«Еще не поздно все изменить. Это ведь не окончательное решение».

Однако она знала, что не лгала Кэтрин, говоря, что согласна стать супругой Ричарда Глостера.

«Поистине брак не имеет ничего общего с любовью, – размышляла Анна, невольно ломая руки. – И Ричард прав, когда говорит о нем, как о сделке. Супружество всего лишь одна из сторон жизни, любовь – другая. И если однажды я соединилась перед алтарем с тем, кого любила, то я должна лишь благодарить Бога и всех святых за счастливые дни, что были мне дарованы, и не ропща нести далее свой крест».

Она вновь и вновь убеждала себя в своей правоте, но вместе с тем чувствовала себя смертельно усталой и разбитой.

Дождь внезапно кончился, лишь из водостоков с журчанием бежала вода. Анна различила приближающийся топот копыт на каменистой тропе, что вела из долины к монастырю. Ее это не удивило. К Ричарду часто являлись гонцы, и порой он даже среди ночи покидал Сент-Мартин. Сейчас она подумала лишь о том, что гонцу довелось совершить не самое приятное путешествие. Впрочем, верховые Ричарда – люди чаще всего грубые и выносливые. Им нипочем любое ненастье, у них хорошие кони, которых они меняют на всех постоялых дворах. Теперь они чаще всего пускаются в путь в одиночку. Наместник Севера извел под корень несколько разбойничьих отрядов, и дороги стали куда спокойнее. Сейчас гонцов не подстерегают опасности наподобие тех, с которыми пришлось столкнуться на пути в Англию рыцарю Майсгрейву и его людям.

Анна услышала, как стук копыт затих у ворот Сент-Мартина, потом раздались громкие удары дверного молота. Анна как раз стояла у того конца галереи, откуда через черепичное навершие стены был виден внешний двор, фасад странноприимного дома, узкие оконца церкви и тяжелые внешние ворота, за которыми все еще находился одинокий путник. Из темноты выступали лишь едва различимые контуры строений, слабо озаренные висящим под аркой ворот бронзовым фонарем, в котором мерцал огонек свечи.

Бог знает, почему Анна задержалась здесь. Ее мысли были заняты совсем другим, тем не менее какое-то безотчетное чувство удержало ее здесь. Она видела, как из сторожки проковылял согнутый ревматизмом старик привратник и завозился у ворот, вглядываясь в зарешеченное оконце калитки. Наконец скрипнули петли и появился силуэт гонца, ведшего в поводу лошадь. Старик принял поводья, что-то сказал, и гонец легкой, пружинящей походкой направился в сторону странноприимного дома. Анна видела его лишь несколько секунд, пока он не растворился во мраке, сопровождаемый скрипом деревянных ступеней, но так и застыла, вглядываясь во тьму. Сердце билось так, что, казалось, грудь сейчас разорвется.

– Не может быть…

Она заставила себя опомниться.

«Нет-нет, это уж слишком! Что за ночь? Разум отказывается служить мне».

Она порывалась уйти, но вместо этого лишь вцепилась в шершавый край стены. В ладони врезались острые изломы старой черепицы. Это немного привело ее в чувство, но сердце по-прежнему билось, как испуганная птица.

Анна смотрела туда, где у ворот мерцал неровный круг света.

Пришелец был высок, у него знакомый мощный разворот плеч. На голову накинут капюшон, лица не видно, но дорожная, до колен, пелерина распахнута, и она успела заметить обшитую бляхами куртку, длинные сильные ноги в высоких сапогах. И походка – странно видеть такую легкость у высокого, атлетически сложенного мужчины. Анна знала лишь одного человека, в котором несокрушимая мощь сочеталась с мягкой грацией. Этим человеком был Филип Майсгрейв. Но этого не может быть.

Она постаралась урезонить себя, заставила вспомнить восковое лицо Филипа на смертном одре, неестественную твердость руки, которую она судорожно сжимала, не желая расставаться с ним, холод неподвижных губ.

Она не могла оторвать глаз от светлого пятна, где только что возник ее возлюбленный. Это, конечно, наваждение.

Но в следующий миг она уже бежала со всех ног, чтобы удостовериться самой…

Она не заметила, как миновала один за другим дворы, как оказалась в темных сенях странноприимного дома. И лишь когда едва не наскочила на Джона Дайтона, немного пришла в себя.

