– Значит, хотите узнать о смерти Карен Николc.

– Ага.

Она прожевала, затем отпила чаю.

– Опасаетесь, что ее толкнули?

– А ее толкнули?

– Не-а. – Она откинулась на спинку стула, наблюдая за стариком, кормившим на улице голубей. Лицо у него было сморщенным и маленьким, а нос – таким крючковатым, что старик очень напоминал птиц, которых подкармливал. Мы сидели в «Кафе де Хозе у Хорхе», в квартале от места происшествия. Здесь подавали девять различных видов булочек, пятнадцать видов кексов, блюда из тофу и что угодно с отрубями.

Джоэлла Томас сказала:

– Самоубийство это. – Она пожала плечами. – Яснее ясного. Убийцей оказалась гравитация. Никаких признаков борьбы, никаких следов рядом с местом прыжка. Черт, да яснее дела и быть не может.

– И этот суицид вполне объясним, да?

– В каком смысле?

– Бойфренд попал в аварию, она в депрессии, все такое?

– Вполне логичное предположение.

– И этого достаточно?

– А, понимаю, к чему вы клоните. – Она кивнула, а затем покачала головой: – Слушайте, вот самоубийства… Их вообще редко можно объяснить. И вот еще что: большинство самоубийц записок не оставляет. Процентов десять могут что-то такое черкнуть, а остальные? Просто убивают себя, а мы гадай почему.

– Но должно же быть что-то общее.

– Между жертвами? – Она снова отпила чаю, снова покачала головой: – Ну, очевидно, что все они находятся в депрессии. А кто нет? Вот вы что, каждое утро просыпаетесь и говорите себе: «Как хорошо быть живым»?

Я ухмыльнулся и покачал головой.

– Я так и думала. Как и я, собственно. А как насчет вашего прошлого?

– Э-э?

– Ваше прошлое. – Она ткнула в мою сторону ложкой, затем помешала чай. – Вот вас полностью устраивает вообще все, что с вами происходило? Или все-таки есть какие-то вещи, которые вы ни с кем не обсуждаете, но которые заставляют вас содрогаться даже двадцать лет спустя?

Я задумался над ее вопросом. Однажды, в раннем детстве – мне было лет шесть-семь, не больше, – отец выпорол меня ремнем. Я зашел в спальню, которую делил со своей сестрой, увидел, как она стоит на коленях и играет со своими куклами, и ударил ее по затылку изо всех сил. Выражение ее лица – шок, страх, но вместе с тем и усталое смирение – этот образ врезался мне в мозг и засел там гвоздем. Даже сейчас, больше чем четверть века спустя, ее девятилетнее лицо всплыло в моей памяти, и меня накрыло волной стыда столь жгучего и всеобъемлющего, что казалось – еще немного, и она сомнет меня и размажет по полу.

И это только одно воспоминание. Одно из очень длинного списка, составленного за жизнь, полную ошибок, просчетов и эмоциональных срывов.

– У вас по лицу видно, – сказала Джоэлла Томас. – Есть какие-то куски прошлого, с которыми вам никогда не смириться.

– А у вас?

Она кивнула:

– О да. – Откинулась назад, посмотрела на вентилятор под потолком и с шумом выдохнула: – О да. Дело в том, что у всех нас есть такие воспоминания. Мы все тащим свое прошлое за собой, и в настоящем постоянно лажаем, и у каждого выпадают дни, когда просто не видишь особого смысла жить дальше. Самоубийцы – это те, кто доводит дело до конца. Смотрят на себя и говорят: «Дальше то же самое, только больше? Да ну на фиг. Пора сойти с этого автобуса». И в большинстве случаев никто не знает, какая соломинка переломила им хребет. Я иногда сталкивалась с такими случаями, которые вообще умом не понять. В прошлом году, например… Молодая мать, в Брайтоне. Любила своего мужа, своих детей и свою собаку. Работа отличная. С родителями отношения просто прекрасные. Никаких финансовых трудностей. Так вот, ее лучшая подруга выходит замуж, а она – подружка невесты. После свадьбы она едет домой и вешается в ванной, даже не сняв это уродливое платье из шифона. И возникает вопрос: что на свадьбе ее к этому толкнуло? Она была тайно влюблена в жениха? Или в невесту? Или вспомнила, как сама выходила замуж, вспомнила все свои надежды и поняла, насколько они оказались далеки от действительности? Или ей просто надоело жить? – Джоэлла медленно пожала плечами. – Я не знаю. И никто не знает. Но точно могу сказать – никто, вообще никто из ее знакомых – не ожидал, что она так поступит.

