Хари ни разу не перезагружал систему, и непонятный глюк программы заставлял шунт самопроизвольно отключаться. Эта часть сна ничем не отличалась от реальности – Хари не мог шевельнуть ногами. И не чувствовал ничего ниже пупка. Ниже трехдюймового шрама, оставленного клинком Косаля, он был мертвей дохлой коровы.

После отключений у него всегда случались кошмары. Порой он просыпался в луже мочи и испражнений, даже не чувствуя этого, а порой – если достаточно долго лежал в дерьме и обоняние притуплялось – даже не замечая. Поэтому Шанна больше не спала с ним в одной кровати.

Не только поэтому.

– Эбби… освещение – одна четверть, – спокойно проговорила Шанна. – Исполнить.

Потолок вспыхнул рассеянным сиянием, и Шанна сдернула покрывало. Хари заставил себя посмотреть. Простыни были покрыты лишь пятнами пота, где белье касалось мокрой кожи, – значит, шунт накрылся не полностью, контроль над сфинктерами сохранялся. Он вздохнул облегченно, и его едва не передернуло. Может, он еще успеет добраться до уборной, прежде чем проклятый шунт перезагрузится снова?

Регенерационная терапия, которой врачи Студии подвергали рассеченный спинной мозг Хари, приводила к успешным результатам в девяти случаях из десяти – так, во всяком разе, ему твердили. С другой стороны, это значило, что в десятом случае терапия ни к чему не приводила, и к Хари это относилось в полной мере.

Или не в полной.

Вообще-то лечение немного помогло – удалось добиться контроля за сфинктерами мочевого пузыря и прямой кишки и частично восстановить чувствительность. Но даже эти скудные успехи пришлось принести в жертву спинальному шунту. Тот действовал нейроиндукцией, как первосортные студийные ложа, и, когда он выходил из строя, все, что ниже пояса, тоже летело к чертям.

– Администратор?

Экран на прикроватном столике вспыхнул, озаряя спальню холодным электрическим блеском. Оттуда на Хари глянуло хмурое бестелое лицо Брэдли Винга, санитара, исполнявшего роль отцовской сиделки.

– Администратор Майклсон? С вами все в порядке?

Шанна молча подняла бровь, и Хари неохотно кивнул. Она нажала кнопку передачи – чтобы мужу не пришлось тащить тело через всю кровать, подтягиваясь на руках.

– Да, Брэд, в порядке. Все хорошо.

– Я слышал, вы кричали…

– Я сказал – в порядке. Шанна здесь, все в норме.

– Не хотите снотворного?

В бутылке рядом с экраном оставалось с пол-литра лафройга; кислый йодистый привкус виски еще стоял в горле. Хари заметил, какое у Шанны сделалось лицо, когда он посмотрел на бутылку, и, скривившись, отвернулся.

– Не стоит. Только… глянь, как там папа, ладно? Вдруг я его разбудил.

– Успокоительное, которое принимает Рабочий Майклсон…

– Не зови его «Рабочий Майклсон». Сколько раз тебе повторять?

– Извините, Администратор.

– И меня, блин, Администратором не обзывай.

– Извините, э-э-э… Хари. Такой час… просто забыл.

– Ну ладно. Все равно глянь.

– Хорошо… э-э-э… Хари.

– Давай.

Экран померк.

Заставить себя посмотреть Шанне в глаза он не мог.

– Я… мм… я пойду гляну, как там Фейт. Если уж Брэдли на первом этаже проснулся, я, должно быть, девочку до чертиков напугал.

Шанна поднялась.

– Я схожу.

– Нет-нет, – устало возразил Хари. – Я виноват – мне и отдуваться. Все равно перезагружаться – я заеду в уборную в коридоре, ты спи.

Он свистом подозвал инвалидную коляску. Та с легким жужжанием вкатилась в спальню, ловко огибая мебель, и остановилась у кровати; сенсоры системы ориентации придавали ее движениям почти животную плавность. Простая команда «Ровер, стоять!» поставила колеса на стопор, но Хари включил и ручной тормоз. Опыт общения с шунтом привил ему мрачное недоверие к любым процессорным системам.

Шанна приобняла его за плечи, пытаясь помочь, но он набычился, не шевелясь.

– Справлюсь, – пробормотал он.

– Ох, Хари…

Голос ее звучал так устало, так невыразимо тоскливо, словно одним вздохом Шанна могла передать все недостатки своего мужа и всю глубину своего прощения. Хари стиснул зубы так, что в ушах зазвенело.

– Ложись спать, – выдавил он.

– Лучше бы дал мне помочь, – пробормотала она, и стиснувшая сердце рука разжалась на миг.

Он накрыл ее ладонь своей:

– Ты мне помогаешь всегда, Шан. Ради тебя я держусь. Ради тебя и Фейт. Но с чем могу, я должен справляться сам. Ладно?

Она молча кивнула. Потом, нагнувшись, легонько чмокнула его в щеку и вернулась в свою кровать. Хари мрачно смотрел, как она забирается под одеяло, устраивается поудобней.

– Доброй ночи, – проговорила она.

– Ага. Доброй ночи.

Отвернувшись, Шанна опустила щеку на пуховую подушку.

– Эбби, – позвал Хари, – погасить свет. Исполнить.

В темноте он медленно, осторожно перетащил свое тело с кровати на коляску. Омертвевшие ноги приходилось двигать обеими руками, пристраивая на ступеньку. Потом он долго сидел, тяжело дыша и разглядывая свои руки.

Когда-то он превратил эти руки в орудия смерти, тренировал их, покуда пальцы не стали гибельней клинка. В былые годы Кейна повсеместно считали лучшим спецом по рукопашному бою из ныне живущих. Последнее напоминание о тех днях – хруст ломаных-переломаных костяшек, стянутых блеклыми шрамами.

Тогда он думал, что стал крутым. Только потом, когда этими же руками пришлось запихивать в задницу глицериновые свечи и ставить самому себе клизму, Хари Майклсон понял, насколько иллюзорна его крутизна. В первый раз, когда Шанна, услышав плач мужа, застукала его в уборной – с изгвазданными в дерьме руками, которыми он, оставляя по-детски бесстыжие отпечатки, пытался вколотить обратно в омертвевшие бедра хоть каплю чувствительности, каплю толку, – он понял, что всю жизнь обманывал себя.

Для такого испытания у него никогда не хватало сил.

Сняв с тормоза колесики Ровера, Хари ухватился за стальные обода и медленно покатил кресло к дверям. Пару лет назад он купил себе левитрон, но вскоре продал. Шанне и врачам он заявил, будто магнитное поле, поддерживавшее левитрон в воздухе, не было должным образом экранировано и от этого все проблемы со спинальным шунтом. На самом деле он ненавидел чертову хреновину и боялся. Любая поломка, хотя бы сбой в подаче энергии, оставила бы его беспомощным, неподвижным. У Ровера хоть колеса есть.

Что не мешало Хари и эту коляску ненавидеть.

Дверь при его приближении распахнулась сама. Выкатившись в коридор, Хари направился к спальне Фейт. Стоило бы прежде заехать в уборную и перезагрузиться, но иррациональное упрямство не позволяло Хари вести себя разумно. Даже если случится худшее, грязи будет немного. В Ровера вмонтировали химический туалет под сиденьем и мочевой катетер, хотя Хари про себя давно решил, что если поймает себя на привычке пользоваться ими, то немедля повесится.