– Пропустите меня, Джон!

Он смотрел на нее с удивлением, но, казалось, и не собирался подчиниться. Анна схватила его за ремни, скрещенные на груди, и встряхнула с неожиданной силой.

– Где мой супруг? Где Филип Майсгрейв? Я только что видела его!

Челюсть Дайтона медленно и тяжело отвисла. Потом он глубоко задышал и стал мелко креститься. Однако, когда Анна снова попыталась обойти его, удержал ее.

– Прошу простить меня. У герцога гонец из Лондона.

– Разрази вас гром, Джон Дайтон! Я должна его видеть. Убирайтесь!

И, как когда-то в детстве, почти не сознавая, что делает, сорвала каску с его головы и отшвырнула далеко в сторону; когда же Дайтон невольно обернулся на грохот, проскочила за его спиной и толкнула тяжелую дверь.

Перед ней была знакомая комната Ричарда с выбеленными стенами и темными дубовыми консолями, поддерживающими потолок. На стенах шевелились тени от огня, блики пламени отражались от оловянных кубков, стоявших на столе. За столом вполоборота к двери сидел Ричард. Беседуя, он наливал из кувшина вино, но так и застыл на полуслове, устремив взгляд на Анну. Она же, словно не заметив его, во все глаза смотрела на человека у камина. Он сбросил пелерину, от которой поднимался пар, и развешивал ее для просушки на сплетенном из ивовых прутьев экране перед огнем. На звук открываемой двери он оглянулся.

Анна едва сдержала возглас разочарования.

Немыслимо было спутать этого человека с Филипом. Он был высок и строен, но на этом сходство и заканчивалось.

– Дорогая моя, чему обязан чести видеть вас в столь позднее время?

Кажется, это проговорил Глостер. Анна перевела взгляд и, не отвечая, вновь посмотрела на незнакомца.

«О небо! Как я могла так ошибиться?»

Резко высеченное лицо, тяжелый, несколько выдающийся вперед подбородок, короткий прямой нос, выступающие над впалыми щеками скулы. Коротко остриженные темные волосы подчеркивали правильную форму головы и обнажали массивную, как столб, шею.

«Он безобразен! Как я могла сравнить их…»

Она даже не подозревала, какое безграничное разочарование написано на ее лице.

Незнакомец смотрел на нее. Его глубоко сидящие под темными бровями глаза цвета патоки казались печальными. Но стоявшую перед ним женщину он разглядывал с интересом и некоторым удивлением. Постепенно Анна пришла в себя. Она поняла, что уже целую минуту неотрывно смотрит на этого человека. С трудом подавив вздох, она перевела взгляд на языки пламени в камине.

«Оттуда никто не возвращался. Как все это глупо…»

Она боялась, что сейчас разрыдается, но усилием воли взяла себя в руки.

– Милорд Ричард…

Она не знала, что скажет сейчас. Герцог глядел на нее озадаченно.

– Ваша милость!..

Только сейчас Анна заметила возникшего рядом Джона Дайтона.

– Ваша милость, я не хотел ее пускать. Но леди была словно… одержимая…

– Помолчите, Дайтон! И выбирайте выражения, говоря о графине.

Он шагнул к Анне.

– Что с вами, моя дорогая? Успокойтесь. Прошу вас, присядьте. Выпейте немного вина. Дозвольте вам представить моего поверенного в Лондоне сэра Джеймса Тирелла. Кажется, он вас заинтересовал?

– Нет, – отвечала Анна.

Только теперь она поняла, сколь нелепо себя повела, ворвавшись среди ночи в покои Ричарда Глостера. Эти трое мужчин ожидали разъяснений, и ей следовало как-то оправдаться. Однако теперь, когда она разглядела поверенного герцога, она скорее бы язык себе откусила, чем созналась, что приняла его за Филипа Майсгрейва.

– Леди что-то говорила о своем муже, – неожиданно произнес Дайтон. – Якобы она видела его.

– Что?!

Анна увидела, как рука Ричарда потянулась к нагрудному кресту.

– Творец всемогущий! Что это означает, Анна?

– Ничего. Ровным счетом ничего.

Она поставила на стол бокал, который машинально вертела в руках.