– Ну что, кудесница, сознавайся: присушила-таки меня? – усмехнулся он в лихо подкрученные усы, посеребрённые первыми блёстками седины.

– Не делала я приворота, добрый молодец, – тёплым ручейком прожурчал в ответ голос женщины. – Знать, сердце твоё само ко мне тебя привело.

Широкая ладонь Соколко накрыла руку Яглинки, и ресницы ведуньи дрогнули, опустившись.

– Ждала тебя, гость дорогой, – чуть слышно слетело с её заалевших губ сокровенное признание. – Давно ждала.

– Ну, коли ждала, то накорми, напои да спать уложи, – не сводя с неё пристально-ласкового взгляда, молвил Соколко.

Сложенный из камней могильный холмик среди строгих елей встретил Серебрицу приветливой тишиной. Здесь всегда было так: даже если кругом бушевала буря, то в этом местечке царил покой. Серебрица не произносила ни слова, вслушиваясь сердцем в молчание леса.

– Ну что ж, Любушка… Долго ты мне помогала, исцеляла светом своей души, да пора тебе на свободу.

Она сняла с шеи янтарное ожерелье и несколько мгновений сжимала его в руках, с болью и сомнением перебирала гладко обточенные камни, в золотистой глубине которых застряли навек букашки и семечки. Потом, решительно нахмурившись и сжав губы в нитку, рванула. Неслышно рассыпался янтарь по траве, будто слёзы солнца, а в воздухе раздался то ли всхлип, то ли смех… Ветерок коснулся лица Серебрицы, точно чья-то ласковая ладонь, и та закрыла глаза с улыбкой.

– Лети, голубушка, ты свободна, – прошептала она.

А между стволов мчался к ней ковёр-самолёт, на котором сидела, держась за шапку, Цветанка; у переднего же края полотнища стояла незнакомая девушка в зелёном плаще и серёжках из шишек хмеля, а её толстую косу оплетал живой вьюнок, свиваясь на голове в цветущую корону. В руке она сжимала длинный, выше её собственного роста, посох, оплетённый серебряными узорами. Серебрица с усмешкой приветственно подняла ладонь.

– Кого я вижу! – пробормотала она. – Сколько лет, сколько зим…

Девушка шагнула с ковра на траву и подобрала кусочек янтаря.

– Здравствуй, Серебрица. Моё имя – Светлана. А ты прочла наши мысли! – молвила она. – Мы с Цветанкой как раз хотели освободить душу её матушки, а ты уже сама сделала это.

Бывшая воровка тоже спрыгнула с зависшего в двух пядях над травой летательного ковра.

– Мы путешествуем по свету, – сказала она. – Ты – тоже скиталица. Так может, махнёшь с нами?

– Дайте хоть вещи собрать, – хмыкнула Серебрица.

Впрочем, весь её немногочисленный скарб был при ней: брадобрейная снасть, мешочек с мыльным корнем и котелок.

Сосна сквозь смежённые веки наблюдала, как на полянке резвились три девочки – её внучки. Две из них родились в Нави и могли перекидываться в волчиц, а третья, самая младшая, черноволосая и сероглазая, была Человеком. В ней соединилась Навь и Явь, Маруша и Лалада, дав ей силу и крепость, долголетие и здоровье, но ни одна звериная ипостась в ней не проявлялась. Звали девчушку Ладой; её родительницы сидели в траве неподалёку и наблюдали за детскими играми. Они заглядывали сюда время от времени, чтобы проведать бабушку Севергу, а жили в крепости Шелуга на берегу озера Синий Яхонт.

Пальцы Рамут плели венок, а её супруга Радимира покусывала былинку, беззаботно гоняя её из одного уголка губ в другой. Сердце-самоцвет, огранённое и оправленное в белое золото, висело на груди навьи: в произведение искусства его превратили умелые руки Искры, лучшей мастерицы золотых и серебряных дел в Белых горах. Камень имел очертания сердечка, а в его глубине переливался радужный огонёк – объединённая сила двух богинь.

© Copyright : Алана Инош, 2015