Мне неважно, честно, мне совершенно неважно, что будет завтра. Будет ли оно совсем. Мне просто нравится то, что я могу прикоснуться к нему, могу обнять, поцеловать, держать за руку. Что он здесь, и мы вместе. Это то, что действительно, действительно важно для меня. Это то, ради чего я готова идти дальше.

      Ради чего я готова жить, а не выживать.

      Положив голову на плечо Адама, который был сосредоточен на дороге во время нашей поездки, я спросила:

      — Ещё долго ехать? — заныла я от нетерпения.

      Мне, если честно, было всё равно насколько мы быстро приедем, как говорил Адам: «в загородный дом отца», я была рада, что мы сейчас вместе.

      И никто не мог этого изменить.

      — Ну, не то чтобы долго, — не отрывая взгляда от дороги, проговорил парень, — ещё есть, что ехать, но, думаю, мы к вечеру будем.

      Я улыбнулась и почувствовала, как улыбнулся он.

      — Адам, как ты относишься ко всему этому? — спросила я, сама до конца не понимая своего же вопроса.

      — То есть? — из любопытства поинтересовался он, на секунду оторвавшись от дороги, чтобы посмотреть в мои глаза.

      Вновь я почувствовала то странное чувство, которое заставляло меня любить его ещё больше. С ним я чувствовала совершенно иное, нежели с другими знакомыми мне людьми. Мне хотелось, чтобы он смотрел на меня, хотелось, чтобы он обнимал меня, мне просто хотелось, чтобы он был со мной. И больше мне ничего никогда не понадобится, лишь бы он был рядом.

      — Ну, знаешь, — продолжила я, — как ты относишься к нашей стране, к обществу? Стоит ли что-нибудь поменять в нем? Мне просто хочется узнать твою точку зрения, — попросила я, ожидая его реакции.

      Он выдавил усмешку.

      — Помнишь, о чем я тебе говорил? — уточнил он.

      Я рассмеялась.

      — У меня амнезия, забыл? — проронила я. — Я уже вспоминаю некоторых людей правда, знакомых. Возможно, и это вспомню. Давай, говори уже, — попросила я.

      Гримаса задумчивости появилась на его лице, а потом он начал говорить:

      — Мир — это чертеж, совсем неидеальный и неровный. В нем есть недосказанности и непредсказуемости. И он никогда не станет чем-то таким, чем стоит гордиться или вникать в подробности. Всё, что мы можем делать — это пользоваться тем, что нам было дано, рассчитывая на одну попытку сделать всё в наилучшем виде. Не стоит делать это всё идеальным. Нет ничего идеального. Совсем ничего. Мы — одинокие, но в то же время близкие. Видишь, что нас разъединяет? Ничего. Это просто невидимый, глупый барьер, который мы никогда не удосужимся переступить…

      — … А всё это из-за чего? — продолжила я, окончательно вспомнив его слова. Казалось, я знаю Адама лучше, нежели себя. — А вот это единственный вопрос, заданный правильно, Дженн. Из-за бесчеловечности. Глупости. Морали. Здесь слишком много ответов, но стоит всего лишь уловить суть сказанного: мы сами решаем. Да, я верю, есть судьба там и всё такое, то есть то, что суждено нам пройти, но в некоторых ситуациях у нас есть выбор… Этот выбор порой бывает сложным и не таким, как нам хотелось бы, но в итоге мы делаем то, что должны. Не всегда получается то, что надо, но нужно стараться. Нет ничего такого, что мы утрачиваем навсегда. Нет ничего такого, чего нельзя было бы испытать вновь.

      Вновь усмешка заиграла на его лице.

      — Видишь? Ты вспомнила, — заметил он.

      — Это было нетрудно, — я взяла его ладонь в свою, — всё, что касается тебя, я отлично помню, — продолжала я, — потому что я всегда верила, что ты будешь моим. Не знаю, возможно, я была наивна, думая об этом, но вот видишь, как сложилось? Ты — со мной, а большего мне и не надо.

      Адам, казалось, поражен моими словами.

      — Мм, — пробормотал он, — тебе так нравится меня смущать? — я рассмеялась, он также не смог сдержать улыбки, — я тоже всегда любил тебя. И всегда знал, что мы встретимся вновь, что ты будешь моей.

