— Капитан, — продолжал Уайльд, — лорд Пальмерстон принимал решения исходя из своего опыта, как и ты. В 1863 году ты решишь — решил! — не рассказывать никому, что ты выжил в жуткой войне будущего и видел смерть Британской Империи. Наши книги по истории не говорят ни слова о том, что заставило тебя действовать таким образом. Написанные о тебе биографии даже не упоминают, что ты был королевским агентом. Еще бы, государственная тайна! Они говорят, что во второй половине жизни ты погрузился в научные исследования, и больше ничего. Частично, это правда. Ты сам себя выслал в Триест, на северо-восточное побережье Италии, и оттуда ты наблюдал за тем, как семена войны распространяются по миру. И ты умер в 1890, за десять лет до того, как Великая Германская Империя обрушилась на соседние страны.

Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон облизал губы, потом поднял руку и механически провел пальцами по глубокому неровному шраму на левой щеке, оставшемуся от сомалийского копья, которое вонзилось в нее в 1855-ом.

— Я поступил так из-за того, что меня обвинили в войне? — хрипло спросил он.

— Да! — булькнул Пальмерстон.

— Нет, совсем нет, — поправил его Уайльд. — Люди ошибочно обвинили лорда Пальмерстона, и лорд Пальмерстон ошибочно обвинил тебя. Ты не представляешь все зло это мира, капитан Бёртон — ты представляешь надежду.

— То есть, ты считаешь, что я могу изменить историю?

— Именно. Лорд Пальмерстон и я знаем, что в 1914 Кроули обнаружил анормальное присутствие в Африке. И — примерно восемнадцать месяцев назад — Берти Уэллс рассказал мне, что повстречался с тобой. Вот тогда мы поняли, что произошло и как эту аберрацию — тебя — можно использовать, чтобы изменить все.

— То есть, ты хочешь чтобы я, вернувшись в 1863, подавил все реакции, которое мое прошлое вселило в меня, и, не обращая внимания на свое собственное мнение, — он повернулся к Пальмерстону, — рассказал вам все, что я видел здесь за эти пять лет?

— Расскажите мне все, Бёртон!

— В том числе и ваше нынешнее — гмм — положение?

— Я настаиваю на этом. Я должен иметь возможность умереть естественной смертью, и намного раньше.

— Прошу прощения, — вздохнул Бёртон, — но это не сработает.

— Почему? — спросил Уайльд.

— Конечно я сделаю то, что ты предложил, и, быть может, мне удастся создать вариант истории без войны. И, если повезет, я буду в нем жить. Однако здесь не изменится ничего. Вас не сотрет из реальности, и вы не проснетесь в новом мире. В то мгновение, когда я поступлю по-другому, начнется новая ветвь истории, параллельная этой.

— То есть, для нас нет надежды?

— Если я правильно понимаю работу времени, есть только один способ изменить будущее, которое вас ждет: надо что-нибудь изменить в прошлом не покидая настоящего — как будто ты сидишь на ветке дерева и пилишь ствол за собой.

— А разве это не то же самое?

— Попросить кого-то в прошлом совершить действие не то же самое, что сделать его самому.

— Капитан, ты подразумеваешь, что время и история полностью субъективны.

— Да, сейчас я склоняюсь именно к этому.

В это мгновение раздался стук в дверь и масаи сунул голову в комнату.

— Вы должны немедленно уходить, — сказал он. — Они на пути сюда. Они собираются перевести лорда Пальмерстона на Британию.

Уайльд кивнул и стражник исчез.

— Не разрешайте им увезти меня!

— Город вскоре будет уничтожен, сэр, — сказал Уайльд. — Несколько избранных попытаются улизнуть на сфере. Похоже, вы будете среди них.

Какое-то мгновение Пальмерстон молчал, а потом заговорил:

— Бертон, сделайте так, как мы договорились. Тогда, по меньшей мере, появится другой мир, лучший, и мистер Уайльд и я умрем, зная, что другие версии нас прожили лучшую жизнь.

Бёртон поглядел на Уайльда, который кивнул и сказал:

— Мы должны идти.

— Погодите! — приказал Пальмерстон. — Бёртон, я не доверяю вам. Вы должны доказать свою преданность.

— Как?

— Подчиниться моему последнему приказу. Не задавая вопросов!

