Марк был не такой, как Рог, он работал – мыл окна в Новой Атлантиде. Он приходил во второй половине дня, грязный, усталый, и долго стоял под душем. Часто он звал Нелл потереть ему спинку, потому что сам не дотягивался. Иногда он проверял, какие у Нелл волосы – если грязные, она раздевалась, вставала под душ, а Марк ее мылил.

Однажды она спросила Гарва, моет ли его Марк. Гарв расстроился и долго про все выспрашивал. Потом Гарв рассказал Текиле, Текила накричала на него и отправила спать. Когда он вернулся к Нелл, одна щека у него была распухшая и горела. Вечером Текила сказала Марку. Они ругались в гостиной, из-за стены доносились звуки ударов, дети лежали под одним одеялом и все слышали.

Гарв и Нелл притворялись, что спят, но Нелл слышала, как Гарв встал и тихо вышел из дома. В ту ночь он так и не вернулся. Утром Марк проснулся и ушел на работу. Текила встала, густо напудрила все лицо и тоже ушла.

Нелл весь день сидела одна и думала, позовет ли Марк сегодня в душ. Вчера по голосу Гарва она догадалась, что душ – это плохо, и даже обрадовалась: значит, ей правильно было стыдно. Она не знала, как ей не пойти с Марком в душ. Она рассказала обо всем Заврику, Уте, Питеру и Мальвине.

Только эти четверо пережили великую бойню, которую учинил в прошлом году Мак – один из маминых дружков. Он так разозлился, что собрал всех зверюшек в комнате Нелл и затолкал в мусоропровод.

Когда через несколько часов Гарв открыл дверцу, то оказалось, что игрушки исчезли, за исключением четырех. Он объяснил, что ящик глотает то, что вынули из МС, а все, что сделано вручную (он не мог толком объяснить это слово), выплевывает. Заврик, Утя, Питер и Мальвина были старые тряпичные игрушки, сделанные вручную.

Когда Нелл рассказала свою историю, храбрый динозаврик сказал, что Марку надо дать в глаз. Утя болтала всякие глупости, но Утя еще совсем маленькая и несмышленая. Питер посоветовал сбежать. Мальвина придумала посыпать Марка волшебным порошком с мушками, которыми, если верить Гарву, вики защищаются от нехороших людей.

Текила оставила в кухне еду, которую принесла вчера, и с ней палочки. На ручках у них были медиатроны – ты ешь, а по ним бегают медиаглифы, вверх-вниз, вверх-вниз. Нелл решила, что в них живут мушки, которые делают медиаглифы, и взяла одну вместо волшебной палочки.

Еще у нее был серебряный воздушный шарик, который Гарв сделал в МС. Шарик сдулся, и Нелл решила, что из него получится прекрасный щит, как у рыцаря, которого она видела у Гарва в рактюшнике. Она оттащила матрасик в угол комнаты, посадила Заврика и Мальвину перед собой, Утю и Питера – сзади, и стала ждать, крепко стиснув палочку и щит.

Но Марк не вернулся. Текила пришла с работы и стала спрашивать, где Марк, но, похоже, не очень огорчилась, что его нет. Гарв пришел поздно, когда Нелл уже легла, и спрятал что-то под матрас. На следующий день Нелл посмотрела: это были две тяжелые палки, примерно по футу каждая, соединенные короткой цепью, – их вымазали чем-то бурым, липким, оно высыхало и крошилось.

В следующий раз, когда Гарв увиделся с Нелл, он сказал, что Марк больше не придет и что это был один из пиратов, про которых он говорил, а если еще кто-нибудь попробует с ней сделать такое, надо бежать, кричать во все горло и сразу рассказать Гарву и его друзьям.

Нелл страшно удивилась: до этого времени она и не знала, какие пираты хитрые.

Дамба, соединяющая Новый Чжусин с Пудунской экономической зоной, собственно, и вызвала к жизни Атлантиду Шанхайскую. На самом деле это была исполинская Линия Подачи, зажатая двумя берегами. В понятиях массо- и товарообмена Новый Чжусин – дышащее океаном умкоралловое легкое – служило ни много ни мало истоком всей потребительской экономики Китая и выполняло единственную цель – гнать мегатонны нанопродукции в Срединное государство, в его непрерывно растущую сеть подачи, которая с каждым месяцем охватывала все новые миллионы крестьянских домов.

На большей своей части дамба проходила чуть выше максимальной приливной отметки, но на центральном километре изгибалась дугой для прохода кораблей; не то чтобы эти корабли были кому-то нужны, но несколько старых морских волков и предприимчивых туроператоров сновали по устью Янцзы на джонках, которые, кстати, великолепно смотрелись с арки, лаская глаз поклонникам «Нейшнл Джеографик» их разлюбезным единением дня нынешнего с прошедшим. С самой высокой точки Хакворт видел еще дамбы, справа и слева, соединяющие окраины Шанхая с другими искусственными островами. Ниппон Нано напоминал Фудзияму: внизу, у самой кромки воды – офисные здания, затем жилые дома (чем выше по склону, тем дороже), дальше пояс площадок для гольфа; верхнюю треть оставили под сады, бамбуковые рощи и прочие формы рукотворной природы. На другой стороне лежал кусочек Индостана. На его геотектуру повлиял не столько могольский*, сколько советский период. Никто не потрудился окружить промышленный центр фрактальными ухищрениями. Остров, засевший километрах в десяти от Нового Чжусина, мозолил глаза обитателям дорогих вилл и давал неиссякаемую пищу для ксенофобских анекдотов. Хакворт никогда не пересказывал таких анекдотов; уж он-то и знал, что у индусов есть все шансы обогнать и ниппонцев, и викторианцев в борьбе за китайский рынок. Мозги у них ничуть не хуже, их самих больше, и они лучше понимают крестьянскую душу.

Отсюда, с вершины моста, Хакворт видел прибрежную часть Пудуна и небоскребы выше по склону. Как всегда, его поразила несуразность старых городов, где драгоценные гектары век за веком жертвовались под всевозможные «привези-доставь». Магистрали, мосты, железнодорожные ветки, дымные, блестящие огнями сортировочные, линии электропередачи, трубопроводы, путепроводы, портовые сооружения для судов самых разных размеров, от сампанов и джонок до контейнеровозов, аэропорты. Хакворт был неравнодушен к обаянию Сан-Франциско, но Атлантида Шанхайская породила в нем ощущение, что старые города доживают свой век; в лучшем случае их удел – превратиться в музеи и тематические парки. Будущее за новыми городами, выращенными на скальном грунте атом за атомом, пронизанными живой капиллярной сетью подающих линий. Старые районы Шанхая, лишенные подачи или с линиями, проложенными в бамбуковых желобах, застыли в пугающей бездвижности, словно дряхлый курильщик опиума посреди оживленной городской улицы. Он сидит на корточках, цедит сквозь зубы дым и грезит о чем-то таком, о чем бегущие мимо современники давно запретили себе думать.

В такой-то район Хакворт и поспешал сейчас самым быстрым шагом.

Если создавать контрафакт прямо из подачи, это рано или поздно всплывет, потому что все матсборщики передают сведения обратно вдоль линии. Нужен собственный источник, не связанный с сетью, а это сложно. Тем не менее упорный злоумышленник, вооружившись изобретательностью и терпением, может собрать установку, способную обеспечить набор простых строительных кубиков массой от десяти до ста дальтонов. Таких людей в Шанхае немало, и некоторые – изобретательнее и терпеливее других.

Лезвие скальпеля имело толщину ровно один атом; оно сняло клок кожи с Хаквортовой ладони, словно крыло самолета через облако прошло. Хакворт протянул маленький – с ноготь – ошметок доктору Икс, который подхватил его резными палочками из слоновой кости, поболтал в изящной, украшенной перегородчатой эмалью чашке с химическим осушителем и разложил на маленькой алмазной плас- тинке.

Настоящая фамилия доктора Икс представляла собой последовательность пришепетываний, утробного металлического лязга, квазинемецких гласных и полупроглоченных «р». Все без исключения европейцы безбожно ее перевирали. Возможно, из соображений политических он в отличие от большинства азиатов не взял себе европейского имени и (в довольно покровительственном тоне) предлагал называть его просто доктором Икс – с этой буквы начиналось его имя, записанное латиницей.