Здравомыслящий человек любой ценой старался бы избегать ее. Этот добропорядочный джентльмен ехал бы на козлах рядом с кучером или скакал бы верхом, и быстрая скачка выветрила бы похотливые мысли у него из головы.

Но Уильям не мог забыть страстное желание, которое увидел в глазах Маркейл.

Свежая упряжка, готовая отправиться в путь, била копытами.

Уильям быстро вытер волосы полотенцем, натянул через голову чистую рубашку, надел куртку и, повесив через плечо два чистых шейных платка, закрыл дорожную сумку.

— Эту тоже привяжите, — распорядился Уильям, бросив сумку лакею, который привязывал сумку Маркейл к крыше экипажа.

Постон, который разговаривал с форейторами, шагнул вперед.

— Почти готовы, кэп?

— Именно почти. Давайте найдем эту женщину и положим конец делу. Сколько можно за ней гоняться? Не останавливайтесь, пока не увидите ее экипаж.

С этими словами Уильям сел в экипаж и закрыл дверцу.

Экипаж мгновенно рывком тронулся с места, так что Маркейл пришлось схватиться за край сиденья.

— Прекрасно, что мы торопимся.

— О да. Теперь надо погонять.

Уильям опустил занавеску на одном окне, почти закрыв солнечный свет. В промежутке времени между тем, когда он поднял голову и увидел, как Маркейл, похожая на соблазнительницу ангелов, пересекала двор гостиницы, и тем, когда он садился в экипаж, Уильям принял решение.

Маркейл положила шляпу и накидку на сиденье напротив, озадаченная тем, что он опустил и другую занавеску, погрузив экипаж почти в полную темноту.

А затем Уильям потянулся к ней, и ее глаза стали большими от вспышки откровенной страсти.

— Уильям, нам не следует…

— Ш-ш-ш.

Обняв ее рукой за талию, он потянул Маркейл к себе на колени, а она, послушно согласившись, обхватила его руками за шею.

— О Господи, да.

Она жадно поцеловала его, ее опьяняющие губы были теплыми, только что вымытая благоухающая кожа касалась его кожи.

Боже, как он хотел Маркейл. После долгих лет разлуки Уильям желал ее так, как никогда раньше, словно она была последней женщиной на земле, а он — последним мужчиной.

Склонившись, он целовал нежную впадинку у ее шеи, изящную линию плеча и все места, которые предусмотрительная леди открывает в стремлении свести мужчину с ума от желания.

У Маркейл вырвался гортанный стон, и она схватилась за его плечи, ища пальцами точку опоры. Горячее желание обожгло Уильяма, ее присутствие, ее аромат, ее тепло воспламеняли его, ему хотелось нырнуть в нее, погрузиться в ее жар и сладость и никогда не всплывать. Она была само совершенство и красота, грациозное тело и шелковая мягкость.

Маркейл возбуждала его своими словами, манила своей страстью, порабощала разумом и красотой. Он пытался сопротивляться, но не сумел, единственное, что он мог, — это поддаться своему желанию и, насколько возможно, защитить свое сердце, ни на мгновение не забывая о старых обидах и воспоминаниях. Ведь это просто физическое влечение, и оно ничего не значит ни для одного из них. Маркейл не была наивной девочкой, и пока он отчетливо помнил, что она собой представляет, его сердца не коснется боль, которую он испытал последний раз, когда был с ней не в меру откровенен.

Маркейл вздохнула, ее нежное дыхание скользнуло по его щеке, и внезапно для Уильяма все стало не важно, кроме его желания почувствовать всю ее, попробовать на вкус, обладать ею целиком и полностью.

Сквозь юбки накрыв ее ягодицы, он повернул ее так, что Маркейл оказалась сидящей верхом на нем. Она двигалась с ним с такой непринужденностью, словно до этого они сотню раз занимались сексом в экипаже, предвидя каждое движение друг друга, наслаждаясь каждым мгновением страсти.

У них всегда существовал этот мгновенный, подсознательный контакт, и это была одна из многих маленьких тайн, которые связывали их. Даже когда они впервые познакомились и новизна отношений смущала и сдерживала обоих, этот период был для них поразительно легким и полезным.

Тогда Уильям считал это доказательством того, что он по-настоящему влюблен.