      Он любит меня. Я верю ему, верю каждому слову. Такое чувство, что он вернул меня в мир живых, вытянул из ада, из мира мертвых, и я вновь могу вздохнуть полной грудью, не боясь при этом обжечься.

      Я хочу любить. Я хочу дарить ему каждое мгновение, хочу всегда видеть его счастливым. Жаль, что это счастье будет не долгим, но я готова бороться за него. Последние минуты, часы, дни, я хочу провести именно с ним, разделить свое горе, свой крах, свое существование. Я хочу отдаться ему целиком и полностью, чтобы он понял, как сильно я люблю его. Мне хочется кричать об этом, я не буду скрывать.

      Любовь поразила меня. Ещё никогда не думала, что буду счастлива, никогда не думала, что могу утонуть в одном человеке, могу забыть, просто забыть о своих проблемах, обо всем, обо всем, что меня окружает.

      Я хочу жить. Хочу дышать, хочу знать, что всё это не напрасно. Любить.

      — Адам, — пробормотала я, — я очень сильно люблю тебя, — на выдохе произнесла я, прижавшись к его телу, так, чтобы нас разделяли считанные миллиметры воздуха, так, чтобы не осталось пустоты между нами, так, чтобы я смогла быть ближе к нему, так, чтобы я смогла рассказать о своей любви ему, не отрывая взгляда от его зеленых, таких любимых, неповторимых глаз.

      Трудно сказать, что именно мне в нем нравится. Я люблю его полностью, люблю его счастливым, люблю в ярости, люблю совершенно необузданного, но смысл единственный — я просто люблю его.

      И сейчас, именно сейчас, мы творим свою судьбу. Мы творим свою жизнь, мы творим свою любовь. Никто не сможет отнять у меня это, никогда, слышите? Никто не сможет забрать его у меня, никто не узнает, как это волшебно, полюбить его, потому что он только мой. И я хочу только его.

      — Чёрт, Дженн, — произнес Адам, вдыхая воздух, — как мне сделать тебя счастливой? Милая, я просто хочу, чтобы ты была счастлива, — сказал он, а я таяла, медленно-медленно таяла от его слов.

      Мне хотелось, чтобы он не беспокоился обо мне, хотелось попросить, чтобы он отпустил меня, но узнать, что кто-то по-настоящему заботится о тебе — это нечто неземное, это просто кое-что сверхъестественное. Уверить его, что я счастлива, счастлива настолько, что мне можно рассказывать об этом часами, будет недостаточно. Мне хотелось показать всю полноту своих чувств к нему, но я не смогу этого сделать своими словами, поступками, действиями.

      Он никогда не узнает, насколько сильно и безвозвратно я влюблена в него.

      — Ты делаешь меня счастливой, — я поцеловала его в висок, чувства переполняли меня. — Больше мне ничего кроме тебя не надо, — подтвердила я для него, чтобы он отбросил все сомнения и наслаждался этими секундами, которые мы проведем вместе.

      Адам посмотрел на меня так, словно я была для него музой, а не непосильной ношей, которой, я уверена, была для многих людей. Он видел меня с совершенно иной стороны, я не была для него обузой. Готова поклясться, что Адам любил меня. В этот момент. Эту жизнь.

      Он любил меня.

      А я любила его. И никто не мог отнять у нас это.

***

      — Мы приехали, Дженни, просыпайся.

      Я почувствовала горячее дыхание на своей щеке и медленно раскрыла глаза. Мне не хотелось, чтобы это было сном, в чем я до сих пор не была уверенна. Но, открыв глаза, я убедилась в том, что он всё ещё со мной.

      — Да? — улыбнулась я, увидев его лицо перед собою. — Так скоро? — спросила я.

      Адам рассмеялся, и, услышав его мелодичный смех, я улыбнулась. Даже смех у него идеальный. Ну и зачем ему я?

      — Мне казалось, что ты наоборот хотела приехать пораньше, — высказался он, а я отрицательно пошатала головой.

      — Адам, — начала я, — если я еду с тобой, то мне всё равно сколько, шесть дней или хотя бы три года, для меня всегда будешь существовать только ты, а расстояние и время — неважны, — уверила его я.

      Его глаза озорно сияли, а я поняла, что именно этот момент — моя вечность. Он — моя вечность, моя любовь, мой единственный луч света в этом мире. И я не позволю его никому отобрать, только себе самой.