Мне никак не удавалось прийти к разумному ответу. Я был в тумане алкогольных паров и подступавшей дремоты — не настолько пьяным, чтобы это помешало мне вскоре уехать, взяв с собой Сару, но достаточно охмелевшим, чтобы цепочки умозаключений быстро обрывались. Некоторое время я провел, разглядывая верхушку горы. Насколько я мог видеть, выше дома Ричарда других строений не было. Если человек с вершины жил там, наверху, он должен был прийти с другой стороны, и это, на мой взгляд, была бы чертовски длинная прогулка.

Ни с того ни с сего сильно закашлявшись, я почувствовал на своей спине чью-то руку.

— Пруденс? — выдавил я, все еще согнутый.

— Нет, не Пруденс.

Этот голос я не слышал ни разу за вечер, но чей он, знал.

— Вышли проветриться? — спросил человек с вершины.

Я заметил на его лице веселье — он смеялся надо мной.

— Хотите закурить? — спросил я. — Виски? — Я протянул ему стакан и свою сигарету.

Он показал свою руку: длинные пальцы, длинные ногти.

— Вы не пьете, — сказал я.

А он только ухмыльнулся своей безобразной глупой ухмылкой, продемонстрировав полный комплект кривых уродливых зубов. Удивительно, что столь чудовищный прикус не мешал ему говорить, ведь его голос был самым глубоким и мягким из всех, что я когда-либо слышал.

— Так кто же вы? — наконец спросил я.

Он ответил:

— Приглашенный.

И я припомнил подслушанный сегодня разговор.

— Я наблюдал, как вы спускались с вершины. Там есть какие-то дома? — проговорил я.

Он осмотрел вершину, поднимая голову все выше, пока взгляд его не коснулся самого кончика, и ответил:

— Нет, домов нет.

Я подумал — может, он живет в палатке или трейлере и просто забавляется, заставляя меня таким образом задавать все новые вопросы? Обычно, когда я кого-то в таком подозреваю, будь то милая девушка, считающая себя застенчивой, или умник, пытающийся произвести на тебя впечатление, то я просто отхожу в сторону, даже не послав их подальше, и они, чувствуя себя отвергнутыми, начинают умолять их выслушать. Примерно так я всегда и действую.

Но на этот раз я все-таки спросил:

— Где же вы живете на вершине? В палатке? В трейлере? В доме на колесах? — Я предложил ему все варианты, потому что отчаянно хотел услышать ответ. Потому что отчаянно хотел знать.

Он ответил:

— Я живу в вершине.

Я не понял, что он имеет в виду, говоря «в вершине», но улыбнулся — прямо почувствовал, как мое лицо расплывается в этой глупой улыбке, — улыбнулся и кивнул, будто в его словах была глубочайшая бездна смысла.

— А что же вы делаете здесь, за домом? — спросил я.

Он дал мне прямой ответ. Ужасный ответ. И на секунду я увидел его таким, каким он был: внезапно я смог его увидеть, увидеть, что вся его одежда, от низа брючин до воротника рубашки, пропитана кровью — свежей и уже засыхающей. Кровь капала у него с рукавов, лужицей окружала его ноги, даже на макушке его лысой головы была кровь, а еще ею был вымазан рот. Кровь у его губ — вот что было самым страшным. Она пахла, как краска для рисования пальцами. Но, прежде чем у меня началась истерика, кровь снова пропала. Человек выглядел безобразным, но одежда была чистой. Брючины хлопали на свежем ветру, рукава ярко-белой рубашки были закатаны до локтей. Я задумался: если он в силах проделать такое, почему бы ему не выглядеть в моих глазах красивым? И подумал, что он читает мои мысли, потому что безобразный человек ответил:

— Харизма. Вы знаете, что я имею в виду.

Я засмеялся. Он пошел обратно в дом. А я остался, кивая головой, какое-то мгновение наслаждаясь потрясающей шуткой. Затем во мне волною поднялась тошнота, меня вырвало — только слюна и виски, — и голова снова стала ясной. Я поспешил в дом — Сара, думал я, где же Сара? Комната для гостей была пуста. В баре тоже никого. Ричард сидел на табуретке у рояля вместе с человеком с вершины, и они играли «Сердце и душа».[41] Человек с вершины брал аккорды, а Ричард тренькал, извлекая мелодию одним пальцем, и хихикал как идиот.

