— Да, это так. Я позвоню вам сразу же, как только появятся какие-нибудь новые данные.

— Любого сорта.

— Любого сорта.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

— Я…

— Да?

— Понимаете, я сделала нечто такое, что, боюсь, может навредить Джейсу.

— Расскажите мне, — спокойно попросил Гарек, не представляя себе, как Джулия может кому-то навредить, тем более Джейсу.

— Два дня назад я отправила ему домой по почте пакет. Если он попадет в недобрые руки, в руки прессы…

— Он не попадет. Вся почта Джейса направляется на мой адрес. Это обычная практика, когда он отсутствует продолжительное время. Мы сохраняем ее в нераспечатанном виде до его приезда. Если он задерживается, мы оплачиваем счета, которые приходят на его имя. Ваш пакет пока не пришел, но сегодня еще не было почты. Как только он придет, я позвоню вам, если хотите.

— Да. Благодарю вас.

— Могу я хранить его у себя невскрытым до того момента, пока не появится возможность лично передать его Джейсу?

— Да. Пожалуйста.

Прежде чем завершить разговор, Гарек попросил Джулию подтвердить, что имеющийся в его распоряжении телефон правилен. В ответ на ее взволнованную просьбу, чтобы он каким-то образом сообщил ей о звонке, если ее не будет дома или линия окажется занятой, он ее успокоил:

— Я непременно дозвонюсь.

Гарек поинтересовался, есть ли у нее рабочий телефон.

Без малейшего колебания Джулия ответила, что она будет работать дома.

Это будет рисование, поняла она после окончания разговора и твердого обещания Гарека снабжать ее абсолютно любой информацией.

Она создаст акварельные образы Сиэтла в собственной палитре. Увиденные ее собственным взглядом.

План у нее был. И шел он от Джейса. От Джейса ее сновидений. Именно он нашептывал ей это во сне, и его слова казались ей разумными и важными, пока она спала, но как-то меркли, стоило ей проснуться.

Сейчас слова Джейса звучали для нее как никогда отчетливо. И еще это было связано с Уинни. Поскольку Джейс в ее сновидениях говорил, что она должна послать акварели Уинни в «Холмарк». Да, именно в «Холмарк» — компании подойдут образы Уинни для их знаменитых поздравительных открыток. Там оценят ее фантазию, ее магию, ее мажорный взгляд на мир.

— Я собираюсь начать рисовать, — объяснила Джулия своей дочери. — Дома. Мы обе будем рисовать. И это будет очень интересно.

Джулия некоторое время любовалась крошечными радугами, плясавшими в кристалле-снежинке. Затем тихо сказала своей дочке:

— Думаю, мы должны позвонить твоей тете Гейлен. Поздравить ее с Днем святого Валентина. — Расскажет ли она о хирурге, который взят в качестве заложника на чужой земле? Возможно, да. Возможно, и нет. Однако Гейлен никогда не узнает — Джулия ей не скажет, — что это тот человек, которого она встретила в Лондоне и который ей так помог, так много ей дал, который так хотел ее тогда, когда они были вместе, но больше этого не хочет. Джулия уже рассказала Гейлен об этом. Но она не назвала имя Джейса. Хотя могла бы назвать, если бы Гейлен подтолкнула ее к этому. Но этого не произошло. — Я так рада, что не назвала ей имя твоего отца. Она была бы страшно обеспокоена и захотела бы, чтобы мы приехали в Манхэттен и остались у нее. Но мы должны быть здесь, моя малышка, где мы по мысли отца и должны быть. Здесь, в этом Эмералд-Сити, в этом волшебном месте. Будем рисовать акварели и наблюдать за полетами колибри. И разговаривать с Гейлен. О разных приятных вещах. Но о тебе я ей все-таки не скажу. Хотя ты для меня — самое большое счастье. Но это секрет, моя милая малышка. Как и твой папа.

Твой папа…

Ответ из «Холмарка» пришел в середине марта, спустя двадцать две минуты после того, как Джулия поставила сладкий нектар в кормушки колибри и повесила их в проеме кухонного окна.

Как всегда, сердце у нее застучало от страха и надежды, когда зазвонил телефон. Через месяц после Дня святого Валентина Гарек, как и обещал, позвонил ей. Новости по-прежнему были добрые. Джейс продолжал лечить раненых солдат, и отношение к нему со стороны похитителей пока оставалось доброжелательным.

