Оказавшись в доме, они прождали еще пять минут в полутемном холле, отделанном дубовыми панелями. Наконец они оказались в гостиной, где их ждал сенатор Уомерсли, стоя у балконной двери. Сенатор, дородный человек с красными щеками и с прическои из длинных седых волос, вежливо именуемой в обществе «безукоризненной», держался прямо и величественно.

— Итак, вы и есть тот самый мистер Армстронг? — торжественно произнес он. Подойдя к креслу с высокой спинкой, он неторопливо и значительно сел в него, словно собирался открыть совещание. — Чем могу служить?

— Не так давно наш общий приятель Ирвин Линдл подверг меня тестированию на психотроне. — Армстронг не мигая смотрел на Уомерсли. — Вы наверняка об этом знаете.

Уомерсли улыбнулся и сказал:

— Прошу вас, продолжайте.

— Вы не хотите подтвердить мои слова? — Армстронг пожал плечами: — Хорошо, будем считать, что это не суть важно. Но допустим, что вы об этом осведомлены.

Поигрывая серебряным карандашом, Уомерсли вновь улыбнулся и ничего не ответил.

— «Норман-клуб» счел меня своим, — продолжил Армстронг. — И после проделанной процедуры мне сообщили, что я вернусь к ним по собственной воле. Видите ли, я оказался нормальным. И предполагалось, что постепенно я должен начать думать так же, как и они, поскольку великие умы мыслят схоже. — Он помолчал, изображая раздумья. — В тот раз я с ними решительно не согласился. И был уверен, что никогда не смогу смотреть на мир их глазами, даже если бы прожил еще хоть миллион лет. Но я ошибался.

— Ага! — Уомерсли сунул карандаш в карман, хлопнул в ладоши, и на его лице появилось выражение типа «я-же-вам-говорил!».

— Они оказались правы, а я ошибался. — Армстронг посмотрел в лицо сенатору, широко открыв глаза. Его лицо просто излучало искренность. — И заставило меня так думать не прошедшее время, а факты. За мной гонится шайка безумцев, утверждающих, что они являются марсианами, совсем недавно высланными с Марса!

— Гу-маны, — определил Уомерсли и прищелкнул языком. — Недостаток численности они восполняют настойчивостью. Это место потому так хорошо охраняется, что вы не единственная особа, до которой они хотели бы добраться.

— Тем не менее именно они убедили меня в том, в чем не смог убедить Линдл. Поэтому я вернулся.

Уомерсли некоторое время молча его разглядывал. Наконец сказал:

— Психотрон определяет нормальность. Но не более. Он не определяет точку зрения личности. Но даже нормальный может совсем по-иному смотреть на те или иные вещи, пусть эти точки зрения и кажутся странными ненормальному. Вы, разумеется, это понимаете?

— Да, понимаю.

— Следовательно, вы должны понимать и то, что нельзя перебежать на сторону победителя в любой момент, когда вам этого захочется. Чистосердечного признания для нас недостаточно. Далеко не достаточно.

— Я и сам так подумал. Вы наверняка захотите получить доказательства искренности моих намерений и помыслов. Что ж, я готов совершить покушение на президента или сделать что-нибудь в том же духе.

— А вы не лишены проницательности, — признал Уомерсли. — Впрочем, этого и следовало ожидать, учитывая, что по своей природе вы являетесь нор-маном. Осталось выяснить, являетесь ли вы таковым и по своим симпатиям. Мы можем предложить вам работу, успешное выполнение которой…

— Вам нет необходимости ломать голову над изобретением теста для моей лояльности, — торопливо перебил его Армстронг. — Я не стал бы рваться на встречу с вами, не имея уже готовых доказательств.

Глаза Уомерсли загорелись, голос утратил вкрадчивость.

— Нельзя ли поконкретнее! — рявкнул он.

— В Нью-Мехико строится ракета номер восемнадцать. На самом же деле она представляет собой сыр в мышеловке, как вы, должно быть, уже догадались. Это фальшивка, призванная отвлечь внимание некоторых групп людей от девятнадцатой и двадцатой ракет, которые строятся совсем в других местах.

— Пока вы ничего нового мне не сообщили.

— А сейчас сообщу. Все эти три ракеты можно считать грудой хлама.

