Это никогда не помогает.

Она проспала до полудня, а когда проснулась, попыталась сделать вид, будто все хорошо, но даже себя не смогла обмануть.

Я дождалась, пока она примет душ, поест и выпьет кофе, а потом спросила, как бы между прочим:

— Как дела, детка?

— Ты так и не закончила свою историю, — сказала Тиш, уже не притворяясь, будто с ней все в порядке. У нас с ней спальни через стенку. Мы обе знаем, что притворяться она не умеет. — Ты не рассказала, правда ли… — Она умолкла.

— Ну хорошо, — предложила я. — Задай любой вопрос.

— Твои родители в самом деле убили твою сестру?

— Нет, они ее не убивали.

Тиш покачала головой, глядя на меня так, будто видела впервые.

— Но ты же сказала психиатру в больнице, что ее убили они.

— Да. И полиции тоже. И соцработникам. Вообще-то там было достаточно улик, чтобы их осудить. Моих родителей посадили, и в тюрьме они покончили с собой.

— Не потому что убили ее, а потому что не убивали.

Тиш уставилась на меня. Я спокойно встретила ее взгляд, дожидаясь следующего, закономерного, вопроса.

Она задала его шепотом:

— Эми, это ты убила свою сестру?

Я покачала головой:

— Нет, я ее не убивала.

Тиш вздохнула с облегчением. Но потом у нее возник еще один вопрос. Они всегда возникают.

— Но зачем? Зачем ты всем сказала, что ее убили твои родители?

Я представила, как призраки папы и мамы сидят за рождественским столом в доме брата и как счастливы они в кругу семьи, хотя живые их не видят. Жалеют ли они о том, что умерли так рано? Нет, не жалеют, хотя их смерть была ужасной.

— Мертвые умеют прощать, — ответила я. — В раю они обретают покой. Они не вспоминают старые обиды.

— Так кто же ее убил?

Я вздохнула.

Ненавижу этот вопрос.

От него все расплывается перед глазами, как после очень долгой пьянки.

— Эми, кто ее убил?

Этот вопрос был как еще один стакан водки поверх того, что было выпито за ночь. Я вдруг поняла, что уже очень поздно и меня страшно клонит в сон.

— Кого убил? — переспросила я, с трудом держа глаза открытыми.

Ох уж эти разговоры об убийствах. Тем более после такой длинной ночи. Мне ужасно хотелось улечься в постель и закрыть глаза, хотелось, чтобы стало тихо.

— Эми, посмотри на меня.

Нет, я вовсе не хотела ни на кого смотреть.

— Эми, это я, Тиш.

Вы представляете, сколько нужно усилий, чтобы продолжать разговор?

Вы представляете, какой это тяжелый труд?

И все на меня давят, давят.

Со всех сторон.

— А ведь раньше ты мне нравилась, — сказала я. Язык у меня заплетался — я сама это слышала.

— Тебе лекарство дать не нужно? — спросила Тиш. — Эми, сосредоточься!

Она была где-то очень далеко.

Я была слишком далеко.

Так всегда и бывает.

Как только начинаются вопросы об убийствах, все выходит из-под контроля, и я никак не могу вернуть все на свои места.

Я позволяю им стать шепотом, этим вопросам, этим голосам.

Кто-то где-то говорил мне:

— Эми, я звоню в «скорую».

В «скорую»?

Ну что за чушь, со мной ведь все в порядке!

Но сказать это я уже не смогла.

Как обычно в таких ситуациях, приехала не «скорая», а полиция.

Мне было жалко Тиш. Я солгала ей в самом начале, когда сказала, что неожиданного поворота в сюжете не будет.

Его же не могло не быть.

Он всегда случается, этот долбаный поворот.

Так всегда бывает, когда в дело замешаны призраки.

Бывают же на свете сильные девушки.

Тиш сильная. Она пришла ко мне в больницу, как только врач объявил, что ко мне можно пускать посетителей.

Она принесла медвежонка. Я не могла не улыбнуться. Подарок должен быть пушистым.

Тиш присела на край моей кровати, взяла меня за руку и улыбнулась.

— Как ты? — спросила она.

— Ой, да сама понимаешь! Слева от меня клоуны. — Я понизила голос. — А справа врачи.