Гейлен тоже звонила, сообщила приятные новости о своей повседневной жизни. Был звонок и от Уилсонов, которые не хотели надоедать, однако беспокоились по поводу того, как Джулия присматривает за домом и за колибри.

И вот теперь звонок из «Холмарка».

Компания по изготовлению поздравительных открыток заинтересовалась представленными произведениями. Она готова взять их все. Нет ли у Джулии еще? Нет, ответила Джулия. Произведений в духе Уинни у нее нет. У нее есть ее собственные акварели.

Люди из компании «Холмарк» опасались, что ее пейзажи Эмералд-Сити будут слишком банальны, тем более после того, как она назвала акварели, которые к тому времени сделала: вишневые деревья в ее дворе в розовом цвету, вид из окна на озеро Вашингтон и гору Рейнир.

Впрочем, это не имело значения. Коллекция Уинни великолепна. И обширна. И они уже запланировали три серии. Одна из девяти открыток будет изображать оленей Уинни, двенадцать других — ее ангелов и восемнадцать — мир глазами Уинни: бирюзовое кукурузное поле, сиреневые дубы, кремовые клены, индиговые, в позолоте, березы. И еще зори и закаты Уинни, ее сумерки. И облака. И конечно, Флоппи.

Еще была рождественская елка Уинни… и ясли на лиловом снегу под золотистым небом с аквамариновой луной и единственной розовато-лиловой звездой.

Компания пока не решила, как эти рождественские акварели будут скомплектованы. И проданы. Но они будут проданы, как будут проданы все картины Уинни.

Никаких других акварелей от Джулии Хейли больше не ждали. Просто это было обычной практикой — находя нового художника, спрашивать, нет ли у него еще чего-нибудь. Но когда Джулия отправила в Канзас-Сити свои акварели с пейзажами Эмералд-Сити…

Она не упомянула в телефонном разговоре, что цветение вишен было изображено через призму кристалла снежинки, а взгляд на величественную белую гору и сапфировую поверхность озера открывался с кресла, украшенного цветами, которое словно приглашало в него сесть.

«Бабушкино кресло» — такое название дала Джулия акварели, когда ее спросили, как она называется. А волшебный цветущий вишневый сад она назвала «Любовь».

Компания «Холмарк» готова была взять все, что Джулия может им дать. Цветы? Да, прекрасно. Рододендроны, азалии, нарциссы, тюльпаны. Колибри? Конечно! И веселье в кафе «У Старбука» — а-ля Тулуз-Лотрек, определили они для себя.

Что угодно. Когда угодно. Они не хотят оказывать на нее давление.

Джулия не ощущала никакого давления. Она была там, где хотела быть. Днем рисовала за кухонным столом под снежинкой, ночью в сновидениях совершала путешествия к Джейсу. В окруженную лесом крепость, где его держали.

Джулия наблюдала за тем, как он лечил раненых солдат. Многие из них были совсем мальчишками. Она предлагала свою помощь, но Джейс говорил ей «нет». Будет гораздо безопаснее, говорил он, если она останется невидимой.

Но если она станет парить над головой, будучи видимой только ему, он будет рад поговорить с ней.

«Я не чувствую себя вполне счастливым, — признавался он с едва заметной улыбкой. — Мне не нравится, что меня держат здесь против моей воли. Но я не просто пленник, Джулия. Эти дети, эти мальчишки-солдаты — они тоже пленники».

Джулия рассказывала ему об Эмералд-Сити, потому что он хотел знать обо всем. О его замечательных дождях. О пышной, роскошной зелени.

Рассказывала ли она ему о страшной правде Логанвилла? Конечно же, нет. Как не рассказывала она этому мужчине, который готов был жениться без любви на беременной Алексис, и о его малышке-девочке. Джейсу и без того хватало страданий в его заточении.

Джулия была в своих снах чрезвычайно осторожна, чтобы не проговориться о девочке… хотя именно Джейс дал ей имя.

Однажды в начале апреля Джулия явилась во сне к Джейсу, видимая ему одному, и он заговорил тихо, так, что могли слышать только она и Софи — маленькая девочка, которая в самолете ворвалась, пританцовывая и смеясь, в салон первого класса.