Выцветший фермерский стол при более пристальном изучении оказался не имитацией под старину, а действительно антикварным предметом мебели, к тому же французской.

Комната могла произвести впечатление уютной, но за этим уютом крылся безупречный вкус и бездонный кошелек владельцев.

Я сел на одном конце дивана, а Кэрри Доу на другом – я почему-то знал, что она так и поступит, и будет лениво расправлять кисточки накинутого на диван покрывала, глядя на меня своими спокойными зелеными глазами.

Доктор Доу разместился в одном из кресел и подъехал к нам, остановившись с другой стороны разделявшего нас кофейного столика.

– Итак, мистер Кензи, моя жена сказала мне, что вы частный сыщик.

– Да, сэр.

– Не думаю, что когда-нибудь сталкивался с представителями вашей профессии. – Он погладил бородку. – А ты, милая?

Кэрри Доу покачала головой и погрозила мне пальцем:

– Вы первый.

– Ой, – сказал я. – Надо же.

Доктор Доу потер руки и наклонился ко мне:

– Какое расследование вам больше всего запомнилось?

Я улыбнулся:

– Их столько было, все и не упомнишь.

– Правда? Ну давайте, расскажите нам о каком-нибудь.

– Вообще-то, сэр, я бы с радостью, но я немного спешу, и, если вас не затруднит, может быть, вы ответите на несколько вопросов, касающихся Карен?

Он махнул ладонью над столом:

– Спрашивайте, мистер Кензи. Спрашивайте.

– Откуда вы знали мою дочь? – мягко спросила Кэрри Доу.

Я повернул голову, столкнулся с ее взглядом и в глубине зеленых глаз уловил тут же растаявший отблеск чего-то похожего на горе.

– Она наняла меня полгода назад.

– Зачем? – спросила она.

– Ее домогался мужчина.

– И вы заставили его перестать?

Я кивнул:

– Да, мэм, заставил.

– Ну тогда спасибо, мистер Кензи. Я уверена, Карен это помогло.

– Миссис Доу, – сказал я. – У Карен были враги?

Она смущенно улыбнулась:

– Нет, мистер Кензи. Карен была не из тех, у кого бывают враги. Для этого она была слишком невинным созданием.

Невинным, подумал я. Созданием, подумал я.

Кэрри Доу склонила голову в сторону мужа, и тот подхватил нить разговора:

– Мистер Кензи, если верить полиции, Карен покончила с собой.

– Да.

– Есть какой-то повод сомневаться в их заключении?

Я покачал головой:

– Нет, сэр.

– Ага. – Он кивнул и с минуту молчал, погруженный в себя, скользя взглядом сначала по моему лицу, а затем по комнате. Наконец он снова посмотрел мне в глаза. Улыбнулся и хлопнул себя по коленям, словно принял окончательное решение. – Думаю, сейчас очень неплохо было бы выпить чаю, не считаете?

Должно быть, в комнате был установлен интерком, или же прислуга стояла прямо за дверью, потому что стоило ему произнести эти слова, как дверь кабинета открылась и в комнату вошла невысокого роста женщина. На подносе она несла изящный медный сервиз на три персоны, выполненный в индийском стиле.

Женщине было за тридцать, и одета она была просто: в шорты и футболку. Короткие, мышиного цвета волосы торчали, как нестриженая трава на газоне. У нее была очень бледная и очень проблемная кожа: щеки и подбородок усыпали прыщи, шею покрывали пятна, а руки – сухая шелушащаяся корка.

Не глядя на нас, она поставила поднос на кофейный столик.

– Спасибо, Шивон, – сказала миссис Доу.

– Да, мэм. Что-нибудь еще?

Акцент у нее был еще сильнее, чем у моей матери. Такой акцент встречается только на севере, в холодных и серых городах, вечно, как тучами, накрытых дымом нефтеперерабатывающих заводов.

Доу промолчали. Они аккуратно расставили сервиз на столе: в одной плошке были сливки, в другой сахар, в третьей – чай, который они разлили по чашкам, таким изящным, что я ближе чем в миле от них и чихнуть побоялся бы.

Шивон ждала, тайком поглядывая на меня из-под опущенных ресниц.

Доктор Доу закончил чайную церемонию и поднес чашку к губам, но тут заметил, что я так и не притронулся к своей. Шивон все так же стояла слева от меня.