Теперь он понимал, что это было нечто более примитивное, он просто встретил родственную, столь же сладострастную натуру. Чувства не имели никакого отношения к этому совершенному телу, ритму и страсти.

Маркейл уперлась коленями по обе стороны от его бедер и приподнялась, так что ее груди оказались как раз на нужном уровне. Экипаж подпрыгнул на колдобине, и Маркейл вцепилась Уильяму в плечи, а он, чтобы удержать Маркейл, передвинул руки ей на поясницу, а потом стал покрывать поцелуями ее груди.

Уильям обожал ее груди. Они были восхитительно пышными, но не чересчур, и наполняли его ладони, но не вываливались из них, а их бело-розовое совершенство умоляло его о внимании. Развязав завязки у шеи Маркейл, он распустил ее платье и открыл тонкую сорочку, которая едва прикрывала восхитительные соски.

Просунув руку Маркейл под сорочку, Уильям освободил из-под нее одну грудь.

Таких безупречных сосков он никогда в своей жизни не видел: большие и темно-розовые они манили и соблазняли. Он накрыл ртом сосок и ласкал его, пока тот не поднялся — именно так, как он мечтал, когда, проснувшись, обнаружил, что Маркейл уютно устроилась у него на коленях.

Уильям поглаживал сосок языком, а потом слегка подул на повлажневшую кожу, и Маркейл, выдохнув его имя, выгнулась и прижалась к нему, еще сильнее возбудив его.

Когда экипаж угодил в очередную рытвину на дороге, Маркейл, крепче ухватившись за плечи Уильяма, прижала грудь к его рту, требуя большего, и он, повиновавшись, опустил ее ниже, так, чтобы под юбками мог касаться ее коленом.

Снаружи мимо них в холодном дневном свете проносился мир, а здесь не существовало ничего, кроме восхитительно тяжелого дыхания Маркейл, ее изумительных грудей и теплой, бело-розовой кожи. Сняв с нее сорочку, Уильям расстегнул юбки и приказал:

— Снимай их.

Делая то, что ей было велено, она тихо смеялась мягким, манящим смехом. Им обоим понадобилось некоторое время на то, чтобы снять с нее все слои одежды, в которые общество заворачивало ее, но вскоре Маркейл голая сидела верхом у Уильяма на коленях, пылающая и готовая — вся в его полной власти.

Отстранившись, Уильям с восхищением смотрел на нее. Ее тело, гибкое, с высокой грудью и сосками, торчавшими вверх, как будто они нагло требовали поцелуя, было симфонией изящных изгибов и таинственных теней, и Уильяму безумно хотелось познакомиться с каждым его дюймом.

Он провел пальцами вниз по ее шее, по легкому углублению у плеча, через грудь и торчащий сосок к плоскому животу.

Застонав, Маркейл закрыла глаза и предоставила его умелым пальцам блуждать, где им заблагорассудится. Уильям провел линию от ее пупка к мягкой округлости бедра и, остановившись там, встретил молящий взгляд ее подобных дымчатому бархату глаз.

— Я соскучилась по тебе, — прошептала она.

Это были не те слова, которые он ожидал услышать, и они озадачили Уильяма.

— Ты скучала по мне? Тогда, вероятно, тебе не следовало прогонять меня.

Наклонившись вперед, он покрыл поцелуями ее плечо и с удовольствием заметил, как от его прикосновений у нее выступает гусиная кожа.

— Значит, вот чего тебе недоставало — чего нам не хватало все эти годы из-за твоей глупости.

— И из-за твоей гордости, — добавила она, едва дыша.

— Возможно.

Уильям, теряя контроль над собой, наклонился над ее ключицей, но Маркейл, застонав, увернулась от него.

— Я знаю. О Господи, знаю.

Она запустила пальцы ему в волосы и, удерживая его, прикусила ему нижнюю губу и прижалась к нему так, что он чуть не лишился рассудка от желания.

— Сиди спокойно, будь добра, — заворчал он, удерживая ее за голый зад.

Она задохнулась и затрепетала от его прикосновения, ее соски набухли, словно он дотронулся до них.

Боже, он так любил ее упругую округлую попу. Он уже забыл, какая она прелестная, как наполняет его руки, мгновенно заставляя его наливаться от желания.