Я — своя беда, свое несчастье, своя единственная проблема, с которой, увы, мне нельзя справиться земными способами.

      — Действительно? — спросил он, не веря в мои слова.

      — Действительно, — подтвердила я, — ну, а сейчас показывай, где мы будем жить! — радостно завопила я.

      И вновь я увидела его улыбку, и вновь мне захотелось жить, хотя на самом деле, я была мертва. Не осознавая того, Адам вытаскивает меня из мира мертвых, и моя душа живет. Не хочется рушить это, но понимаю, что рано или поздно всему приходит конец.

      Он вложил мою ладонь в свою. Его кожа был шершавой, но, клянусь, это прикосновение давало мне веру в лучшее, веру в завтра, которого у меня может и не быть.

      — Пошли, — протянул он, а я одобрительно улыбнулась.

      Когда я вышла из машины, то втянула воздух, позабыв о времени и прочих проблемах. Он — единственное, что меня беспокоит и, думаю, даже собственная жизнь для меня не так важна, как его.

      — Идем, — кивнула я.

      Небольшой домик окружал туман, из-за чего я не смогла увидеть местность. Мне было достаточно этого. Мне было достаточно его рядом, мне было хорошо от мысли, что он не исчезнет, не испарится, не уйдет. Я хочу видеть его, слушать его, чувствовать его рядом. Хочу быть с ним.

      Когда мы вошли в дом, я увидела то, чего мне так не хватало: запах жизни, запах дерева и мяты, который проникал в легкие с каждым вдохом. Я сжалась и замялась, не зная, что делать дальше, на секунду подумав, что я маленькая, глупая девочка, которая ничего не видела, не слышала в жизни.

      А может, я и всегда являлась таковой?

      — Не бойся, — прошептал Адам мне в ухо, мурашки пробежались по телу, — я с тобой, — добавил он, а за эти слова я была готова его расцеловать.

      Опять улыбнувшись, я прошла за ним. Атмосфера уюта - вот, что я чувствовала в этот момент. Я чувствовала то, что не чувствовала никогда. Уют. Комфорт. Счастье. Тишина. Вечность.

      — Тебе нравится? — спросил парень, когда мы очутились в большой комнате, которая, скорее всего, была гостиной.

      Я кивнула. Говорить я не могла, потому что чувствовала, что вот-вот расплачусь. Мне не хотелось, чтобы Адам видел мои слёзы.

      Я хочу быть счастливой, счастливой для него. Для него единственного. Пусть он знает, что на данный момент я счастлива, и ничто не сможет причинить мне боль. Ничто не сможет стереть это.

      — Что случилось? — обеспокоенный тон пробрал меня до глубины души. «Он любит меня», — напомнила я себе. Это словосочетание успокаивало, и действовало словно бальзам на сердце, словно он исцелил меня и делал это вновь и вновь, опять и опять.

      Подняв глаза на него, я выдавила улыбку, хотя так хотелось плакать.

      «Нет, — повторила для себя, — я должна улыбаться для него».

      — Всё отлично, Адам, — в моем голосе были слышны всхлипы, которые мне так бы не хотелось показывать, хотелось сдержать. — Всё замечательно.

      Он подошел и обнял меня.

      Не нужно было слов, не нужно объяснений. Он знал, что я в этом не нуждаюсь, поэтому он просто обнял меня. Я влюблялась в него всё больше и больше каждый миг, каждую секунду, и мне так страшно, клянусь, так страшно становилось от этого! Я представила, что могу потерять его, что могу потерять, и, просто…

      Рыдания вышли наружу, я не могла уже сдерживать себя. Но это были слёзы счастья. Определенно, счастья.

      По-другому и быть не могло.

      — Я в объятиях своей любви, — продолжала я, — своей первой и единственной любви. Он привез меня на край света, лишь бы я поняла, что на самом деле любима, чтобы я смогла улыбнуться тебе. Как я могу грустить? — смех вырвался из моей груди. — Я люблю тебя, Адам. Люблю настолько сильно, насколько только может любить человек. И больше мне ничего не надо, слышишь? Мне просто хочется быть рядом, как сейчас. Обнимать тебя. Это единственное, что мне…

      Он впился своими губами в мои, заставив замолчать.