– Господи, Шивон, – сказал он, – ты можешь идти. – Он засмеялся. – Знаешь, ты выглядишь усталой. Почему бы тебе не отправиться домой? Сегодня нам твои услуги больше не понадобятся.

– Да, доктор, спасибо.

– Это тебе спасибо, – сказал он. – Чай просто замечательный.

Она сутулясь вышла, и, когда дверь за ней закрылась, доктор Доу сказал:

– Прекрасная девушка, просто прекрасная. Она у нас работает чуть ли не с того дня, как приехала сюда четырнадцать лет назад. Да… – мягко добавил он. – Итак, мистер Кензи, нам было очень интересно узнать, зачем вы расследуете смерть моей падчерицы, если расследовать там нечего? – Он сморщил нос, взглянул на меня поверх чашки и сделал глоток.

– Ну, вообще-то, сэр, – сказал я, подняв крышку с плошки со сливками, – меня больше интересует ее жизнь, особенно последние шесть месяцев.

– И почему же? – спросила Кэрри Доу.

Я налил в чашку чаю, добавил немного сахара и сливок. Где-то там моя мать сейчас переворачивалась в гробу – сливки добавляют в кофе, а в чай – молоко, и никак иначе.

– Она не произвела на меня впечатления человека, готового пойти на самоубийство, – сказал я.

– А разве не все мы к этому готовы? – спросила Кэрри Доу.

Я посмотрел на нее:

– Мэм?

– Ну разве в подходящих – или скорее неподходящих – условиях не все мы готовы пойти на самоубийство? Одна трагедия, вторая трагедия, вот и…

Миссис Доу внимательно смотрела на меня поверх чашки, и я, прежде чем ответить, отпил из своей. Доктор Доу был прав, чай оказался просто отличный, даже со сливками. Прости, мама.

– Вполне возможно, – сказал я. – Но Карен покатилась по наклонной уж очень быстро.

– И к такому выводу вы пришли, поскольку близко ее знали? – сказал доктор Доу.

– Прошу прощения?

Он качнул чашкой в мою сторону:

– Вы были близки с моей падчерицей?

Я посмотрел на него, всем своим видом стараясь продемонстрировать непонимание, и он жизнерадостно приподнял брови.

– Да ладно вам, мистер Кензи. О покойных или хорошо, или ничего, но мы в курсе, что в последние несколько месяцев жизни Карен была, скажем так, неразборчива в интимных связях.

– С чего вы так решили?

– Она вела себя вызывающе, – сказала Кэрри Доу. – Не стеснялась в выражениях, чего раньше за ней не водилось. Пила, принимала наркотики. Печальное зрелище, и к тому же крайне… неоригинальное. Она даже моему мужу предложила свои, гхм, услуги.

Я посмотрел на доктора Доу. Он кивнул и поставил чашку на кофейный столик.

– О да, мистер Кензи. Каждый визит Карен оборачивался для нас какой-то пьесой Теннесси Уильямса.

– Вот с этой стороной ее характера я не сталкивался, – сказал я. – Мы общались до того, как с Дэвидом произошел несчастный случай.

Кэрри Доу спросила:

– И какой она вам показалась?

– Она мне показалась доброй, милой, и… да, возможно, чуть наивной, миссис Доу. Явно не из тех, кто прыгает со здания таможни.

Кэрри Доу надула губы и кивнула. Она глядела в пространство – мимо меня, мимо своего мужа, в точку где-то на стене. Отпила чаю – со звуком, напомнившим шелест осенних листьев.

– Это он вас послал? – спросила она наконец.

– А? Кто?

Она обернулась, устремив на меня взгляд своих холодных зеленых глаз:

– У нас больше ничего не осталось, мистер Кензи. Передайте ему это, будьте любезны.

Очень медленно я произнес:

– У меня нет ни малейшей идеи, что вы имеете в виду.

Она усмехнулась – очень тихо, словно звякнула музыкальная подвеска:

– Да все вы понимаете.

Но доктор Доу возразил:

– А может, и нет. Может, и нет.

Она взглянула на него, а затем они оба уставились на меня. Только сейчас я заметил в их глазах вежливую лихорадку, и от этого зрелища мне захотелось выскочить из собственной кожи, выпрыгнуть из окна и, стуча костями, рвануть куда подальше.

Доктор Доу сказал:

– Если вы пришли не вымогать деньги, мистер Кензи, то зачем?