Мой кофе остыл, но я все равно сделал глоток.

– Мистер Кензи, – произнесла Джоэлла Томас, – Карен Николc покончила с собой. С этим спорить бесполезно. А спрашивать почему – пустая трата времени. Кому от этого легче станет?

– Вы ее не знали, – сказал я. – Для нее это было явно не нормальное поведение.

– Нормального поведения вообще не бывает, – сказала Джоэлла Томас.

– Вы выяснили, где она жила последние два месяца?

Она покачала головой:

– Выясним, когда домовладелец захочет сдать ее квартиру еще кому-нибудь.

– А до тех пор?

– А до тех пор она мертва, и на задержку с квартплатой ей плевать.

Я закатил глаза.

Она закатила свои. Затем наклонилась ко мне и уставилась на меня своими призрачными глазами:

– Можно вас спросить?

– Конечно, – сказал я.

– И не поймите мой вопрос неправильно, поскольку вы похожи на адекватного человека.

– Спрашивайте.

– Вы с Карен Николc встречались сколько? Один раз?

– Ага, один.

– И вы верите мне, что она покончила с собой без посторонней помощи?

– Верю.

– Ну тогда, мистер Кензи, с какой стати вы так интересуетесь, что с ней случилось до этого?

Я откинулся на спинку стула.

– У вас никогда не бывает такого чувства, что вы облажались? И вам хочется все исправить?

– Бывает.

– Карен Николc, – сказал я, – оставила сообщение на моем автоответчике. Это было четыре месяца тому назад. Она попросила перезвонить. А я не перезвонил.

– И?

– И не перезвонил я ей вовсе не по какой-то благородной причине.

Она надела свои очки, позволила им скользнуть по носу. Взглянула на меня поверх линз:

– Стоп, то есть вы считаете себя настолько крутым, что, если бы просто перезвонили ей, то сейчас она была бы жива?

– Нет. Я считаю себя в долгу перед ней, потому что не пришел ей на помощь, и по дурацкой причине.

Она уставилась на меня, чуть приоткрыв рот.

– Вы думаете, что я спятил.

– Я думаю, что вы спятили. Она ведь взрослая женщина была, не…

– Ее бойфренда сбила машина. Несчастный случай?

Она кивнула:

– Да, я проверяла. Сорок шесть свидетелей, и все говорят одно и то же – он споткнулся. В квартале оттуда, на пересечении Атлантик и Конгресс, находилась патрульная машина. Они подъехали, как только услышали шум столкновения, где-то через двенадцать секунд после происшествия. Сбивший Веттерау водитель – турист по имени Стивен Кернз. Он в таком шоке был, до сих пор посылает Веттерау в палату цветы каждый день.

– Ладно, – сказал я. – А почему жизнь Карен Николc так резко пошла под откос? Работа, квартира – все развеялось как дым?

– Характерный признак депрессии, – ответила Джоэлла Томас. – Ты настолько охвачен своими проблемами, что забываешь обо всем остальном.

Пара среднего возраста женщин с одинаковыми очками от Версаче остановились возле нашего столика с подносами в руках и принялись оглядываться в поисках свободного места. Одна из них увидела мою почти пустую чашку и крошки от булочки на блюдце перед Джоэллой и громко вздохнула.

– Хорошо вздыхаете, – сказала Джоэлла. – Солидная практика?

Женщина сделала вид, что не слышит, и перевела взгляд на подругу. Та тоже вздохнула.

– Ого, оно заразно, оказывается, – сказал я.

– Некоторые люди иногда просто не умеют себя вести, не находишь? – произнесла первая женщина, обращаясь ко второй.

Джоэлла широко мне улыбнулась.

– «Не умеют себя вести», – повторила она. – Им хочется назвать меня черномазой, но вместо этого они рассуждают про «неумение себя вести». Это льстит их самооценке.

Она повернулась к женщинам, которые смотрели куда угодно, но только не на нас:

– Так ведь, а?

Женщины опять вздохнули.