– Товарищи!.. Ко мне… на помощь… меня засыпало… обвал…

Изнуренный этим усилием, он вновь замолчал и с бьющимся сердцем долго прислушивался.

Безмолвие – безграничное, нерушимое – царило вокруг.

С закрытыми глазами неподвижно лежал Горелов. Медленно возвращались мысли:

«Не слышат… Почему?… Испортилось радио?… Что же делать?… Что теперь делать?…» Мысль работала все сильнее и настойчивее.

«Бу‑бу‑бу…» – глухо донеслось опять откуда‑то снизу. Горелов в испуге приподнял голову, оторвал ее от шлема. Непонятные звуки прекратились. Горелов был теперь уверен, что это не галлюцинация, не шум, не стук крови в голове, как ему раньше казалось. Нет, звуки шли откуда‑то извне, снизу, словно кто‑то или что‑то живет, шевелится, производит какую‑то работу под ним, Гореловым. Он долго, затаив дыхание, прислушивался. Но тишина стояла невозмутимая.

Горелов устало опустил голову. Что еще нового сулят ему эти звуки? Какая новая опасность может таиться здесь, на дне этих неведомых, коварных глубин? Перед лицом новой, близкой и надвигающейся угрозы Горелов забыл о своей оторванности от товарищей, о своем одиночестве. Пронеслось воспоминание о крабе. В иле тоже живет, роется, питается и размножается много донных животных… Разные голотурии, морские ежи… Это все мелочь, но разве не может и здесь появиться нечто грозное и совершенно неожиданное для юной, слепой еще науки о море? Что знала она, например, об этих гигантских крабах?…

«Бу‑бу… бу‑бу… бу‑бу‑бу…»

Горелов не отрывал теперь уха, прилегавшего плотно к шлему. Звуки шли глухо, но определенно снизу, с небольшими перерывами, то прекращаясь, то вновь возникая. Как только Горелов приподнимал голову, они исчезали, но сейчас же, при первом прикосновении уха или виска к шлему, опять становились слышны.

Мысль Горелова усиленно работала теперь лишь в одном направлении: как избежать встречи с этой новой, неизвестной угрозой? Но зачем думать, что это непременно опасность? Может быть, просто какая‑нибудь безобидная тварь сверлит или долбит гранит дна, и он совершенно напрасно страшится ее. Говорил же как‑то Лорд, что существуют какие‑то моллюски, выгрызающие для себя углубления, даже целые норы в самых твердых прибрежных скалах. Может быть, этот шум – всего лишь отзвуки прерывистого трения зубцов раковины или каких‑нибудь других приспособлений животного для просверливания твердой породы…

К донесшимся в этот момент подозрительным звукам Горелов отнесся уже более спокойно. За все время, что он их слышит, они не делались яснее, громче… Значит, их источник не приближается к нему и не стремится к этому. Да, да… Скорее всего, это просто мирная работа какого‑нибудь занятого своим делом животного. Хорошо было бы убедиться в этом… Но как?

Горелов успел за время своих размышлений значительно отдохнуть. Он почувствовал прилив новых сил и попробовал приподняться, но, вероятно, на нем лежал слишком тяжелый и толстый слой ила, который приподнять было ему не по силам. По бокам же сырая, податливая масса слегка раздалась в стороны.

Горелов решил пробиваться сквозь толщу лежавшего на нем ила, но не вверх, а в сторону, которая казалась более податливой. Чувствуя себя значительно посвежевшим и бодрым – насколько можно было быть бодрым в таком положении, – он уже не думал о доносившихся порой звуках. Они его больше не беспокоили. Он начал усиленно двигать руками, подтаскивая, сжимая и подминая под себя своими широкими металлическими ладонями комки мокрого, как грязь, ила. Первые же несколько минут работы необыкновенно обрадовали его своими результатами. Перед ним образовалось небольшое, тускло освещенное загрязненным фонарем углубление, куда он с приливом новой энергии принялся продвигаться. Через полчаса упорной работы Горелов прополз таким образом почти полметра. Он даже изловчился открыть на поясе патронташ со щитком управления и, нажав кнопку «питание», получил возможность сделать несколько глотков горячего какао. Как он был теперь благодарен Скворешне за его предусмотрительность и заботу! Воздух в скафандре был превосходный, и жидкого кислорода должно было еще хватить надолго.

