Гуменник, хотя и считается домовым духом, но самым злым из всех: его трудно ублажить-смирить, если он рассердится и в сердцах залютует. Тогда на овин рукой махни: ни кресты по всем углам, ни молитвы, ни икона Богоматери Неопалимой Купины не помогут, и хоть шубу выворачивай мехом наружу и стереги гумна с кочергой в руках на Агафона-гуменника (22-го августа). Ходят слухи, что в иных местах (например, в Костр. губ.) овинника удается задабривать в его именинные дни. С этой целью приносят пироги и петуха: петуху на пороге отрубают голову и кровью кропят по всем углам, а пирог оставляют в подлазе. Однако, сведущие люди этим приемам не доверяют и рассказы принимают за сказки.

В Брянских лесных местах (в Орлов, губ.) рассказывают такой случай, который произошел с бабой, захотевшей в чистый понедельник в риге лен трепать для пряжи. Только что успела она войти, как кто-то затопал, что лошадь, и захохотал так, что волосы на голове встали дыбом. Товарка этой бабы, со страху, кинулась бежать, а смелая баба продолжала трепать лен столь долго, что домашние начали беспокоиться. Пошли искать и не нашли: как в воду канула. Настала пора мять пеньку, пришла вся семья и видят на гребне какую-то висячую кожу. Начали вглядываться и перепугались: вся кожа цела, и можно было различить на ней и лицо, и волосы, и следы пальцев на руках и ногах. В Смоленщине (около Юхнова) вздумал мужик сушить овин на Михайлов день. Гуменник, за такое кощунство, вынес его из «подлаза», на его глазах подложил под каждый угол овина головешки с огнем и столь застращал виновного, что он за один год поседел как лунь. В вологодских краях гуменника настолько боятся, что не осмеливаются топить и чистить овин в одиночку: всегда ходят вдвоем или втроем.

Из Калужской губ. (Мещовского у.) получились такие вести. Лет 40 — 50 тому назад, одного силача, по имени Валуя, овинник согнул в дугу на всю жизнь за то, что он топил овин не в указанный день и сам сидел около ямы. Пришел этот невидимка-сторож в виде человека и начал совать Валуя в овинную печку, да не мог изжарить силача, а только помял его и согнул. Самого овинника схватил мужик в охапку и закинул в огонь. Однако, это не прошло ему даром: выместила злобная нечисть на сыне Валуя — тоже ражем детине и силаче, и тоже затопившем овин под великий праздник: гуменник поджег овин и спалил малого. Нашли его забитым под стену и все руки в ссадинах — знать, отбивался кулаками.

На кулаках же ведут свои расчеты все эти духи и тогда, когда случается, что они между собой не поладят. Вот что пишут на этот счет из Белозерского уезда (Новг. губ.).

К одному крестьянину приходит вечером захожий человек и просит:

— Укрой меня к ночи, — пусти ночевать.

— Вишь, у самого какая теснота. Ступай в баню: сегодня топили.

— Ну, вот и спасибо, я там и переночую.

На другое утро вернулся чужак из бани и рассказывает:

«Лег я на полок и заснул. Вдруг входит в баню такой мужик, ровно бы подовинник, и говорит:

— Эй, хозяин. На беседу к себе меня звал, а сам пущаешь ночлежников: я вот его задушу.

Поднялась той порой половица, и вышел сам банник.

— Я его пустил, так я его и защищаю. Не тронь.

И начали они бороться. Боролись долго, а все не могут одолеть друг друга. Вдруг банник крикнул мужику:

— Сыми крест да хлещи его!

Поднялся я кое-как, стал хлестать, — оба они и пропали».

Угождения и почет гуменник так же любит, как все его нечистые родичи. Догадливые и опытные люди не иначе начинают топить овин, как попросив у «хозяина» позволения. А вологжане (Кадников, у.) сохраняют еще такой обычай: после того, как мужик сбросит с овина последний сноп, он, перед тем как ему уходить домой, обращается к овину лицом, снимает шапку и с низким поклоном говорит: «Спасибо, батюшка-овинник: послужил ты нынешней осенью верой и правдой».

