Вспыхнула молния. Гром пророкотал совсем близко. Резкий порыв ветра захлопнул ставень. Сразу стало темно и душно. Анна ощущала такое напряжение, какого не испытывала уже давно.

«Я предлагаю вам дружбу, – говорил Ричард. – Если вам понадобится человек, готовый понести раскаленное железо…»

Эта последняя фраза особенно запомнилась Анне. Когда Ричард ее произнес, у нее невольно сжалось сердце.

«Филип Майсгрейв будет там, где будете вы. Стоит только подумать о нем, как он будет с вами».

При мысли о Филипе на глаза навернулись слезы. Она вынула одну за другой шпильки из волос и, когда они тяжелой копной упали на спину, встряхнула головой.

…Такая привычная, но уже непереносимая боль в груди. Одинокая слеза скатилась по щеке.

– Ты оставил меня, – шептала она. – Что мне теперь делать? Без тебя я всегда была беспомощной…

Ветер вновь качнул ставень так резко, что Анна вздрогнула. Она слышала, как тяжело упали первые капли, потом еще и еще, а мгновение спустя ливень хлынул, забарабанил по кровлям, словно созывая к битве.

Анна вернулась к окну. Там была непроглядная тьма, но она казалась живой и осязаемой из-за потоков воды, заполнивших весь мир. Сквозь эту муть маячил слабый отсвет.

Порыв ветра обдал Анну мириадами брызг. Она ахнула, но не отошла. Мощь стихии всегда завораживала ее.

Ослепительно сверкнула молния. Анна увидела корявые ветви груши, сплошную стену рушащейся воды, за которой едва проступали очертания построек. Где-то там бодрствовал Ричард Глостер.

«Я знаю его самую сокровенную тайну, знаю, что когда-то давным-давно он струсил и предал своего младшего брата Эдмунда. Отец презирал Ричарда за это, и я поступала так же. Он был уродлив, я его не любила, и мне было отрадно смеяться над ним. Господи, как я ненавидела его тогда! Как же вышло, что теперь все изменилось, и человек, которого я считала последним негодяем, стал для меня поддержкой и опорой? И вот теперь, вместо того, чтобы ответить на его притязания решительным отказом, я мучаю себя и колеблюсь».

Сверкнула молния. Дождь полил еще сильнее, хотя это и казалось уже невозможным.

– Филип, – задыхаясь, прошептала Анна навстречу ветру и дождю, – Филип, что мне делать? Разумом я понимаю, что так и следует поступить, но сердце мое противится. Я люблю тебя, Фил!

Глухо и раскатисто прогрохотал гром. Потом вновь кривая молния расколола непроглядный свинцовый мрак.

Анна подставила лицо ветру, сама не зная, что она ищет в этой ночи, о чем вопрошает ее?

– Твоя душа знает о моих сомнениях, и неужели ты не подашь мне знак? Ты всегда помогал мне, возлюбленный мой, что мне делать? Ответь!

От оглушительного удара грома небо словно раскололось. Анна невольно отшатнулась от окна.

Началось настоящее светопреставление. Несколько минут подряд яростные вспышки молний прорезали мрак, рассекали небо, а гром грохотал без умолку, словно весь гнев небес обрушился на бренную землю.

Анна, трепеща, осенила себя крестным знамением.

– Святая Дева! Что это значит?

Внезапно среди раскатов грома и слитного шума дождя она услышала тонкий вскрик:

– Мама!

Не помня себя, Анна выскочила из комнаты и при вспышке молнии увидела бегущую к ней по галерее девочку. Она подхватила ее и прижала к себе.

Дождь шумел, словно река.

Анна подняла Кэтрин на руки и внесла в келью.

– Дитя мое, как ты меня напугала!

Она стащила с нее платье и растерла ледяные ступни.

– Мне было так страшно, мама! Я проснулась, а все смотрят в окно. Сестра Геновева молится, и тебя нет. Я боялась, что гром убьет тебя.

Анна укутала девочку в одеяло и стала баюкать.

В дверях показалась перепуганная сестра Агата.

– Святой Мартин! Кэтрин здесь?

– Да, матушка. Она сегодня останется со мной.

Когда монахиня ушла, они вдвоем устроились на лежанке. Прижимая к себе дочь, Анна вновь почувствовала себя сильной и решительной. Иначе и быть не могло, если с нею ее девочка. Кэтрин сонно пробормотала:

– Только что мне приснился отец. Он что-то говорил мне, но из-за грома я не разобрала слов. А потом проснулась, и мне стало страшно за тебя.