Выбежав на террасу, я столкнулся с Пруденс. Она была пьяна, но, когда она взглянула на меня, я понял, что сознание у нее достаточно ясное. С того момента, когда она проскользнула мимо меня на улицу, я знал, что большие груди и игривый девчачий голосок — это все внешнее, всего лишь оперение, с помощью которого Пруденс получает то, что хочет. Я уже тогда знал, что этим она подобна мне, и восхищался ею. Поэтому сейчас, вместо того чтобы просто пренебречь ею ради Сары, я остановился и сказал, что у нас всех большие неприятности.

— Да, я вроде что-то такое заметила, — ответила она, указывая большим пальцем на задний двор. В ее спокойствии было что-то неправильное, как и во всем, что творилось здесь сегодняшней ночью. Она продолжила: — Я как раз собиралась уехать. Но машина заблокирована. И я попыталась найти кого-то, кто…

— Тогда иди к моей машине — она серебристого цвета, последняя на дорожке. Иди и подожди меня там. Я заберу Сару.

— Сару? К черту Сару! Зачем она тебе? — откликнулась она.

Я почувствовал, что разум ее затуманивается. Так что она послушалась меня и двинулась к выходу. Лучше делать, что сказал я, чем то, о чем ее попросил человек с вершины. Я прошел через почти пустые комнаты и наконец вышел на задний двор, где, как я знал, все и должны быть.

Я постарался не вдумываться в то, что увидел. Поскольку не было ни луны, ни звезд, то я в любом случае не смог бы разглядеть детали. Но двор был устлан телами. Многие — раздеты, все — навзничь. У кромки леса тела, подобно мешкам с песком, образовали небольшую стенку. Они были аккуратно сложены друг на друга, но были и заплутавшие. Например, труп Майкла я заметил всего в пяти футах от себя. А потом увидел Сару — на ногах и в полном изумлении. Тут я понял, что «Сердце и душа» больше не звучит. Было слышно, как под ногами Сары шуршит трава.

Я не мог говорить — даже порыва такого не было. Я побежал к Саре, обнял ее и повел в сторону дома, прочь от открытой двери террасы, прочь от Ричарда, который, шатаясь, вышел во двор, напевая «Сердце и душу». Он пел, что влюбился — «безумно».

Пруденс на дорожке не было, и я подумал, что это к лучшему — раз она у него, то это дает нам немного времени, и есть шанс, что я останусь в живых, и Сара тоже. Я тащил ее вдоль дорожки почти что волоком. Открыв машину, я втолкнул Сару на пассажирское сиденье, затем завел мотор и дал задний ход, чтобы развернуться. В свете фар — автомобиль еще был развернут к дому — я увидел Пруденс, она лежала на спине. Похоже, ее тело только что было прямо под передним бампером. Она дернулась, всего лишь раз. Я не мог оторвать глаз от ее груди: брызги веснушек, исчезающие в расщелинке.

Горная дорога была настолько разбита, что я не мог ехать быстро без риска сломать ось. Мы находились уже очень близко… очень близко к подножию горы, когда я услышал стук внутри багажника. Я нажал на акселератор и почувствовал, как сдвинулось что-то тяжелое. Сара смотрела вперед так спокойно, будто мы выехали на прогулку. Раздался еще один громкий удар, и крышка багажника откинулась. В зеркало заднего обзора ничего видно не было, кроме этой серебристой крышки. Я вел машину, едва объезжая валуны, подпрыгивая на ухабах, ругаясь каждый раз, когда передние колеса увязали в грязи, пока — совершенно невероятно — человек с вершины не уставился на меня сквозь ветровое стекло. Он стоял на четвереньках, словно прилипнув к капоту, руки и ноги были расставлены, лицо — в нескольких дюймах от стекла. Он больше не скрывал свою сущность: оголенные зубы измазаны в крови, летят брызги кровавой слюны, из ноздрей валит кровавая пена. Внезапно я почувствовал странное спокойствие. Остановил машину. Мы с Сарой вышли.

Человек с вершины снова надел маску. Одним грациозным движением он спрыгнул с капота. Я слышал, как хрустели камни под его ногами, пока он шел к Саре. Глядя на меня, он положил руку на ее правое плечо. И Сара полностью расслабилась — не знаю, как только не рухнула. Он схватил ее за волосы и, дернув, заставил склонить голову набок. Она подмигнула мне так, будто весь день ждала, чтобы с ней такое проделали.