И Наполеон, и фашистские генералы жаловались, что партизаны воюют не по правилам. По-глупому жаловались. Партизанская тактика и должна изначально отличаться от тактики регулярных частей, действующих на сплошном фронте.
Лобовые атаки на изматывание обороны противника – не для нас. Я просто смеялся, когда во время чеченской войны слышал заявления многозвездных российских генералов, говоривших:
– Масхадов и Басаев – трусы. Они боятся выйти на открытый поединок. Мы бы их тогда…
Мне думалось: «Зачем эти генералы демонстрируют свою неграмотность? Не выйдут чеченские боевики на такой бой и не должны выходить. В отличие от вас, генералы, они изучили теорию и практику партизанских действий». Кто-то может возразить, что боевики – не партизаны в прямом смысле этого слова, а террористы. Да, террористы. Но действуют партизанскими методами. Они воюют не дивизиями и полками, а мелкими группами, стараясь побольнее ударить там, где их не ждут.
Это и есть партизанский подход, который мы накрепко усвоили еще в первые месяцы войны. В отличие от чеченских террористов нам и в голову не приходило заложить взрывчатку на рынке, на который приходят мирные жители.
Если бы первый российский президент Б.Н. Ельцин прочитал хоть несколько книг о партизанской войне, он никогда не принял бы решение начать вооруженную авантюру в Чечне силами регулярной армии. Ведь такая армия не обучалась методам партизанских действий и даже методам противодействия партизанам. У кадрового военного и у партизана даже мышление разное. Я имею в виду военное мышление.
Приведу еще один случай. В 1943 году в конце февраля Пинское партизанское соединение вело тяжелые бои с превосходящими силами оккупантов. Против нас была брошена сорокатысячная группировка войск с танками, авиацией. Пришлось выходить из окружения на запад, в Логишинский и Телеханский районы. Три роты «отряда Комарова» оказались вне этого кольца. Отколовшимся отрядом Корж приказал командовать капитану Николаю Баранову, а я стал комиссаром.
После трудного перехода вышли в Любанскую партизанскую зону. Вывезли и вынесли своих раненых, чтобы самолетами отправить на Большую землю. Люди были измучены до предела. А в штабе Минского партизанского соединения получаем приказ: через сутки атаковать и уничтожить крупный гарнизон в деревне Постолы. Капитан Баранов ответил:
– Есть разгромить гарнизон противника.
А я этот приказ «тормознул» по своему комиссарскому праву. Наступать по открытому полю? Тем более что патронов у нас оставалось на полчаса боя. Да без тщательной разведки и подготовки. Погубим людей.
Вызвали в штаб соединения. Заместитель командира соединения Иосиф Бельский во время словесной перепалки назвал меня трусом и даже пригрозил расстрелом. Я схватился за автомат. Мы уже с 1941 года знали цену каждому, кто трус, а кто нет. Выражения с моей стороны последовали тоже не совсем лицеприятные, лучше сказать – непечатные.
Свидетелем этой схватки стал секретарь ЦК комсомола Белоруссии Михаил Зимянин, кстати, будущий главный редактор «Правды» и секретарь ЦК КПСС. Вот с кем сводила тогда партизанская судьба. Зимянин, человек довольно резкий, попытался меня приструнить:
– Мальчишка, как разговариваешь с заместителем командира соединения?!
Но я стоял на своем:
– Можете меня расстрелять, но на верную гибель людей не поведем. Юзику не подчинюсь. У нас есть свой командир соединения.
Юзика (Иосифа Бельского) я знал с осени 1941 года. Произошло знакомство не в лучшей для него ситуации. Зимянину такой разговор был в диковинку. «Тонкости» наших взаимоотношений ему были неизвестны. Но минчанам он посоветовал свой приказ отменить.
Почему Баранов ответил: «Есть!»? Этот ответ вытекал из ментальности недавнего строевого офицера: приказ должен быть выполнен любой ценой. Почему я сказал: «Нет!»? Потому что любая цена нас не могла устроить. Это мне продиктовал опыт полуторалетних партизанских действий.
