Хотел бы я просто позвонить ей по мобильному, сказать, что люблю ее, сказать последнее «прощай» — но это было невозможно, не так ли? В конце концов, телефонными станциями тоже управляли люди. Сомневаюсь, что хоть кто-то продолжал механически исполнять свой долг в последние отпущенные ему мгновения.

Четыре минуты. Все, что у нас было.

Бесконечное мгновение оборвалось, и я готов был действовать.

— Дети, — сказал я. — Джин?

Она растерянно смотрела на меня. Снаружи, с игровой площадки, не доносилось ни звука.

Я распорядился:

— Иди на площадку. Всех детей, живущих на ближайших улицах, отправь по домам. Остальных — в подвал.

— В подвал? — Она взглянула на меня с недоумением. Грязное место, даже под склад его больше не использовали.

— Лучшее укрытие, какое у нас есть. — Я хлопнул в ладоши. — Пошли! Все! Вперед, вперед!

Откуда взялась у меня эта внезапная власть? Я спрашивал себя снова и снова, но не находил ответа. А потом я перестал об этом думать, потому что стало незачем. Дело уже сдвинулось с мертвой точки, и мне надо было просто продолжать держаться так же. Ответственность. Это как мельничный жернов на шее.

Учителя побежали прочь из комнаты. Кроме старого Макина. Он остался сидеть, потерянно моргая, стариковские глаза были полны слез.

Я знал, что должен делать. Подошел к нему и коснулся его руки:

— Джордж!

Он уставился на меня.

— Идите домой, Джордж. Побудьте с женой.

— Я…

Он, конечно, хотел, но долг диктовал ему иной путь. Я освободил его.

— У нас все будет хорошо, сэр, — сказал я. — Просто идите. Вы заслужили… — Я запнулся.

Он кивнул и встал.

— Спасибо, Пол, — вот и все, что он сказал.

Он стоял, опустив голову, и не мог взглянуть мне в глаза, но, выйдя из комнаты, побежал — поразительно быстро для человека его лет.

А секундой позже бежал и я.

Туннель, еще туннель и еще… Без конца. Низкие кирпичные арки плывут и плывут над головами. Ярд за ярдом выступая из тьмы, надвигаясь на нас, проплывая над нами и снова отступая во тьму.

Все то же, снова и снова.

— Пол! — Голос Джин не громче шепота. — Куда мы направляемся?

— Не знаю, — отвечаю я, а потом вспоминаю, что должен, должен знать. — Пока еще. — Я думаю. — Скоро будет галерея, или пристань, или еще что-нибудь.

— И что тогда?

Страшно хочется крикнуть: «Откуда мне знать?!», но конечно же я не могу.

— Мы посмотрим, Джин. Там может быть рыба.

Конечно, не стану биться об заклад. Крысы в туннелях? Есть ли они в старых угольных копях? Они везде, правда?

Подумаем о еде позже, говорю сам себе. Пока что мы под землей, здесь относительно безопасно.

Безопасно? Где безопасно?

Запрещаю себе так думать. Может, это и бессмысленно — отодвигать неминуемое, но что еще можно сделать? Просто остановиться и ждать смерти, ждать, пока яд не просочится сюда — в копи, в канал? Нет. Я не могу. Не только ради других, но и ради себя. Как только я остановлюсь, начну думать об Ане. А я не должен. Не должен.

Аня была… ну, конечно, Аня была моей подружкой. Вы должны были уже догадаться. Разумеется, и гораздо большим тоже. «Подружка» — звучит как-то обыденно и по-детски. И вообще, все было не так.

Мы не были женаты или помолвлены. Даже не говорили на эту тему. Даже не жили вместе, хотя об этом как раз заговаривали. Просто не могли выбрать, где именно будем жить. Ее тесная квартирка, моя тесная квартирка или какое-то новое место.

Впервые я увидел ее в баре в центре города, недалеко от ее работы, — подошел, заговорил, конечно, но не думал, что у меня есть хоть какой-то шанс. Она была блондинкой с голубыми глазами — классическая красавица. Но я ей понравился. Больше чем просто «понравился», как оказалось.

