После того как Дорис призналась Сьюзи в том, что произошло, и попросила о помощи, Уоррен позвонил ей рано утром в субботу. Он сказал ей, что если даст ей денег для расчетов с кредиторами, то это поможет не ей самой, а лишь тем, кому она была должна, то есть тем, кому она выдала страховку. С его точки зрения, эти люди были спекулянтами, и, соответственно, он не собирался поддерживать их никоим образом. Поняв, что он не собирается ей помогать, Дорис покрылась холодным потом и еле устояла на ногах. Она была уверена, что ее собственный брат таким образом выразил ей свое презрение. Однако он считал свое решение исключительно рациональным.

«Если бы я захотел, то мог бы дать ее кредиторам пару миллионов долларов. Но знаете, я подумал — а не пошли бы они к черту! Что я имею в виду? Брокер, который продал Дорис эти бумаги, обманул не только ее. Он смог обставить всех клиентов отделения компании, в котором работал».

Дорис надеялась, что ей поможет Сьюзи. У Сьюзи было много своих денег, и помимо этого Уоррен снабжал ее немалыми суммами, большую долю которых она раздавала нуждающимся. Однако точно так же, как Сьюзи в свое время не дала денег Билли Роджерсу, чтобы он рассчитался за свой дом, она не оказала никакой финансовой помощи и Дорис.

История о том, что сестра «крайне успешного инвестора» оказалась в сложной ситуации, попала в газету Washington Post. Действия во вред репутации Уоррена считались в семье серьезной проблемой, и Дорис переживала ужасные времена. Баффеты до сих пор не до конца оправились от фатальной передозировки Билли Роджерса, а эта новая история показала, что за благополучным фасадом семьи Баффетов дела обстоят не так уж лучезарно. На каком-то уровне Уоррен понимал, что занимается чрезмерной рационализацией. Разумеется, он боялся гнева Дорис. Когда ее загоняли в угол, она — подобно Кей Грэхем — начинала сопротивляться. Уоррен искренне понимал свою сестру лучше всех остальных людей, однако он не мог смириться с непродуманным поведением любого человека, даже ее. Поэтому он отступил. Он перестал звонить ей, и другие члены семьи также практически перестали общаться с Дорис. Ей казалось, что семья обрубила с ней все связи. Задетая Дорис начала пугать свою мать рассказами о том, что вот-вот потеряет свой дом, и просьбами помочь ей деньгами¹⁰. Как ни печально, именно в это время Федеральная резервная система снизила процентные ставки, компании выкупали свои собственные акции, и рынок быстро оправлялся от краха. За бортом остались только редкие жертвы, такие как Дорис. В панике Дорис вышла замуж за Эла Брайанта, адвоката, который помогал ей управляться с различными юридическими трудностями.

Однако, несмотря на все разногласия, Уоррен предпринял ряд шагов для того, чтобы его сестра могла получать по 10 000 долларов в месяц из средств траста, сформированного в соответствии с завещанием Говарда. «Эта сумма была куда большей, чем я когда-либо тратила за всю свою жизнь», — вспоминает она. Напряжение спало, и они снова могли разговаривать друг с другом. Она не находила слов для выражения своей благодарности — но лишь до тех пор, пока не поняла, что это были ее собственные деньги, которые она просто получила раньше оговоренного срока. В те времена ее доля в трасте, составлявшая чуть более 2000 акций Berkshire, стоивших в 1964 году около 30 000 долларов, оценивалась примерно в 10 миллионов. Траст был устроен таким образом, что деньги из него не выплачивались до смерти Лейлы, а после этого Дорис и Берти могли получить средства четырьмя частями. Кроме того, брат Дорис в качестве еще одной «оливковой ветви мира» организовал фонд Sherwood Foundation, ежегодно выплачивавший 500 000 долларов в виде благотворительных подарков. Дорис, дети Уоррена и Астрид могли выбрать любое направление благотворительности, и фонд перечислял туда по 100 000 долларов. Ежегодные доходы фонда были достаточно большими, примерно такими же, как если бы ее брат разместил в форме траста около семи миллионов для всех пятерых. Таким образом, доля Дорис была примерно такой же, как если бы Уоррен просто поделился с ней деньгами, но была облечена в иную форму.