Она застыла на секунду, пытаясь понять, действительно ли я шучу, а я в самом деле шутила.

Потом поцеловала меня в лоб.

Я приготовилась к разоблачению.

— Ну что, — спросила я ее, — ты с ними поговорила?

— С кем?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, ты имеешь в виду своих родителей.

— Именно их. Тебе удалось поговорить с моими родителями и с Элис-Джейн?

— Ага, я с ними встретилась. Они к нам домой приезжали.

— И как впечатление?

— Твои родители выглядят очень замкнутыми. А твоя сестра… — Тиш попыталась подобрать приличное слово.

— Все нормально, — сказала ей я. — Можешь не стесняться в выражениях. Сука — она сука и есть. Она была намного лучше, когда ей было пять. Поэтому для меня она навсегда осталась пятилетней.

— Разумно, — заметила Тиш.

И улыбнулась.

— Мне нравится твой медвежонок, — призналась я, прижав его к груди. — Спасибо.

— Пожалуйста.

— Ты еще не съехала?

— Откуда?

— Из квартиры.

— Нет. Зачем? Ты хочешь, чтобы я уехала?

— Конечно нет. Я хочу, чтобы ты осталась. Если ты сама этого хочешь.

— Я хочу остаться.

— Хорошо, — сказала я. — Очень хорошо. Но есть еще одна вещь. Мы должны купить автоответчик. Мой брат начинает мне звонить, когда листья желтеют. А иногда даже раньше. В следующем году я вообще не хочу с ним разговаривать. Особенно перед Рождеством. Он никогда не меняется. И это сводит с ума. Он так давит…

— Мы обязательно купим автоответчик, — пообещала Тиш.

— Хорошо. Очень хорошо. Ненавижу, когда он звонит.

Я прижимала к себе медвежонка.

— Знаю, — сказала Тиш.

— И это тоже хорошо, — откликнулась я.

Она улыбнулась и снова чмокнула меня в лоб:

— Мне пора, но завтра я опять приду. Ой, а кого еще я встретила! Я ходила в тот паб. И миссис Нэш…

— Жива и здорова, я знаю. Это из-за того, что со мной происходит. Я вечно путаюсь. Просто…

— Я знаю, — сказала она. — Знаю.

Она встала, чтобы уйти.

— Подожди, — окликнула ее я. — У меня есть для тебя подарок.

Я выдвинула ящик тумбочки.

— Правда? — спросила Тиш.

Ящик был пуст.

— Ой, нет. Не сейчас. Но когда я вернусь домой, я кое-что тебе куплю. Много всего. Но не свечи.

— Ничего не надо покупать. Просто присмотри за этим медвежонком.

— Да, — ответила я; она собралась уходить. — И еще, Тиш!

— Что?

— Я знаю, это звучит странно, но, если мой брат позвонит, не могла бы ты рассказать ему о том, что со мной случилось?

— Он звонил, — сказала Тиш. — Я с ним поговорила и сказала, что у тебя все нормально. Он передавал тебе привет. Еще велел передать, что рыбалка великолепна.

Она улыбнулась.

И ушла.

Я посмотрела на медвежонка.

Медвежонок смотрел на меня, но ничего не понимал.

Я постаралась объяснить.

— Послушай, — обратилась я к медвежонку, — мой брат беспокоится обо мне, особенно в Рождество. И поэтому он звонит. Понимаешь?

Молчание. Медвежата бывают такими тупыми. Особенно если их накачивают лекарствами.

Сочувствую ему. Со мной ведь тоже это делали.

И я стала рассказывать дальше. Очень медленно.

— Мой брат был на рыбалке и упал в реку, ему тогда было всего девять лет, и он не смог выбраться. Я сказала, что он упал, но на самом деле его столкнули. И знаешь, кто столкнул?

Медведь не захотел отгадывать, поэтому я прошептала ему на ухо:

— Его столкнула маленькая Элис-Джейн. Но ей было всего пять лет, и она все забыла. Я видела, и я-то не забыла, но никому не сказала. Мне было семь, и я ее спасла, спасла от осознания того, что она натворила. Но из-за этого она для меня умерла, и мама с папой для меня тоже умерли, потому что я не могла им рассказать. И все перепуталось. Но это не важно. Моего брата унесло течением под мост, и все нормально. Но иногда он мне звонит. И это плохо.