— Это не похоже на Суна, — сказал Чарльз, нахмурясь. — Вы полагаете, он знает о каких-то планах нового наместника против нас?
— Я бы с готовностью поспорил на годовое жалованье, что ему это известно, — заявил адмирал. — Вы, Рейкхеллы и Бойнтоны, были ближе к нему, чем кто-либо из нас, так что, может быть, он вам расскажет то, что не говорит мне. Если он это сделает, я буду признателен вам за любую информацию, которую вы мне можете передать.
— Вы знаете, что я это сделаю, сэр.
— У нас всех тут такое ощущение, будто мы сидим на пороховой бочке и запал уже зажжен. Я не знаю, сколько пороха в бочке, и даже не могу представить себе длину запала, но мне чертовски не по себе.
— Могу себе представить, — Чарльза более всего волновала лишь одна сторона этой ситуации. — Вы думаете, что под угрозой и наша законная торговля со Срединным царством?
— В недавнем донесении адмиралтейству я писал, что такая угроза существует, хотя я пока не могу этого доказать.
Радостное настроение Чарльза от возвращения в Китай начало улетучиваться.
— Не волнуйтесь, — сказал сэр Уильям. — Великобритания — это страна, чья жизнь зависит от торговли, и я не намерен допустить, чтобы здесь перерезали наши пути торговли. Я попросил Лондон направить сюда еще одну эскадру кораблей и не делаю секрета из того, что прошу направить минимум десять тысяч наших солдат из отборных частей, чтобы они находились в резерве в Индии. Если Лин Цзи-сюй хочет драки, он ее получит!
Обстановка изменилась гораздо сильнее, чем предполагал Чарльз.
— Кстати, Бойнтон, — сказал сэр Уильям тем небрежным тоном, к которому обычно прибегают представители высших слоев английского общества при сообщении важной информации, — будьте осторожны в Вампу и передайте это вашим людям. Было бы разумней, если бы они ходили по Вампу большими группами, особенно ночью.
— А в чем дело, сэр?
— По непонятным причинам стали избивать иностранцев, особенно англичан. И заметьте, их не грабят, а просто сильно избивают. Я неоднократно жаловался Лину, и когда в прошлом месяце был заколот британский подданный, он передал мне двух китайцев. Я уверен, что они были непричастны к этому преступлению, но вы же знаете китайскую систему. Вместо того чтобы попытаться найти настоящих преступников, они схватили на улице первых попавшихся людей, ни в чем не повинных. Конечно, мне пришлось казнить несчастных, и это было очень неприятно, но выбора у меня не было. Не я, а Лин послал их на смерть.
Благодарный за предупреждение, Чарльз передал его своей команде.
— Не забывайте, что это Восток, — сказал он. — Их мышление и поступки очень отличаются от наших. Не ввязывайтесь в потасовки и не бродите в одиночку по переулкам, как бы сильно вам ни хотелось выпить.
Сразу после швартовки он сошел на берег и, направляясь к конторе Сун Чжао, заметил Оуэна Брюса, примерно в пятидесяти футах от себя. Шотландец зло взглянул на него и отвернулся, и Чарльз понял, что этот человек ненавидит его так же, как ненавидел и Джонатана из-за их процветающей торговли с Востоком и непоколебимого неприятия торговли опиумом.
В дом Сун Чжао был отправлен гонец, чтобы сообщить о прибытии молодого англичанина, и спустя чуть больше часа в Вампу прибыл Кай с эскортом. Зная лишь несколько слов по-китайски, Чарльз не мог поговорить с мажордомом, но пока они шли через многолюдный город к имению Суна, он почувствовал перемену в отношении людей, смотревших на чужеземца.
Ранее один из пяти или четырех смотрел на иностранцев с ненавистью и презрением, а сейчас негодовали уже все. Мальчишки кричали «Фань-гуй!», и охранникам приходилось сдерживать их. Многие грозили Чарльзу кулаками, а женщины плевали на землю и отворачивались. Ощущение было далеко не из приятных, и ему стало не по себе.
Тем разительнее был прием, оказанный ему Сун Чжао. Сияющий и довольный этим визитом, китайский торговец встретил его у передних ворот и, взяв под руку, провел через сад к стоявшим поодаль зданиям.
Следующей появилась Сара Эплгейт, и она была так рада видеть его, что в какую-то минуту ему показалось, что она его сейчас расцелует.