И, разумеется, эта форма не позволяла ей рассчитаться по долгам или сохранить свой дом. Уоррен никогда не делился деньгами просто так, не имея возможности контролировать последствия. Тем не менее после того, как шторм утих, у Дорис появились новые перспективы. Она была благодарна Уоррену за то, что он преодолел свои предубеждения и помог ей, пусть и по-своему. Она четко представляла себе, что без его помощи не смогла бы сделать вообще ничего. После того как она наскребла денег и расплатилась с долгами, их отношения постепенно вернулись в норму, и алтарь Уоррена так и остался на своем месте в доме Дорис.

Другой жертвой кризиса, с которой Баффету пришлось разбираться, была компания Salomon. Через три месяца после того, как в нее инвестировал Berkshire, Баффет и Мангер впервые посетили собрание правления компании. Основная тема повестки дня была связана с падением объемов работы у подразделений Salomon, занимавшихся трейдингом и слияниями, а также 75 миллионами потерь фирмы вследствие «черного понедельника»¹¹. Salomon вышла из кризиса ослабленной из-за того, что всего за несколько дней до падения рынка Гутфрейнд бесстрастно уволил восемьсот сотрудников, в том числе высокоценимых и давно работавших на компанию, и остановил деятельность прибыльных направлений, таких как торговля коммерческими бумагами (тихая заводь бизнеса по торговле облигациями), причем сделал все это настолько внезапно, что практически безвозвратно испортил отношения с рядом важных клиентов³⁹⁶. Эти действия, а также потери от «черного понедельника» обещали проделать немалую дыру в кармане акционеров к концу года. В итоге акции Salomon посыпались в мусорный бак.

Несмотря на переживания акционеров, комитет по компенсациям (в который Баффет вошел по просьбе его председателя Боба Зеллера) начал обсуждать вопрос снижения цены, по которой сотрудники компании могли бы реализовать свои опционы, связанные с акциями компании.

Опционы представляли собой права на выкуп акций в будущем по определенной цене. Если провести аналогию между Salomon и Sees Candies, то это бы означало, что Баффет рассчитывался бы с рабочими на конвейере клочками бумаги, дававшими им право купить конфеты по фиксированной цене. И если бы цена конфет повышалась от года к году, то вместе с ней росли бы в цене и эти кусочки бумаги.

Однако тот год считался бы для кондитерской фабрики довольно неудачным. Компания была готова понести значительные потери, а ее сотрудников ждало сокращение зарплат. Компенсационный комитет обсуждал вопрос снижения базовой цены, которую работники должны были бы заплатить за «конфеты». Баффет выступал против этого решения. «Кондитерская фабрика» принадлежала ее владельцам — акционерам, а не работникам¹². Он хотел, чтобы базовая цена снизилась не больше, чем доходы¹³. Однако другие члены комитета полагали, что, когда Гутфрейнд обещал им определенные условия двумя месяцами раньше, он имел в виду совершенно определенную цену. Соответственно, им казалось, что возникшая разница должна быть покрыта за счет акционеров. Возможно, они хотели предупредить традиционное для Уолл-стрит паническое бегство в день выплаты бонуса, когда получившие его люди чувствовали себя обделенными: «Хватай деньги и беги!»

Баффет чувствовал, что это неправильно с моральной точки зрения. Акционеры не получают доходов, так почему же работники должны получать свои «конфеты»?

Комитет проголосовал против его предложения — двумя голосами против одного. Баффет был в бешенстве¹⁴. Однако его роль в правлении Salomon была достаточно формальной. Его советы редко принимались во внимание. Несмотря на то что акции Salomon практически сразу восстановились в цене, Баффет посчитал, что изменение цены опционов «почти сразу» сделало его инвестиции в Salomon «значительно менее привлекательными, чем было раньше.