В странах Восточного блока полно подобных красоток. Бог знает почему. Я однажды пошутил: если все полячки похожи на нее, неудивительно, что Польшу постоянно захватывают. Как сейчас помню, она поколотила меня подушкой. Но при этом хохотала.

Она не была тупой блондинкой. Она была полячкой, студенткой. Взрослой студенткой, надо добавить. Двадцати восьми лет — на два года старше меня. А я был учителем. У нее уже была степень, полученная в Польше. Английская литература. Она могла отстоять свое мнение в любой дискуссии о поэзии. И это было здорово. Нам было о чем поговорить. Ките и Джон Донн, Уилфред Оуэн (ее любимец) и Р. С. Томас (мой). В Манчестерском университете она изучала бизнес.

К началу событий мы уже были вместе около года. Примерно столько же, плюс-минус, я преподавал в школе. В хорошей небольшой школе в пригороде, с маленькими классами, — теплое местечко для учителя. У меня были работа и Аня. Я был так счастлив. Дьявольски счастлив. Следовало бы знать, что так не может продолжаться долго.

В это время Аня должна была быть на работе. На последнем курсе было два или три свободных дня в неделю, поэтому она устроилась в офис, чтобы самой платить по счетам. В самом центре города. Фактически в эпицентре взрыва, как я догадался. У нее не было ни шанса. Я сказал себе, что все произошло очень быстро.

Сторож, мистер Раттлер, с трудом открыл дверь подвала и заковылял прочь.

Никогда больше его не видел. Ну, можно сказать, видел, но ни за что не опознал бы его, если бы не обувь. Старые коричневые башмаки. Он никогда не носил ничего другого. Это было все, что от него осталось.

Он заковылял прочь. Я понятия не имел, куда он направляется. Меня заботили куда более важные вещи.

Мы согнали детей вниз и захлопнули за собой дверь.

— Всем лечь, — крикнул я, заглушая испуганную болтовню. Затем еще раз, громче: — Лечь на пол. Всем до единого. Закройте глаза. Зажмите руками уши и откройте рты.

Насколько я помню, именно так надо готовиться к взрыву. В свое время я смотрел старые фильмы о войне.

— Пол… — У Джин было испуганное лицо. На десять лет старше меня, знающая и привлекательная, сейчас она выглядела немногим взрослее детей.

Я подумал — а как же выгляжу я?

— Да?

— Что мы собираемся делать? — спросила она.

— Лечь, — ответил я ей, и сам устроился на полу. — Если мы…

И тут ударила бомба.

Вспыхнул ослепительный свет, очертив дверь наверху лестницы. Я быстро отвел взгляд. Кто-то закричал — и зря, времени на крик не было.

Жар, равный жару солнца, пожирал — сожрал — центр Манчестера. Башня Си-ай-эс, «Арндейл», отель «Лори» — все исчезло. И Аня. И Аня тоже, вместе со всем прочим.

Затем донесся отдаленный грохот. Звук приближался. Звук и взрывная волна.

— Зажать уши! Рты открыть! Зажмурить глаза!

И тут, когда я последовал собственному совету, взрывная волна накрыла школу.

Я почти забыл, что нахожусь в туннеле. Картинка завораживала, как визуальные эффекты, вроде движущихся фракталов, за которыми вы могли наблюдать на экране компьютера, или цветных узоров, которые компьютер создавал, когда проигрывал CD с музыкой.

Могли наблюдать на экране. Компьютер создавал. Проигрывал CD. Теперь все — в прошедшем времени. Я должен был свыкнуться с этой мыслью. Только прошедшее время.

Эйнштейна однажды спросили, какое оружие будут использовать в третьей мировой. Он ответил, что не знает, но оружием четвертой мировой станут дубинки и камни.

Если через сотню лет кто-то еще будет жить на Земле и прочтет эти строки, поймет ли он, о чем я говорю? Столько понятий я использую как данность, а они ничего не будут значить для выживших: ориентиры и вехи давно ушедшего мира.

Боже, через сотню лет смогут ли они читать?

Мы часто обсуждали это в учительской, но нас волновала другая причина упадка литературы: дети стали играть на приставках и рыскать по порносайтам. Чтение? Кому оно нужно, если ты можешь стать богатым и знаменитым, продемонстрировав свой член в телевизионном реалити-шоу?