На той войне мы вели разные бои. Были и стремительные атаки, и позиционное противостояние, чаще всего характерное для обороны. Бывало, что такое противоборство длилось неделями. Но это стало возможным, когда партизанские зоны уже занимали многие тысячи квадратных километров, а отряды и бригады насчитывали десятки тысяч хорошо вооруженных бойцов.
На первом этапе мы старались нещадно жалить. Но с обязательным точным расчетом сил и возможностей. Мы ставили своей целью выиграть каждый бой. В противном случае предпочитали в драку не ввязываться. И это был правильный подход.
После войны западные военные историки Диксон и Гельбруни написали:
«…Советские партизаны доказали, что тысяча отрядов по пятьдесят человек лучше, чем пятьдесят отрядов по тысяче человек». И добавили: «Ущерб, нанесенный немецкой армией партизанской войной, нельзя определять только числом убитых и раненых и количеством уничтоженных орудий и складов.
К этому еще следует добавить потерю немецкой армией боеспособности и ударной мощи, значение которой трудно оценить в цифрах. Главное состоит в том, что ухудшилось моральное состояние солдат, которые воевали в стране, где каждый гражданин мог оказаться партизаном, а каждый необычный шум – сигналом для начала партизанской атаки».
Излишняя концентрация партизанских сил в одном месте, в одной боевой единице – тоже ошибочна. Особенно ошибочна она была в самом начале нашего движения. По этой причине, я считаю, погиб в сентябре 1941 года Столинский партизанский отряд, в котором базировался и подпольный обком партии.
Тогда по неопытности думалось, что чем нас больше в одном формировании, тем лучше для нас. Оказалось – для врага. Ему ничего не стоило подтянуть хорошо организованные, обеспеченные техникой, потому легкие на подъем регулярные части, окружить и…
Этот вывод подтверждает и более поздний партизанский опыт. Как теперь известно, рейд соединения Ковпака в Карпаты не достиг тогда всех поставленных целей. Ковпаковцев сильно потрепали немцы и бандеровцы. Они потеряли много ценных людей, включая комиссара соединения Руднева. Назад выбираться пришлось разрозненными группами.
Из рассекреченных архивов теперь стало известно, что заместитель наркома обороны Щаденко на первом этапе войны внес предложение о формировании крупных партизанских соединений и переброске их в тыл немцев. В декабре 1941 года было создано Управление по формированию партизанских частей, отрядов и групп.
Предлагалось создать две партизанские армии. Одну на юге из шести-семи кавалерийских дивизий по пять с лишним тысяч общей численностью 33 тысячи. Вторую – из 26 481 человека в составе пяти дивизий на базе ополчений Ивановской, Ярославской, приволжских, уральских и сибирских областей.
Жизнь отвергла эту идею. Армии создать можно. Но как их переправить в тыл врага? Как снабжать их продовольствием, боеприпасами, горючим, обеспечить воздушное прикрытие, которое крупным формированиям просто необходимо?..
Практика войны показала, что любой армии проще разгромить чужую дивизию в своем тылу, чем обнаружить и уничтожить полсотни, сотню мелких боевых групп, неожиданно и непредсказуемо возникающих в разных местах и больно кусающих.
Между прочим, немцы в 1943 году забрасывали в партизанские отряды листовки на эту тему. Использовали логотип «Правды», надпись «Смерть немецко-фашистским оккупантам» и призывали: «Объединяйтесь в крупные соединения. Нечего проводить мелкие бои, они ничего не дают. Будем громить оккупантов, занимать города, железнодорожные узлы и станции. Поможем Красной Армии по-крупному». Была такая уловка, но партизаны на нее не поддались.
Кто-нибудь из более молодых может спросить: «А как же понимать тогда партизанские бригады, партизанские соединения, тысячи людей?» Опять же не надо подходить к этому по-армейски.
Да, партизанские отряды вырастали до бригад, отряды и бригады входили в соединения. Но соединение контролировало десяток и более районов, по которым и были разбросаны отряды. В крупных операциях они действовали сообща. Потом даже со штабами армий и фронтов эти операции согласовывались.