— И что я должен сделать?

— Я получаю такое интенсивное евгеническое лечение, что не могу умереть естественной смертью. Этот дьявол Кроули — чертов вампир! — кормится моей ментальной энергией, подпитывая свою медиумную силу. Я ненавижу и его и свое положение. Возьмите ваш пистолет и выстрелите мне в голову.

Бёртон, не колеблясь, вытащил револьвер, поднял его ко лбу Пальмерстона и, посмотрев в глаза бывшего премьер-министра, нажал на курок.

— Они наверняка услышали нас! — воскликнул Уайльд. — Бежим!

Они вылетели из камеры и побежали по коридору. Масаи довел их до приемной. Только сейчас Бёртон увидел, что вход в туннель спрятан за высокой картотекой.

— Уходите, а я пойду обратно, — сказал стражник. — Я задержу их, пока не умру или не кончатся пули.

— Ты хороший товарищ, — сказал Уайльд, входя в туннель.

— Только что передали по радио, — ответил масаи. — Все уже знают, что приближается. Это конец. И я хочу хлопнуть на прощанье дверью. — Он поставил картотеку на место.

— Глупец! — прошипел Бёртон. — Почему он не пошел с нами?

— Самые нелепые поступки человек совершает из самых благородных побуждений, — ответил Уайльд. — Пошли! Пусть его смерть будет не напрасной!

Через четверть часа они достигли конца туннеля, вошли в подвал Уайльда и только тут запыхавшийся экс-редактор объявил:

— Я выдохся!

— Ты так и не сошел со своей диеты из ирисок и карамели, верно? — рискнул сказать Бёртон.

— Я совершенно не собирался бегать по потайным туннелям в возрасте шестидесяти четырех лет! — возразил Уайльд. — Давай вверх по лестнице.

Они поднялись и остановились около входной двери; Уайльд осторожно выглянул наружу.

— Отлично! Твоя мотокарета еще здесь. Солдаты отвезут тебя к Берти.

— И тебя!

Уайльд взял руку Бёрфтона и пожал ее.

— Нет, старый друг. Здесь мы простимся. Я слишком стар, чтобы бегать по африканским джунглям.

— Но Язва! Тебя же убьют!

— Да. Но, благодаря твоей помощи, я прожил хорошую жизнь, капитан, а жить — редчайшее в мире явление. Большинство людей просто существуют.

— Но...

— Я хочу провести последние часы с человеком, которого люблю.

Бёртон положил руку на плечо друга.

— Я рад, что ты нашел счастье в этом безобразном мире. Как его зовут?

— Поль. В молодости он держал маленький магазин, но, так получилось, он принес мне удивительный душевный покой и чувство удовлетворения.

Бёртон улыбнулся, его глаза наполнились слезами.

— Боюсь, я опять могу расплакаться прямо перед тобой, Язва.

— Часы тикают. Убирайся прочь, парень, пока не поздно!

Бёртон глубоко и прерывисто вздохнул, открыл дверь и вышел в горячий туман африканской ночи. Он подошел к мотокарете, рядом с которой ждали три стражника. Один из них открыл дверь.

— Капитан! — окликнул его Оскар Уайльд.

Исследователь повернулся.

— Если процессы времени и истории действительно субъективны, нечего бояться прошлого. Если тебе станут говорить, что прошлое невозвратно, не верь. Прошлое, настоящее и будущее — всего одно мгновенье. Время и пространство, последовательность и протяженность все это лишь преходящие условия существования мысли. Воображение может преодолеть эти границы.

Оскар Уайльд улыбнулся и захлопнул дверь.

До рассвета оставалось еще несколько часов. Табора была окутана дымом. Огромная толпа шла на восток, рядом с мотокаретой.

— Они пытаются покинуть город? — спросил Бёртон.

— Скорее всего, — ответил один из томми. — Но такая толпа никогда не пройдет через Дорогу Дьявола. Там надо либо очень быстро ехать, либо тайком ползти. Их всех убьют.

— Но оставаться — верная смерть, — заметил другой солдат, — так что стоит рискнуть. Я тоже собираюсь попробовать, будь уверен.

Бёртон с ужасом глядел на туманные силуэты, время от времени выныривающие из пелены; люди, со страхом в глазах, несли сумки, узлы и детей, выглядя испуганными и отчаявшимися.