Сделав небольшой перерыв и отдохнув, он с новой энергией принялся за работу, но не успел продвинуться и на несколько сантиметров, как неожиданно его металлические пальцы заскрежетали, встретив твердое, каменное препятствие. В первое мгновение он обомлел, но, решив, что это небольшой, засыпанный илом обломок скалы, принялся прокладывать свой ход кверху вдоль обломка. Он усердно работал, делая лишь краткие перерывы для отдыха, но каменная преграда не исчезала, продолжая ровно, без выступов подниматься вверх. Тогда ему стало понятно, что перед ним гранитная стена тоннеля. Вся его работа оказалась напрасной. Отчаяние охватило Горелова. Он опустил голову со шлемом на ил и в бессилии лежал, порой содрогаясь всем телом, словно в беззвучных рыданиях.

Вдруг он встрепенулся. Сколько у него осталось кислорода? Ведь ему неизвестно даже, сколько времени он лежал без сознания после обвала… Десять минут или десять часов? И с каждой уходящей минутой уходят считанные минуты оставшегося ему кусочка жизни. Он не имеет права оставаться в бездействии. Он должен бороться до конца!

«Бу‑бу‑бу… бу‑бу‑бу…» – донеслось снизу знакомое бормотание.

С энергией отчаяния Горелов снова принялся за работу. Но почему‑то теперь он рыл вниз. Почему? Он сам не отдавал себе в этом отчета.

Он уже опустился головой в проделанную нору почти до пояса. Залепленный грязью фонарь едва освещал крошечное пространство впереди. Руки ломило. Пот заливал лицо, ослепляя глаза. Еще несколько движений – и нужно отдохнуть.

Вдруг пальцы Горелова скользнули по чему‑то гладкому, и под ними раздался тонкий, чуть слышный скрип. Пальцы сгребают ил с препятствия… И сердце Горелова внезапно, как будто сорвавшись с места, заколотилось с бешеной силой. Что это? Что это такое? Лопатка?! Не может быть! Прежде чем он в состоянии был что‑нибудь сообразить, неожиданно и совсем близко послышались снизу знакомые бормочущие звуки и среди них глухо, но достаточно внятно:

– Черт!

Словно подброшенный ударом, Горелов откинулся назад и закричал изо всех сил:

– Шелавин!.. Шелавин!.. Это вы?

– А кто же еще, позвольте вас спросить? Кто там?

– Это я! Это я… Горелов. Боже мой! Мы ищем вас… Меня завалило…

– Как и меня?! Отлично!

Слова Шелавина доносились через металл скафандров хотя и глухо, но вполне разборчиво и свидетельствовали о его завидном спокойствии и даже наличии известной дозы юмора. Видимо, доблестный ученый был далек от отчаяния и совсем не терял присутствия духа даже в столь бедственном положении. Горелов вспомнил привычку океанографа громко говорить с самим собой в увлечении какой‑нибудь интересной работой, вслух негодовать при неудачах и восхищаться успехами. Очевидно, эта привычка не покинула Шелавина и теперь, когда он очутился под огромной массой обрушившегося на него ила и копошился под ней в поисках спасения. Несомненно, это его монолог доносился до Горелова столь испугавшим его сначала бормотанием, Горелов даже рассмеялся…

– Как вы себя чувствуете, Иван Степанович? Вы не пострадали при обвале?

– Ничуть! Пробиваюсь к выходу… Превратился, можно сказать, в крота… А вы что делаете?

– Я слегка ранен… Ничего серьезного. Тоже роюсь, но наткнулся на гранитную стену. Теперь не знаю, куда двигаться.

– В какую сторону вы направляетесь?

– То есть как? Ну… прямо перед собой.

– Разве у вас нет компаса, позвольте вас спросить? Или вы не умеете им пользоваться? – послышались вопросы океанографа в знакомом, теперь просто восхитительном, раздраженном тоне.

Действительно, как он мог забыть о такой простой и необходимейшей в его положении вещи! Молча сквозь илистую грязь он протащил к глазам руку и вгляделся в компас.

– Стена от меня к северу, Иван Степанович.

– Ну и отлично! Ройте к западу, вдоль стены. Там выход из тоннеля. Свод на меня обрушился посреди тоннеля, недалеко от выхода. Образовался, должно быть, холм с понижением у стен. Направляйтесь отступя на метр от стены, иначе наткнетесь на выступ, и его придется обходить. Под этим выступом я именно и нашел замечательную золотую россыпь.