Затем со своей половины поспешно вышла Лайцзе-лу, и она была еще прекрасней, чем помнил Чарльз.
— Добро пожаловать, — тепло сказала она и протянула ему обе руки в совершенно западном жесте.
Ему стало больно за нее и Джонатана.
Повару поручили приготовить особый обед в честь прибывшего гостя, и пока на кухне кипела работа, Чарльза проводили в главную гостиную. Ему предложили стул, как принято на Западе, но Чарльз предпочел сесть на низенький мягкий стульчик, хотя при этом ему не удалось вытянуть свои длинные ноги.
Отказавшись от обычных формальностей, которыми начинаются все беседы в Срединном царстве, Чарльз сказал:
— Я знаю, что вы хотите услышать новости о Джонатане. — По пути из Лондона в Джакарту он долго размышлял о том, что скажет, и даже отрепетировал свою речь на мостике.
Чарльз довольно долго говорил о работе Джонатана на верфи, подробно рассказав о новых клиперах, которые тот строит.
— Он уделяет все свое время работе, — сказал Чарльз совершенно искренне. — Даже по воскресным дням ходит в контору после церкви. Он идет на верфь рано утром с отцом и возвращается домой поесть только поздно вечером.
— Он здоров и счастлив? — спросила Лайцзе-лу.
— Он здоров, — прямо ответил Чарльз, — но он никогда не будет счастлив, пока вас нет рядом с ним. — Это тоже было правдой. Он решил, что ни при каких обстоятельствах он даже намекнуть не может на трагические обстоятельства в жизни его кузена или на то, что у него теперь есть сын. Только сам Джонатан мог сказать об этом Лайцзе-лу.
Пока он говорил, девушка теребила золотое кольцо, надетое на четвертый палец правой руки.
Чарльз, увидев этот жест, еще раз осознал со всей остротой, что ему необходимо быть начеку каждую минуту пребывания здесь. Если Лайцзе-лу узнала бы правду о положении Джонатана, она была бы вне себя от горя, но только сам Джонатан мог рассказать ей правду.
Обед был одним из самых вкусных, которые когда-либо приходилось пробовать Чарльзу. Он мог узнать только лишь некоторые из множества блюд, и до этой минуты ему даже не приходило в голову, как он соскучился по китайской кухне. Несмотря на все его волнения, аппетит у него был прекрасный.
Больше всего он опасался вопроса о девушке, с которой Джонатан был обручен, не представляя, что можно ответить. Он не мог сказать, что рождение сына и наследника Рейкхеллов обязало его жениться на ней, и в то же время ему не хотелось лгать. Несомненно, Лайцзе-лу хотелось узнать о Луизе, но ее чувство деликатности не позволило спрашивать о ком-либо, кроме Джонатана, и Чарльз почувствовал большое облегчение, когда понял это.
Сун Чжао выглядел постаревшим и очень уставшим, и глубокие морщины в уголках глаз и рта говорили о том, что он живет в огромном напряжении. Мисс Сара совсем не изменилась, разве что волосы чуть-чуть поседели, но она была столь же неукротимой и резкой и высказывалась тогда, когда считала нужным. Лайцзе-лу, вопросы которой со всей очевидностью говорили о том, что она глубоко любит Джонатана, вся светилась изнутри этой любовью, и была как никогда прекрасна. Нет объяснения тому, почему жизнь внезапно преподносит людям такие жестокие испытания.
Подробно рассказав о работе и жизни Джонатана, Чарльз, наконец, затронул вопрос, поднятый сэром Уильямом Эликзандером.
— Насколько я понимаю, здесь резко усилились настроения против иностранцев.
— Как это ни печально, это так, — признал Чжао. — Это распространилось на все слои общества, включая и образованных чиновников, которые уж должны соображать.
— Чем вы это объясните, сэр?
Китайский купец пожал плечами, ничего не сказав.
Лайцзе-лу опустила глаза и тоже замолчала, слышно было лишь постукивание палочек о тарелку.
А вот Сара Эплгейт отказалась быть дипломатичной.
— Это все этот Лин Цзи-сюй, — горячо воскликнула она. — Новый наместник, если вы еще не осведомлены, молодой человек. Чжао и его друзья все время говорят мне, что он прекрасный администратор и человек высоких принципов, но нет никаких сомнений, что именно он виноват в этих настроениях. В своих высказываниях он неизменно допускает отвратительные слова в адрес чужеземцев, что еще сильнее разжигает предубеждение, которое и так уже существует здесь.