У Анны гулко забилось сердце. Не это ли тот знак, которого она просила?

– Кэт, постарайся припомнить, что говорил отец?

В темноте Кэтрин сосредоточенно сопела. Потом Анна почувствовала, что девочка недоуменно пожимает плечами.

– Он говорил о тебе. Мне так кажется. Ведь недаром я побежала сюда. Я испугалась, что гром убьет тебя и ты уйдешь туда, куда ушел папа. Что тогда мне делать? Ведь без тебя я совсем одна, если не считать его светлости, конечно…

Последние слова дочери поразили Анну.

– Почему ты считаешь, что что-то значишь для герцога Глостера?

Голос у Анны сел, и слова она произносила через силу. Вот оно – выпавшее звено в цепи ее рассуждений. Все это время она принуждала себя не помышлять о привязанности Кэтрин к Ричарду.

«Ваша дочь станет принцессой», – сказал он.

Кэтрин завозилась и уткнулась головой в скулу Анны. Она невольно охнула. Ричард, однако, довольно чувствительно ее ударил. Анна вдруг вспылила. Как он смел! Он повел себя, как обычный мужлан, сбросивший маску куртуазной воспитанности. Только Филип был другим.

– Матушка, вы станете супругой Ричарда Глостера?

Что же сказал Филип дочери такого, что она во тьме кинулась к матери?

– Матушка, станете ли вы женой доброго герцога Ричарда?

«Я просила, чтобы мне был дан знак. И вот – пришла Кэтрин».

– Матушка, почему вы молчите?

– Тебе хочется этого, дитя мое?

– Да! О да! Я так давно мечтала, чтобы это произошло!

– Разве ты уже забыла отца, Кэтрин, что хочешь назваться дочерью герцога?

– Матушка! Что вы такое говорите?

Кэтрин едва не вскочила от возмущения.

– Мой отец был самым сильным и прекрасным рыцарем во всем христианском мире, и я каждое утро и вечер поминаю его в своих молитвах, так же, как и братца Дэвида. Да покоятся они с миром. Но, матушка, вы не должны дурно думать обо мне. Ведь даже мать Евлалия говорила, что если вы не примете здесь постриг, то самое лучшее для вас – стать супругой милорда герцога.

«Все это очень странно. Настоятельница знает, что я хочу стать монахиней, и должна быть заинтересована в этом, ибо понимает, что вместе со мной монастырь получит хороший вклад. Почему же теперь она думает иначе?»

– Спи, дитя мое.

– Но вы не ответили мне!

Анна вздохнула.

«Вы знаете, как мы с девочкой привязались друг к другу, – вспомнила она слова Ричарда. – Я бы и к собственной дочери не испытывал большей нежности».

– Да, дитя мое. Возможно, так и будет.

Она почувствовала, как Кэт поймала в темноте ее руку и поцеловала.

– Благослови вас Господь, мама!

Анна ощутила невыносимую горечь. Но вместе с тем, приняв решение, внезапно испытала облегчение.

«Все будет так, как решили вы с Кэтрин», – мысленно произнесла она в темноту. Она почти не слушала лепет дочери о том, как будет хорошо, когда герцог Глостер заберет их обеих в Понтефракт. Анна наперечет знала все ее мечты: белый пони, обезьянка, которая умеет танцевать павану, ларчик для одежды, который начинает наигрывать музыку, едва откроешь крышку; и даже огромная чудная рыба дельфин, которую держат в бассейне и которая умеет стоять на хвосте.

Кэтрин вскоре умолкла, прижалась к матери, и по ее ровному дыханию Анна поняла, что девочка уснула.

Гром прогрохотал где-то вдалеке и рассыпался, затихая. Анна тихонько коснулась губами щеки дочери.

«Она нуждается в человеке, который заменил бы ей отца, и она сама выбрала для этого герцога Ричарда».

Стараясь не разбудить дочь, она высвободилась из сонных детских объятий и, укрыв ее, вышла из кельи на галерею. Было тихо, лишь шелестел дождь, да порой позвякивал цепью под навесом Пендрагон. Анна принялась бесцельно прохаживаться из конца в конец галереи. В бледном свете зарниц видны были косые струи дождя да пузырящиеся лужи у статуи святого Мартина.