Не отказывает овинник в своей помощи (по части предсказания судьбы) и тем девицам, которые настолько смелы, что дерзают, мимо бань, ходить гадать к нему на гумно. Та, которой досталась очередь гадать первой, поднимает на голову платье (как и в банях) и становится задом к окну сушила:

— Овинник-родимчик, суждено, что ли, мне в нынешнем году замуж идти?

А гадают об этом всегда на Васильев вечер (в канун Нового года), в полночь между вторыми и третьими петухами (излюбленное время у овинника и самое удобное для заговоров).

Погладит овинник голой рукой — девушка будет жить замужем бедно, погладит мохнатой — богато жить. Иные в садило суют руку, и делают подобные же выводы смотря по тому, как ее погладит. А если никто не тронет, — значит, в девках сидеть.

Не столь многочисленные и не особенно опасные духи из нечисти, под именем «кикиморы», принадлежат исключительно Великороссии, хотя корень этого слова указывает на его древнее и общеславянское происхождение. На то же указывают и остатки народных верований, сохранившиеся среди славянских племен. Так в Белоруссии, сохранившей под шумок борьбы двух вероучений — православного и католического, — основы языческого культа, существует так называемая Мара. Здесь указывают и те места, где она заведомо живет (таких мест пишущему эти строки на могилевском Днепре и его притоках указали счетом до пяти) и повествуют об ее явлениях вживе. В северной лесной России о Маре сохранилось самое смутное представление, и то в очень немногих местах. Зато в Малороссии явно таскают по улицам при встрече весны (1 марта) с пением «веснянок» чучело, называемое марой или мареной, а великорусский морок — та же мрачность или темнота — вызвала особенную молитву на те случаи, когда эта морока желательна или вредна для урожая.

Так, например, в конце июля, называемом «калиниками», (от мученика Калиника, 29 июля), на всем русском севере молят Бога пронести калиники мороком, т. е. туманом, из опасения несчастья от проливных дождей, особенно же от градобоя. Если же на этот день поднимается туман, то рассчитывают на урожай яровых хлебов («припасай закрому на овес с ячменем»). Солнце садится в морок — всегда к дождю и проч.

Если к самостоятельному слову «мор» приставить слово «кика», в значении птичьего крика или киканья, то получится тот самый дворовый дух, который считается злым и вредным для домашней птицы. Эта кикимора однозначна с «шишиморой»: под именем ее она, зачастую, и слывет во многих великорусских местностях. А в этом случае имеется уже прямое указание на «шишей» или «шишигу» — явную нечистую силу, живущую обычно в овинах, играющую свадьбы свои в то время, когда на проезжих дорогах вихри поднимают пыль столбом. Это те самые шиши, которые смущают православных. К шишам посылают в гневе докучных и неприятных людей. Наконец, «хмельные шиши» бывают у людей, допившихся до белой горячки (до чертиков).

Из обманчивого, летучего и легкого, как пух, призрака южной России, дух «мара» у северных практических великороссов превратился в грубого духа, в мрачное привидение, которое днем сидит «невидимкой» за печью, а по ночам выходит проказить. В иных избах мара живет еще охотнее в темных и сырых местах, как, например, в голбцах или подызбицах. Отсюда и выходит она, чтобы проказить с веретенами, прялкой и начатой пряжей. Она берет то и другое, садится прясть в любимом своем месте: в правом от входа углу, подле самой печи. Сюда обычно сметают сор, чтобы потом сжигать его в печи, а не выносить его из избы на ветер и не накликать беды, изурочья и всякой порчи. Впрочем, хотя кикимора и прядет, но от нее не дождешься рубахи, говорит известная пословица, а отсюда и насмешка над ленивыми: «Спи, девушка: кикимора за тебя спрядет, а мать выткет».

Одни говорят (в Новг. губ.), что кикиморы шалят во все святки; другие дают им для проказ одну только ночь под Рождество Христово. Тогда они треплют и сжигают куделю, оставленную у прялок без крестного благословления. Бывает также, что они хищнически стригут овец. Во всех других великорусских губерниях проказам шишиморы-кикиморы отводится безразлично все годичное время. Везде и все уверены также, что кикимора старается скрываться от людей, потому что если человеку удастся накинуть на нее крест, то она так и останется на месте.