      Этот поцелуй был совсем не таким, как тот другой, на ярмарке. Этот был нежным, изучающим, мы попытались внести в него как можно больше чувственности и как можно больше любви. Тот же был страстным, нетерпеливым.

      Как только наши губы и сердца разъединились, он произнес:

      — Я тоже люблю тебя, Дженн, — он положил мою руку на свою грудь, в то место, где должно быть сердце. — Слышишь, как оно стучит? — его сердце выбивало чечетку в груди, задавая бешеный ритм. — Это делаешь ты со мной.

      Он нехотя отстранился, я нехотя отпустила его, понимая, что должна это сделать. Он, поцеловав меня в макушку, безмолвно попросил разрешение пойти забрать вещи, и я, конечно же, согласилась.

      Присев у окна, я посмотрела, как спадает пелена тумана с этого места.

      И я увидела её.

      Пропасть.

***

      Написав Адаму письмо, в которое мне хотелось вложить, как можно больше чувственности и любви, я скатилась с кровати. Он всё ещё раскладывал вещи, а я страдала от любви к нему. Мне не хотелось потерять его.

      Так почему же мне не потеряться самой?

      Я не хочу видеть, как он умирает.

      Так почему же мне не умереть самой?

      Я не хочу видеть, как он испытывает боль.

      Так почему же мне не испытать её самой?

      Когда я вышла на улицу, то подошла к краю пропасти, которая была слишком, слишком большой, чтобы упасть туда и выжить.

      Но что, если… что, если я полечу?

      Что, если… у меня есть крылья?

      Присев на край, я задалась вопросом: «что, если это тот самый момент?».

      И ответила для себя: «да».

      Поднявшись, я раскинула руки в стороны и подняла глаза, посмотрев в небо. И я вспомнила Адама. Я знала, что он улыбается.

      И не смогла не ответить ему улыбкой.

      Позади себя я услышала шорох, а затем, словно во сне, голос Адама:

      — Дженн, что ты… — начал он, но осекся. – Нет, не делай этого! — вскрикнул он, и я услышала шаги позади себя.

Пора.

      — Я люблю тебя, — то ли прошептала, то ли закричала я.

      На моем лице заиграла улыбка.

      В моем сердце была любовь.

      Моя душа освободилась.

      А затем я прыгнула.

      И, клянусь, что, летя вниз, я увидела крылья у себя за спиной.

20 глава.

      Адам стоял на своем месте, и не в силах пошевелиться, он замер. Весь мир утратил значение, перед собой он видел пропасть и Дженн, которая ещё несколько секунд назад стояла здесь же.

      Ему не верилось. Ему просто не верилось.

      Ещё час назад она говорила с ним, улыбалась, признавалась в любви. Сейчас её уже нет. Он никогда не увидит её радости, он никогда не увидит её, любимую, самую лучшую, его Вселенную.

      Он хотел вернуть. Он хотел вернуть время вспять, понять, почему всё сложилось именно так. Он хотел…но не мог.

      Не мог. Какое странное словосочетание. Он хочет, но не может. Так всегда, всегда так было в жизни. Мы не можем, и руки опускаются, а тело дрожит от горя.

      Парень не плакал. Нет, он не плакал. Он не мог плакать. Все его чувства ушли на второстепенный план, для него имела значения только она.

      Адам рухнул на землю, боясь произнести что-то. «Что испытывала она?» — задался вопросом парень. Покой? Умиротворение?

      Руки начали непроизвольно дрожать, словно тело билось в конвульсиях. Но что он мог сделать с этим? Ничего. Ему было абсолютно всё равно. Главное для него — Дженн. Он знал, что без нее он не уедет отсюда, не уйдет.

      Он не верил. Он всё ещё не верил.

      Он не верил в то, что её больше нет и никогда не будет. Адам не мог этого осознать. Тяжесть реально обрушилась на него в один миг, и он не мог ничего сопоставить этому проклятию.

      Ему страшно. Впервые за жизнь ему было действительно страшно.