– Матушка, не желаешь ли отобедать? – холодным серебряным колокольчиком прозвенел голос Санды.

Дочь приблизилась, поблёскивая драгоценными подвесками-зажимами на концах восьми кос, спускавшихся до самых бёдер. На её округлом лице оттенка топлёного молока цвела изысканно-обольстительная, исподволь покоряющая улыбка, которой не мог противостоять никто. Вот и Дамрад, поднявшись с престола, спустилась по ступенькам, нежно завладела рукой Сокровища и покрыла поцелуями – каждый пальчик, каждый сгиб, каждую мягкую ямочку.

– Нет, дитя моё, я не голодна. – В голосе владычицы, ещё недавно резком и гневном, раскинулись обволакивающие складки тёмного бархата, а губы шевелились вблизи от свежей, упругой щёчки Санды.

– Ты совсем ничего не кушаешь, матушка, – с озабоченным видом проговорила та. – Этак ведь ты ослабеешь!

– Невесело мне, вот и не до трапез, – со вздохом призналась Дамрад. – Какая уж тут еда, когда наше войско терпит поражение за поражением…

– Ежели тебе грустно, я могу потешить тебя пляской, – предложила Санда, игриво поведя плечиком.

– Ну, давай, – с улыбкой согласилась Дамрад. – Мне всегда нравится смотреть, как ты пляшешь.

– Хорошо, матушка, тогда я переоденусь, – с готовностью кивнула дочь.

Она стремительно направилась к выходу, но Дамрад её окликнула:

– Милая!

– Да, матушка? – Санда изящно развернулась на каблуках.

– Позови и нашу прелестную княжну, пусть тоже спляшет, – добавила владычица.

На лицо дочери тёмным облачком набежала мимолётная тень, но в следующий миг она овладела собой и с улыбкой поклонилась.

– Как прикажешь, матушка.

Дочь Вранокрыла, княжна Добронега, оказалась обворожительной девушкой – как раз во вкусе Дамрад. Тяжёлая, длинная коса, перевитая нитью жемчуга, тёмные влажные глаза, густые опахала ресниц и точёные, маленькие ручки и ножки – всё это владычица пожелала иметь в своей постели в первый же день после заселения в зимградский дворец. Она была покорена пугливой, нетронутой красотой княжны и старалась быть ласковой.

«Ну-ну, не бойся меня, крошка, – приговаривала она, покрывая поцелуями изящную, почти детскую ступню девушки и подбираясь всё выше к заветному влажному местечку между её длинных, стройных ножек. – Ты ведь ещё девственница, да? Вук не успел тебя распечатать? Какая прелесть! Обожаю невинных девушек. Я – совсем не то, что эти грубые мужчины. Мужской уд неистово вторгся бы в тебя, причиняя боль, а моя ласка – это нежное, пуховое касание».

Однако Добронегу не прельстили обещания неземного наслаждения, и она забилась в объятиях Дамрад, извиваясь, как бешеная кошка. Получив несколько царапин, рассерженная владычица укусила девушку за плечо, что повлекло за собой обращение. Несмотря на внешнюю ершистость, княжна оказалась не так уж сильна волей и духом, и спустя пару седмиц её новая личность была уже не против телесного слияния с повелительницей. Увлечение свежей игрушкой накрыло Дамрад с головой, и она на некоторое время совсем забыла и о мужьях, и о наложниках, да и Санда временно отошла в тень. Упрёков с очаровательных губ Сокровища по этому поводу не срывалось, но они поджались, затвердели, приобретя жёсткие, ядовитые очертания, а слова, что с них слетали, всё больше походили на шипение и клёкот птицеящеров – драмауков.

И вот, зазвучала музыка. Под тонкое, серебристое бряцание бубнов, затейливый звон струн, тягучее гудение дудок и страстный ритм барабанов по палате заскользили в пляске двенадцать девушек. В этом ожерелье из красавиц Санда сверкала самым ярким и дорогим самоцветом; её движения плавно лились и ложились хитрыми кольцами змеиного тела, и Дамрад не могла отвести зачарованного взгляда от её покачивающихся округлостей и пупка с подвеской из голубого яхонта. Вжик! Дуга, описанная бедром, высекла огненные искры из натянутых нервов Дамрад. Из складок лёгкой, струящейся ткани показалось дразнящее колено, а потом лебединой шейкой поднялась и вся ножка с ниткой жемчуга на щиколотке; руки плясуньи порхали бабочками и извивались гадюками, а грудь маняще колыхалась, встряхивая золотой бахромой. Зажигательно плясала Санда, источая волны чувственности, но стоило ей уйти чуть в сторону, как вперёд вышла Добронега – новая любимица Дамрад, успевшая весьма изрядно преуспеть в навьих танцах. Она схватывала науку на лету и сейчас, облачённая в чёрно-серебряный наряд, изгибалась стройной вёрткой кошечкой, стреляя во владычицу лукаво-влекущим взором. Её открытый гибкий живот так и звал, так и просил поцелуев, а шаловливо прикушенная губка вкупе с изгибом ресниц, полным обманчивого целомудрия, заставляла Дамрад расплываться от сладострастного томления.

Санда тут же налетела, оттесняя соперницу угрожающе-наступательными, широкими плясовыми движениями и вынуждая её пятиться; княжна не сдавалась, то поддевая дочь владычицы бедром, то стремясь зацепить ноги подсечкой. Дамрад с довольной ухмылкой наблюдала этот поединок, а потом хлопнула в ладоши:

– Достаточно, девочки. Вы обе пленительно хороши, и я не могу выбрать, а поэтому сегодня я приглашаю вас обеих провести со мной ночь. Как ты на это смотришь, Сокровище моё?

Грудь Санды, взбудораженной пляской, тяжело вздымалась, а глаза жгли мать тёмным, недобрым, вызывающим взором.

– Или я, или она! – ядовито процедила девушка.

– М-м, – с недовольно-разочарованной миной нахмурилась Дамрад, поднимаясь с престола и подходя к дочери. – Ну что ты, милая! Вы обе мне дороги, я просто не могу отдать предпочтение ни одной из вас.

– Тебе придётся сделать выбор, матушка, или его сделаю я, – прошипела Санда.

– В самом деле? – Дамрад изогнула бровь, сдерживая дрожащую на губах улыбку. – И что же ты сделаешь?

– Я уйду, – заявила девушка.

С этими словами дочь действительно развернулась и зашагала прочь, стервозно качая бёдрами.

– Санда! – воскликнула ей вслед владычица. – Не огорчай меня!

– Кто из нас кого огорчает, матушка, – это ещё вопрос, – бросила та через плечо.

– Вернись, я тебя не отпускала! – со стальными нотками повелительности в голосе сказала Дамрад.

Однако своевольная дочь даже не подумала повиноваться и ушла-таки. Раздосадованная владычица вновь уселась на трон и взмахом руки велела музыке продолжаться. Добронега наслаждалась своей победой и плясала с утроенной соблазнительностью, а Дамрад налегала на хмельное, пытаясь избавиться от царапающего душу коготка недовольства. Дочь взбрыкивала порой, показывая острые зубки; особой покладистостью она никогда не отличалась, но до серьёзных размолвок с матерью у неё не доходило. Сейчас же Дамрад чувствовала: её драгоценное Сокровище разозлилось не на шутку.

Хмель повисал на плечах незримым грузом, мутил нутро и отягощал голову. Властным движением руки владычица прекратила музыку и поманила к себе Добронегу. Та подплыла лебёдушкой и шаловливо присела на колени к повелительнице. Пощекотав пальцем ей под подбородком, та томно и жеманно процедила: