— Алла, Алла. — Она видела краем глаза, что он продолжает улыбаться. — Я просто хотел отметить с тобой праздник. Я столько тебя вспоминал, все было так классно, ты такая женщина…
— Да, да, конечно. — Она скептически покачала головой, вкладывая в голос максимум сарказма, вдруг выпаливая идиотскую фразу, не успевая ее удержать: — Послушайте, я вам не проститутка, и если вам не с кем… не с кем отмечать праздник в вашем стиле… Если вам не с кем в данный момент… вступить в интимные отношения — то это не моя проблема. Я, знаете ли, не проститутка…
Она замерла, осознав, что сказала, чувствуя себя дурой. Думая, что он как-то заденет ее, скажет сейчас что-нибудь резкое или оскорбит полунамеком — «проститутки обычно помоложе» или «боюсь, что эта профессия не для вас», — и она выскочит из машины, и дома все воспоминания начнутся снова, и…
— Ну что за женщина, что за женщина! — Он произнес это весело и одновременно мелодраматично, разводя руки, поднимая вверх голову, как бы спрашивая ответа у высших сил. — Я ищу ее по всей Москве, я плачу кучу денег, чтобы узнать ее фамилию и телефон, я приезжаю к ней, говорю, что она прекрасно выглядит, что мне очень понравилось то, что у нас с ней было, что она фантастична в постели, что я хочу отметить с ней праздник. Что я хочу ее еще. А она…
Она растерялась, и потому в интонацию прокралась обида.
— Разумеется — поэтому вы и пропали на пять дней, именно поэтому, правда?
— Алла, раз ты помнишь, сколько прошло дней, значит, не все потеряно! — Он произнес это с наглым торжеством, тут же посерьезнев. — Шутка. У меня были проблемы, серьезные, — все из-за этой истории, благодаря которой мы и познакомились. Меня просто не было в Москве, а как приехал — сразу к тебе. А тот, который позвонил тогда и нам помешал, — его убить мало за то, что он сделал. Знаешь, у меня такое ощущение, словно в ресторане принесли какой-то деликатес — а только откусил маленький кусочек и отвлекся на секунду, тут же кто-то его и спер. Аппетит жуткий — а ничего другого есть уже не могу, хочу только его. Понимаешь?
Она покраснела сильно, отвернулась к окну, пряча румянец на щеках. Он говорил совсем не то, чего она ожидала, и… и зачем ему врать, если он, вне всякого сомнения, может найти себе кого угодно? Если даже Ольга говорит, что от него в восторге…
— И что я должна понять? — спросила, словно желая, чтобы он повторил уже сказанное. Злясь на себя за такие вопросы — но как-то не очень злясь.
— Ты должна понять, что ты мне очень нравишься, что я тебя очень хочу… — Его рука вдруг провела по ее волосам, по щеке, скользнула под полушубок, задержавшись на груди, сползая с бедра на колено. — Ты должна понять, что мне очень понравилось то, что было, и как мы это делали — и я хочу, чтобы это было еще. Долго, по-разному, чтобы никто не мешал. Я даже номер в отеле заказал на сегодняшнюю ночь…
Она дернулась в сторону, но не сразу — не дернулась даже, просто отодвинулась на дальний край сиденья, не сбрасывая его руку.
— И это все? — спросила наконец, посмотрев ему прямо в глаза и отворачиваясь, услышав:
— А разве этого мало?
Как-то странно так все было внутри — она слышала не то, чего ждала, и говорила не то, что хотела. И его слова, как и раньше, гипнотизировали ее, внушая ненужные, опасные мысли. И что самое главное, перекрашивали те черные воспоминания в яркие, сочные цвета — заставляя подумать, что, может, они и в самом деле были такими изначально, просто она от волнения стала дальтоником.
— Мое мнение вас, конечно, не интересует… — В голосе уже не было ни сарказма, ни жесткости, только какая-то вялая язвительность.
— Разве тебе не понравилось?
Ей нечего было ответить на это — потому что на этот вопрос не было ответа. Все ломалось — все, что она выстроила до того, как он позвонил, все выводы, умозаключения, решения. Но ведь и он отчасти виноват был в том, что ей пришлось пережить, и она попыталась собрать воедино весь негатив.
— Вы не имели права приезжать ко мне на работу. Равно как и звонить мне домой. И я очень прошу вас забыть мой телефон. И перестать меня преследовать. И компрометировать меня и в институте, и дома. И пока вы мне не скажете, как вы узнали мой телефон… Да и вообще, о чем вы говорите? Какой праздник, какая гостиница на ночь? Я замужем, вы понимаете — за-му-жем. И я люблю своего мужа и люблю свою семью. Вы звоните в мою дверь — а если бы у меня дома был муж, в каком положении я бы оказалась? В общем, если вы не перестанете меня преследовать, я… Вы вообще знаете, кто мой муж?
Она вдруг представила, что он, естественно, спросит «кто?», и она скажет ему гордо, и он побледнеет, и завянет сразу, и…
— Андреев Сергей Федорович, генерал ФСБ, год рождения — 1953-й. Жена — Андреева Алла Михайловна. Домашний адрес и телефон могу не называть?
Он не красовался, он говорил спокойно и чуть устало, словно ничего такого в этом не было — но это не укладывалось в ее голове, и он, видно, это понял.
— И вас это не пугает? — все, что смогла произнести, по-прежнему ничего не понимая. — Не пугает?
— Ну а почему это должно меня пугать? — Он улыбнулся мягко. — Я ведь хочу тебя — при чем тут твой муж? И, Алла, я ни в коей мере не вторгаюсь в твою жизнь, просто подумал, вдруг у тебя нет никакого мужа. Ну вот и навел справки — сейчас все можно узнать, были бы деньги. И признаться, ужасно огорчился, что ты на самом деле замужем. Да, мне еще сказали, что муж твой сейчас в командировке, и я подумал, что… В общем, я снял номер на ночь в отеле — на всякий случай. Но если тебе не понравилось, давай просто где-нибудь посидим. А потом я отвезу тебя домой. Где хочешь — клуб, ресторан, можем в казино сходить. Ты была в казино? Нет?! Тогда надо ехать — новичкам везет, прикинь, сколько наиграем!
Она молчала.
— Знаешь, Ал, я старый Новый год с детства обожал — всегда обидно было, что Новый год так быстро проходит, лег спать, проснулся — и все. А так получалось, что еще один праздник впереди. До сих пор приятные ощущения — и если честно, хотелось бы отметить его с приятным человеком, так, чтобы было потом что вспомнить…
Наверное, он все прочитал на ее лице — непонимание, удивление, стеснение, растерянность, — потому что закончил разговор сам:
— Алла, давай договоримся так. Тебе ведь надо собраться, я понимаю. Сейчас три — я в семь вернусь. О'кей?
— Я… я не знаю… — выдавила она из себя наконец. — Все это… я не готова… вообще я не могу…
— Хорошо. — Он согласился слишком легко, и она испытала что-то вроде огорчения. — Хорошо. Я в семь вернусь и буду тебя ждать… И если тебя не будет… если тебя не будет, я поднимусь наверх, буду кричать на весь подъезд, требовать, чтобы ты вышла. В общем, я буду ужасно себя вести. И если ты не появишься, сяду прямо перед твоей дверью и буду пить в одиночестве шампанское, а когда напьюсь, начну петь песни. И так всю ночь — представляешь? Так, может, лучше поедешь со мной?
И тогда она впервые за эти пятнадцать минут — и впервые за последние пять дней — рассмеялась. Ничего не понимая, ничего не решив, ничего ему не ответив — просто рассмеялась, не истерично, не нервно. И даже позволила поставить себе на колени огромный бумажный желтый пакет в уже знакомый золотой горошек и с уже знакомыми буквами на боку. И, выслушивая его слова о том, что это подарок, о том, что ей так идут эти духи, что он скупил в «Пассаже» все, что носит название «Дольче вита», — туалетную воду, пудру, дезодорант, какие-то кремы, все, что было, короче, что это просто мелкий презент, просто дань уважения красивой женщине, — вдруг подумала, что те два черных дня, которые она как-то пережила, сейчас кажутся ей совсем иными. А именно такими вот — ярко-желтыми…
Ему не пришлось подниматься — она вышла ровно в семь. Так до сих пор и не понимая, правильно ли поступает, — потому что ничего обдумать так и не удалось, потому что за эти четыре часа фактически ни минуты не было, чтобы спокойно подумать обо всем. Попыталась сварить себе кофе, как только поднялась обратно домой, — но тут как раз позвонила мать. И она спохватилась, что и забыла совсем про Светку, про то, что даже в отсутствие Сергея она совершенно несвободна, и испытала что-то типа разочарования, неявного, правда, но заставившего подсознательно кинуть хитрую фразу, на которую мать могла среагировать только однозначно.