— И это все? — холодно спросил сенатор.

— Далеко не все! — Армстронг усмехнулся, увидев удивление на лице сенатора. — Их бесцельность я связываю совсем не с деятельностью «Норман-клуба», готового взорвать их в соответствующий момент. Наоборот, они являются хламом именно потому, что безнадежно устарели.

— Вот как? — Дыхание Уомерсли участилось. — Что вы хотите этим сказать?

— Каким-то образом — не знаю каким — один из этих марсианских психов оказался сосланным вместе с чертежами суперсовременной ракеты. — Он с наслаждением наблюдал, как багровеет лицо слушателя, а глаза широко раскрываются от недоверия. — Вы понимаете, почему он сделал это, поскольку все они охвачены желанием вернуться домой. Этот аппарат, рассчитанный на экипаж в семь человек, на несколько столетий опережает все то, что мы имеем. Утверждается, что его можно собрать за какие-нибудь десять недель. Без проблем. И на Марсе — не говоря уж о Венере — мы окажемся быстрее, чем вы думаете!

Лицо Уомерсли приняло лиловый оттенок. Дышал он со свистом. Кипящая внутри ярость никак не соответствовала величественной внешности. С усилием овладев своими эмоциями, он выдохнул:

— Откуда вы все это узнали?

— Мне сообщили об этом по двум причинам. Во-первых, было известно, что я страстный сторонник осуществления полетов. Во-вторых, считалось, что я смогу раздобыть детали для строительства аппарата. Если бы у меня ничего не получилось, то они обратились бы к Англии, Франции, России или в любое другое место, где могли бы рассчитывать на сотрудничество.

— Продолжайте, — мрачно сказал Уомерсли.

— Этот парень откололся от своей шайки. Он озабочен только своей судьбой, понимаете? И ему нужна помощь в строительстве корабля. Он владеет чертежами и уже получил выгодные предложения.

— Какие?

— Некая фирма гарантирует, что его возьмут на Марс и немедленно по прибытии туда выпустят, не сообщая о нем марсианам. — Армстронг развел руками: — У парня ностальгия.

— Где теперь эти чертежи?

— Он их из рук не выпускает.

Глядя ему прямо в глаза, Уомерсли хрипло сказал:

— Все это может быть и правдой. Даже скорее всего, учитывая то, что мне уже известно. Но одного я не могу понять: почему вы так долго выступали против нас, а теперь решили к нам присоединиться?

— Я отклонял предложения «Норман-клуба» потому, что не поверил во всю эту чепуху о Марсе. Ведь она противоречила всему, что я знал, чему меня учили, — Армстронг встал, сунув руки в карманы. — Но теперь я знаю гораздо больше. За мной охотились и продолжают охотиться, и для меня суть дела уже не в том, чтобы верить или не верить, а уж скорее в жизни или смерти.

— Понятно, но…

— Теперь же проблема состоит в том, что мне надо убедить парня, у которого находятся эти чертежи, что у меня настолько мощные политические связи, что мы сможем построить его ракету в два раза быстрее. Если же мне не удастся его убедить, то чертежи окажутся Бог знает где и кто-то наверняка сумеет ими воспользоваться. Вот такая складывается ситуация. Вот в чем ваши проблемы.

— Мои?

— Да. Он знает, что вы обладаете в Вашингтоне значительным политическим влиянием. Обращаясь ко мне, он рассчитывал на то, что за моей спиной окажется крупная политическая фигура. И вам придется сказать ему, что вы сможете отыскать миллион долларов на его ракету. Вы должны убедить его передать нам эти чертежи.

На лице сенатора отразилась борьба эмоций. Опасения, подозрения, жадность. Он несколько раз прошелся по комнате, затем повернулся к Армстронгу:

— Когда и каким способом вы можете выйти на связь с этим типом?

— Он собирался позвонить мне на нью-йоркскую квартиру завтра до двенадцати часов.

— Но ведь ваша квартира сгорела.

«А, так ты знаешь об этом!» — подумал Армстронг и бойко затараторил:

— Ну разумеется, у меня теперь другая. Вы что же, думаете, я на улице сплю?

— А что, если он уже звонил, пока вы находитесь здесь?